Счастливая жизнь для осиротевших носочков - Варей Мари (хорошие книги бесплатные полностью TXT, FB2) 📗
* * *
Анджела сидит на диване, обхватив руками кружку с чаем, от которой исходит пар. Спина у нее такая прямая, что напряжение чувствуется за километр.
– Значит, ты – Скарлетт Смит-Ривьер, – повторяет она в третий раз.
Киваю. Она сидит на противоположном конце дивана и смотрит на меня так, будто видит впервые, будто годы лжи превратили меня в незнакомку. Я вижу, что причинила ей боль. Я предала свою лучшую подругу, единственного кроме Алисы человека, который всегда меня поддерживал. Делаю глубокий вдох. Анджела могла встать и уйти, узнав про маскарад, невольным участником которого она стала. Могла захлопнуть дверь, больше не желая иметь со мной ничего общего. Но она осталась. Она заварила чай. Она села на диван. Возможно, еще не все потеряно.
– Та самая Скарлетт Смит-Ривьер, которая исполняла песню «Сестры»? Которая трагически погибла незадолго до того, как стала рок-легендой и посмертно получила десять «Грэмми»?
– Не десять, а четыре.
– А-а-а.
Анджела выглядит ошеломленной. Она открывает рот, словно хочет что-то сказать, но потом закрывает его и, нахмурившись, созерцает свой чай, словно пытаясь найти там ответы на тысячи вопросов, которые крутятся у нее в голове.
В прошлом я рассказывала Анджеле о том, что потеряла сестру, и заставила ее пообещать никогда больше не поднимать эту тему. Глядя на смесь непонимания и горя в черных глазах подруги, я понимаю: следовало довериться ей с самого начала.
– Но… Кто же такая Алиса? – спрашивает Анджела после молчания. – Это твое прозвище или у тебя действительно есть сестра?
Во дворе раздается пронзительный звон, возвещающий о конце перемены. Еще несколько секунд слышны шум и детские крики, а потом наступает тишина. Словно наяву вижу Алису: она бежит по пляжу, и ее хвостик качается из стороны в сторону.
– Да, у меня была сестра, ее звали Алиса и она действительно умерла. – Мой голос слегка дрожит.
Недоумение на лице Анджелы внезапно сменяется нежностью. Не говоря ни слова, она ставит кружку на столик, преодолевает расстояние между нами и берет мои руки в свои.
– Хорошо. Ты можешь все мне рассказать, – тихо говорит она со свойственной ей доброжелательностью.
Кивнув, делаю глоток чая, чтобы решиться. Потом опускаю взгляд на наши сцепленные руки и наконец рассказываю правду о том, что произошло в злополучном декабре 2012 года, когда я потеряла Алису, человека, которого я любила больше всех на свете.
Мой первый альбом вышел в конце июня. Гарри – менеджер, которого приставили ко мне Origin Records, – был полон энтузиазма. Мой сингл «Сестры» сразу же стал хитом. Он звучал из каждого утюга, и когда спустя считаные недели я колесила с туром по Америке, все вокруг уже машинально напевали его, принимая душ. Признаться, я очень смутно помню тот период. Чтобы справиться со стрессом, я много пила. Наверное, даже слишком много. Но я была уверена, что со мной все в порядке, и повторяла это Алисе, когда мне удавалось до нее дозвониться. Я собирала полные залы, но, несмотря на это, чувствовала себя как никогда одинокой.
Все изменилось после совершенно незначительного на первый взгляд происшествия. После нескольких недель гастролей я вернулась в Нью-Йорк совершенно измотанная. Гарри постоянно твердил, что, несмотря на успех, «взмах крыльев бабочки» может как сделать из меня легенду, так и погубить. Мол, прессе хватит любого пустячного события, чтобы раздуть сенсацию, которая либо увеличит мою популярность, либо заставит меня в одночасье исчезнуть.
Вернувшись домой, я продолжала пить. Сестре я говорила, что беспокоиться не о чем, что пью я только на вечеринках. Я не стала уточнять, что ходила по вечеринкам каждый вечер. Выпивка отвлекала меня от мыслей и помогала заснуть. В отличие от Алисы я всегда мучилась бессонницей.
