Nevermore, или Мета-драматургия - Созонова Ника Викторовна (читаем книги онлайн txt) 📗

ЕДРИТ-ТВОЮ: Мне вот такая мысля пришла на досуге. А что, если все наоборот? Если мы путаем причину со следствием? Когда-то в прошлом мы покончили с собой и за это попали в ад. Этот мир — ад. И мы просто расплачиваемся.

МОРФИУС: Красивая идея. Вполне подойдет для рассказа.

ДАКСАН: Ага, ад! А наши родители, учителя, менты — поджаривающие нас черти. Правда, есть неувязочка: адские муки, по определению, бесконечны. Кто не верит — спросите у Инока.

ЕДРИТ-ТВОЮ: Откуда ты знаешь, что наши муки конечны? 'Умрешь — начнешь опять сначала, и повторится все, как встарь: ночь, ледяная рябь канала…'

АЙВИ: Аптека… улица… петля… окровавленное лезвие…

ЕДРИТ-ТВОЮ:…Хохочущие санитары… аминазинчиком крест-накрест… пара-тройка электрошоков… сырая могилка… черви… уа-уа… улыбающаяся мамаша…

КРАЙ: А не прогулялся бы ты на три заветных буквы, Едрит-Твою? Что-то от фантазий твоих совсем хреновенько.

КАТЕНОК: Ага. Хреноватенько…

ЕДРИТ-ТВОЮ: А вы что думали? В светлую сказку попали?..

Глава 14

МОРЕНА Мета-драматургия

Из дневниковых стихов:

Я — ворох листьев под твоими узкими ступнями.

Я — мягкое подбрюшье сна, в который

ты падаешь навзрыд, в изнеможенье

каждым серым утром…

Я — след твоей ресницы на губах,

чужих, вульгарно-выпуклых и сдобных.

Я шепот шепота и тень от темноты…

Ты узнаешь меня —

ты вспоминаешь, видишь, снишь меня во всем.

Ты мною окружен, окутан. (Так кутает ворсистым одеялом

заботливый отец простывшее дитя.)

Ни выдохнуть, ни выйти, ни сбежать —

от нежности моей, тоскливо-жадной.

Она легка —

на плечи тебе ляжет бахромой

из серебристой пыли и сухих стрекозьих крыл.

Но тяжелее океанских вод —

безгласная, тягучая, слепая —

сдавит

твою грудную клетку.

Ее объятия — не разожмешь.

Не милосердней ли тебя убить — как ты о том мечтаешь,

плачешь, молишь?..

Но так смешны

и так слабы

оковы плоти.

И от себя-то в смерть не убежишь.

А от меня — тем боле

В начале июня ушел Бьюти. Как и обещал, вслед за своим виртуальным другом Энгри.

Через две недели — Йорик.

Еще в апреле он писал в своем 'живом журнале', что раздобыл самый быстродействующий и надежный яд. 'Меня спрашивали, что я буду чувствовать, когда получу цианид, как буду реагировать на существование кнопки ВЫХОД всегда под рукой. Теперь я могу ответить — это блаженство. Это покой и уют. Это самая лучшая уверенность в завтрашнем дне, которая дает возможность выбросить из головы все мелкие заботы, склоки, надежды и обломы и сосредоточиться на главном'. Но он не стал прибегать к заветному цианиду — повесился. Выбрал один из самых мучительных и неэстетичных, согласно мнению су-сообщества, способов.

Наверное, можно рассуждать о методах, подводить под самоубийство философские основания, цитировать древних — когда еще терпимо. А когда болевой предел пройден — уже не важно, как и чем, главное — тут же, не медля ни минуты.

— Чертов гороскоп… — пробормотала Таис, зайдя утром на форум. — Работает, как часы. Как автоматическая гильотина.

Она сутки не разговаривала со мной. Перечитывала его дневник и посты на форуме.

Как и следовало ожидать, за Йориком, лидером и харизматом, в течение нескольких дней ушли еще трое.

Зловещая Пьеса набирала обороты. Мета-драматургу отказывал и вкус, и чувство меры — как видно, упреки в однообразии художественных приемов его не страшили.

