Месть еврея - Рочестер Вера И. (читаем книги бесплатно TXT) 📗

На этот раз ответ не заставил себя долго ждать. Графиня кратко уведомила, что через месяц после его отъезда Валерия уехала в Фельзенгоф, где она нахо­дится до сих пор в полнейшем одиночестве, и что ре­бенка она оставила на попечение Антуанетты, так как присутствие его было бы для нее в тягость.

Это известие как громом поразило князя. Он не до­пускал мысли, что Валерия покинет своего единственно­го сына, делая его словно ответственным за подозрение, запятнавшее ее честь... Лишь действительная непороч­ность могла так глубоко чувствовать несправедливость обиды, и это еще более заставило его верить в неви­новность жены. А вместе с тем в сердце его пробудилось чувство любви и сожаления к бедному ребенку, отверг­нутому отцом и матерью; и потому он просит ее безотла­гательно прислать ему Амедея с его бонной.

Антуанетта ответила ему дружеским письмом, в котором выражала свою радость по поводу его добрых чувств к сыну, и писала, что сама с удовольствием при­везет к нему сына, так как старый граф болен и, желая посоветоваться с парижскими докторами, отправляется в сопровождении всей семьи в Париж.

Лихорадочное нетерпение овладело Раулем при этом известии. Он не мог дождаться минуты, когда увидит своих, и тотчас сделал все нужные распоряжения, чтобы поместить их у себя в отеле. Он приехал на дебаркадер гораздо ранее прибытия поезда, и сердце его сильно за­билось, когда в толпе приехавших он увидел Антуанет­ту, которая вела за руку Амедея. Ребенок сразу узнал его и с криком «папа, милый папа» кинулся к нему.

Рауль позабыл все свои подозрения, поднял его на ру­ки и покрывал поцелуями. Но когда старый граф ушел, а Рудольф отправился пофланировать по бульварам, Рауль облегченно вздохнул и подсел к графине.

—   Поговорим. У меня есть, о чем рассказать и кое о чем расспросить. Во-первых, видела ли ты Валерию и как она себя чувствует?

—   Я не раз посещала ее в изгнании. Здоровье ее хорошее и похорошела она удивительно, а между тем, как это ни странно, душа ее больна.

Князь рассказал про свои попытки примирения и показал полученный ответ.

—   Этот отказ с ее стороны нимало не удивляет,— грустно ответила Антуанетта.— Я не узнаю прежней Ва­лерии. Эта любезная, отзывчивая, снисходительная жен­щина, готовая всегда и во всем простить, стала раздра­жительной, черствой и даже злобной. На ее обворожи­тельном личике застыла холодная неподвижная суро­вость, она целыми днями проводит лежа на кушетке, смотря в пространство и погруженная в мрачные думы. Никакие мои убеждения повидаться с сыном, отцом и братом не подействовали. Она не может им простить, что они поверили в ее виновность. Изредка она еще справля­ется об Амедее, а твое имя запретила даже произносить.

Рауль провел рукой по огорченному лицу.

—    Я вижу, что своей поспешностью причинил боль­шую беду. Но ведь я же человек, обстоятельства обви­няли и обвиняют ее самым подавляющим образом. Лишь чудо, про которое я расскажу тебе после, разубедило меня.

Приход Рудольфа и детей лишил графиню полюбо­пытствовать о подробностях, и разговор изменил тему.

Три недели, что семья Маркош провела в Париже, пролетели, как сон. Рауль познакомил их с семьей пол­ковника Буассе и признался графине в своих спирити­ческих воззрениях. Она хоть и была потрясена чудодей­ственными явлениями, убедившими Рауля, оказалась слишком ревностной католичкой, чтобы допустить, а тем более принять истины, осуждаемые ее церковью. Так, несмотря на полную симпатию к мадам Бартон, она от­казалась присутствовать на сеансе, а Рудольф под влия­нием жены гоже добродушно-насмешливо отнесся к новым убеждениям Рауля. Однако, несмотря на это раз­ногласие в мнениях, дружеские отношения упрочились вновь среди членов семьи, одушевленных общим жела­нием привлечь в свою среду и Валерию. С горьким сожа­лением в душе и словно не желая поправить зло, сде­ланное жене, Рауль любовь свою перенес на сына — без­ответственный и неповинный объект стольких огорчений.

Накануне отъезда в Пешт у Антуанетты был послед­ний, решительный разговор с Раулем, которому она обе­щала полное содействие.