После переезда в квартиру в районе Гринвич-Виллидж (что стало возможно благодаря гонорару, который я получила за альбом) каждое утро около половины первого я ходила в кофейню на углу моей улицы, где покупала бейгл и латте. Они напоминали мне еду из «Пляжного кафе» в Наррагансетте. Я ходила туда каждое утро, без исключений. Я никогда не любила правила, ограничения и обязательства, но, несмотря на это, рутина меня успокаивала – при условии, что я сама выбирала себе рутину. Проглотив на ходу бейгл, я около получаса гуляла в парке на Вашингтон-сквер, потом возвращалась домой и по большей части не делала ничего особенного. Играла на гитаре, развалившись на незаправленной постели и не вкладывая в игру ни грамма души, одержимая вопросом, который уже некоторое время не выходил у меня из головы: что теперь?
И вот однажды меня окликнули. Это случилось не на сцене и даже не на выходе с концерта, а на пересечении Четвертой улицы и Мерсер-стрит, по дороге из кофейни в парк. Меня узнали на улице – даже несмотря на конверсы и старые джинсы, в которых я была примечательнее некуда. Стояла поздняя осень, но деньки выдались на удивление солнечными, особенно для Нью-Йорка. Я бодро жевала бейгл, когда услышала незнакомый голос, зовущий меня по имени. Я помню восхищенную улыбку девочки-подростка. У нее были пирсинг в носу, джинсовая рубашка и распахнутая куртка. Она принялась расспрашивать меня о Фениксе. Откуда, черт возьми, она могла узнать о моем Фениксе?! Мне показалось, что бейгл у меня во рту превратился в пепел. Потом девочка вытащила телефон и сфотографировала меня. Даже не спросив разрешения. Типа я не человек, а военный мемориал или тарелка картофеля фри, фотку которой можно выложить в соцсети. У меня было такое чувство, будто тем прекрасным солнечным ноябрьским утром с меня сорвали трусики прямо посреди Мерсер-стрит.
Впоследствии эта сцена неоднократно повторялась. Меня узнавали все вокруг – от продавца бейглов до кассира в «Хол Фудс». Я начала чувствовать себя странно: каждый раз, когда кто-то смотрел на меня слишком пристально, мне казалось, будто вокруг горла сжимаются тиски. Мне потребовалось некоторое время, чтобы дать название ощущению, которое липло к коже с настойчивостью неприятного запаха, – имя ему был страх. Все эти годы у меня была цель. Одна-единственная цель. Я никогда не сомневалась, правильным ли путем иду, и вкалывала как проклятая. Я жертвовала всем, отдавала все, что у меня было. С того дня, как я услышала песню «Wonderwall» в исполнении Лиама Галлахера, все мое существо, тело и душа, стремились к одной-единственной цели: стать «рок-звездой», как говорила Алиса. Эти слова всегда казались мне ребячливыми, но в конечном итоге они как нельзя лучше описывали ситуацию. На протяжении нескольких месяцев я играла роль канатоходца, балансируя на тонкой грани «до» и «после», долгих лет каторжного труда и успеха. Я цеплялась за эту грань, как жертва кораблекрушения – за спасательный круг, чтобы не унесло течение. У меня пропало всякое желание идти к свету. Origin Records не сбавляла обороты, ко мне как пчелы на мед начали слетаться люди с хищными глазами и льстивыми речами. Это было неизбежностью. Честно говоря, я никогда не сомневалась в том, что достаточно талантлива или достаточно усердна, чтобы добиться успеха. Я никогда не страдала от ложной скромности, считая ее не более чем обманчивой формой лицемерия. Но, оказавшись загнанная в угол, ко мне пришло ужасное откровение, которого я никак не ожидала: мне было все равно, добьюсь ли я успеха. Более того – успех оказался мне не нужен. Я ошиблась с целью: я больше не хотела быть рок-звездой. Я хотела заниматься музыкой, что я и делала каждый день на протяжении многих лет, с тех пор, как начала учить названия нот с помощью картонного пианино, с первых дыхательных упражнений госпожи Гамильтон, которая ставила мне голос. Вся моя жизнь состояла из партитур, нот и мелодий. Вся моя жизнь состояла из музыки. Я никогда не хотела ничего другого – ни успеха, ни тем более славы. Я больше не могла ни о чем думать. Меня постоянно окружало слишком много людей, слишком много событий, слишком много света. «Что теперь?» – крутилось в голове. Эти два слова пугали меня, как нож, приставленный к горлу. Эти два слова, эти два падальщика, неотступно следовавшие за мной, куда бы я ни пошла. Что теперь?