Я по-прежнему не могла понять, кто я в этом действе. Суфлер? Но мой шепот, мои посты и письма — никому не пригодились. Наоборот. Те, кого я активно пыталась спасти, сочиняя убедительные доводы 'за бытие' — ушли. И Пашка, и Йорик. Энгри покончил счеты с ненавистной сукой-жизнью не когда-нибудь, а вскоре после нашей виртуальной свары. Возможно, я чего-то не понимаю в глубинном замысле Драматурга, и на самом деле мне уготована иная роль — зловещая, разрушительная?.. Не добрый и услужливый суфлер, но отравительница в обличье милой служаночки.

Наверное, я бы совсем уверилась в том, что, стремясь к добру, творю одно зло, как некий антипод гетевского Мефистофеля — если б Энгри не приснился мне на третий день после своего ухода. Но об этом, кажется, я уже говорила.

Скорее всего, я просто никто. Жилетка для Бэта. Разовая собеседница для Эстер. Недолгий объект вожделения для Даксана. Правда, есть еще Таисия. Но Таисия не в счет — ей некого любить, кроме меня. У нее нет выбора.

— Пьеса, говоришь. Да, 'весь мир — театр' — эта фраза классика давно стала общим местом. И люди в нем актеры, — Таисия не удивилась моей метафоре.

— А еще драматурги и режиссеры, хоть немножечко. И суфлеры. И зрители.

— Наверное, — согласилась она. — Кто в большей степени, кто в меньшей. Хотя, насчет драматургии и режиссуры — вопрос открытый. А что касается конкретно твоей Пьесы, она интересная, я согласна. Захватывающий сюжет, необычные персонажи — особенно главный герой, вокруг которого крутятся все остальные, как планеты вокруг солнца. Темного и не греющего солнышка…. Но я, говоря по правде, хочу выйти из нее и посидеть тихонько в зрительном зале. Сколько можно? Сколько можно быть вместилищем и игралищем страстей? Излишне вовлекаясь в действо, рискуешь заработать инфаркт. Увольте меня, вычеркните из списка действующих лиц. Хотя бы учитывая мой почтенный возраст…

Монолог был риторическим, от меня требовалось лишь молчаливое понимание.

— Впрочем, не стоит льстить себя надеждой, — с горечью продолжила она после злой паузы. — Никуда я не выйду. Буду играть до конца, упорно и тупо — поскольку ты вовлечена в это действо. Либо нужно уходить вдвоем, либо вдвоем же доигрывать этот водевиль.

— Почему водевиль?

— А ты считаешь, высокая трагедия? Тебе виднее, впрочем. Мне это видится смешанным жанром: трагедия с элементами пошлого водевиля и вкраплениями пьесы абсурда. Что же до твоего в ней участия… Попытайся. Вряд ли тебе удастся поменять что-то в замысле Драматурга, но попробуй, почему бы и нет? Помнишь, как наш с тобой любимый герой из 'Полета над гнездом кукушки', рыжий Макмерфи, хотел поднять что-то неподъемное, чтобы выбить окно и отпустить всех на свободу? 'Но я хотя бы попытался, черт возьми, это сделать!..' Черт возьми, попытайся…

* * * * * *

Больше всего меня истязало бессилие спасти Бэта — при всей моеей сумасшедшей любви к нему. Если любящему не позволено участвовать в этой проклятой мета-драматургии, в запредельной творческой кухне, то тогда кому же еще?..

Я хочу, чтобы Бэт жил. Исцелился и жил. Но что ему, высшему Драматургу, до моего желания? Смешно, когда служаночка с 'кушать подано' пытается сорвать свой белый фартучек и наколку, выйти на середину сцены и прокричать нечто судьбоносное.

Дико смешно.

Бэт чудом избежал смерти — вместе со своей Айви. (Хорошо, путь не смерти, учитывая его откровения, — близости смерти, грубых санитаров, психушки.) Но творцом этого 'чуда' была Таисия. А не я. Ее усилия, нервы, время, помощь московских подруг — предотвратили демонстративный 'дабл'. Мое участие было мизерным — лишь слова о престижной гимназии Айви, да о высшем образовании Эстер, которые пригодились в отыскании их адресов.

Но и Таисия — далеко не главное действующее лицо на этой сцене — ведь настоящую гибель она не отвела, ни одну. Да и Бэт отныне — подхлестнутый стыдом, проклиная — на публику — ни в чем не повинного Синего Змея, возможно, обретет недостающее мужество. Кнопка ВЫХОД — сильнодействующие таблетки — всегда под боком. Точнее, у сердца — во внутреннем кармане куртки.

* * * * * *

Я пытаюсь понять эту запредельную творящую кухню. И пасую.