—  Не отчаивайся, друг мой,— пожимая руку, ска­зала она.— Бог поможет вас примирить, так как в этом единственное средство сберечь здоровье и рассудок Ва­лерии. Бедняжка много выстрадала, но под влиянием твоей любви она воскреснет.

— Я воспользуюсь болезнью отца, чтобы заставить ее примириться с ним. А раз этот первый шаг будет сде­лан, все остальное устроится.

III

После пожара, спалившего квартиру и дымом своим прикрывшего бегство жены, Самуил поселился в своей пригородной вилле, стараясь чтением и работой заглу­шить бурное раздражение мыслей, возбужденное в нем последними событиями. Он желал бы забыть Руфь и заставить всех считать, что она погибла в пламени, но люди одарены удивительным чутьем в чужих тайнах. В городе стали ходить слухи сперва неопределенные, за­тем все более и более точные, и эти слухи, довольно верные, утверждали, что красавица-еврейка бежала с любовником и унесла с собой свои бриллианты. Только относительно личности похитителя мнения расходились: некоторые предполагали, что это был один из служа­щих Самуила, другие говорили, что это был отставной офицер, разоренный игрой, а большинство называли одного из артистов цирка, который неожиданно в это время уехал из Пешта.

Понятно, как тяжелы были эти сплетни для Самуила.

Он едва слушал Леви, когда тот пришел сказать, что, вероятно, Руфь уехала с Петесу, так как его приятель еврей в эту ночь встретил на станции железной дороги молодую женщину и молодого человека, одних лет с Николаем Петесу, а в довершение доказательства таин­ственный дом в предместье был продан.

Гордость Самуила страдала жестоко, и вся злоба, кипевшая в его груди, обращалась на князя, виновни­ка того скандала, точно так же, как он был виновником его сердечных страданий. С новой жадностью стал он обдумывать свой план мщения. Сделать сына своего врага типичным представителем той расы, которую так глубоко ненавидел этот гордый аристократ, сделать из него настоящего ростовщика, фанатика Моисеева зако­на. Это казалось ему полнейшим и наилучшим удовлет­ворением его жажды мщения. Но чтобы достигнуть этой цели, он должен был переделать в некотором роде и свое собственное воспитание.

Со свойственной ему настойчивостью отдался он де­лам, упорно заглушая в себе всякие колебания совести, отвращение к неблаговидной наживе и всякое состра­дание к ненавистным христианам. И когда, несмотря на все усилия, внутренний голос восставал против его по­ступков, он старался его заглушить. Он убеждал себя, что пока он был честен и великодушен, ему, тем не менее, бросали в лицо «ростовщик». В этом жалком мире, где предрассудок может разбить жизнь человека, где ценят не нравственные достоинства личности, а случайное про­исхождение, одно лишь золото представляет настоящую цену, и поклонение богатству должно быть целью жизни.

Слух, разнесшийся по городу о разрыве Рауля с же­ной, взволновал Самуила. Первым его чувством была беспредельная радость, которая благотворным бальза­мом легла на рану его сердца. Какая бы ни была при­чина разрыва, мысль, что враг разошелся с любимой им женщиной, успокаивала его ревность. С былой страстью он смотрел на портрет Валерии, написанный некогда им самим, и не подозревал, сколько отчаяния, стыда и не­заслуженного презрения навлек на эту русую головку, которой любовался с таким упоением. Но когда этот первый порыв радости миновал, для него наступил но­вый нравственный фазис. Им овладело чувство пустоты и страшного одиночества, жизнь казалась ему бесцель­ной, так как никакая истинная и глубокая сердечная привязанность не согревала ее своими лучами. Чув­ство мести стало гаснуть и утратило для него свой ин­терес. Его стали мучить угрызения совести, которых он до сих пор не чувствовал. Случайно он услышал, что маленький князь Орохай живет у своего деда, из чего заключил, что аристократические родители не очень лю­бят своего сына. Что же будет, если они когда-нибудь узнают, что это маленький еврей, похитивший титул, на что не имел никакого права? С каким презрением оттолк­нут они его и забудут!.. Тяжелое чувство стыда сжало ему сердце. Какими глазами взглянет на него этот сын, которого он принес в жертву своей мести, не задумы­ваясь над тем, какую будущность ему готовили? Конеч­но, этот сын возненавидит отца, удалится от него, а Самуил останется совсем один, когда у него отнимут украденного ребенка, которого он, к своему собствен­ному удивлению, полюбил всей душой.