Дворец в истории русской культуры. Опыт типологии - Никифорова Лариса Викторовна (онлайн книги бесплатно полные txt) 📗
Новая жизнь советских дворцов: от дворца идеологемы к дворцу-симулякру
В период с 1985 по 1990-е гг. в нашей стране произошли изменения революционного характера – кардинально изменились отношения собственности и политическая власть [780] .
В отношении анализа причин революции существует две основные позиции. С точки зрения первой из них революция была вызвана внутренними причинами – политическим кризисом советской власти и экономическим кризисом социалистической системы хозяйства. СССР был «колоссом на глиняных ногах» и конец его был неизбежен [781] . Характер изменений носил «естественный» характер, то есть цепь событий выстраивалась в зависимости от конкретных ситуаций, от личных свойств политиков, воспитанных в советской «командно-административной системе». В процессе частичных реформ власть, переключаясь с экономических реформ на политические, убедилась в невозможности реформировать социализм. Переход от провозглашенного курса на обновление социализма, на построение «социализма с человеческим лицом» к формированию «реального» капитализма считается доказательством несостоятельности социалистической системы в целом и исторической правоты западной (капиталистической) модели развития.
Эту позицию разделяют главные герои реформ, «архитекторы» и «прорабы» перестройки. Она является важнейшим аргументом тезиса о «всемирной либеральной революции» и эволюционной неизбежности мировой победы рыночной системы. Как писал Ф. Фукуяма, «Универсальной Истории, ведущей в сторону либеральной демократии» [782] .
Другая позиция решающее значение придает «внешнему фактору». Процесс реформ выглядит результатом умелого использования действительных проблем советской системы в целях, отвечающих интересам определенного слоя, занявшего «внешнюю позицию» по отношению к народу, населению страны. Сторонники этого объяснения событий не отрицают глубоких проблем в советской экономической и политической системах. Но для них неочевидна исчерпанность социалистической модели развития и необходимость перехода к капитализму.
И.Я. Фроянов убедительно показал, что последовавшие в ходе перестройки изменения отношений собственности, демонтаж советской государственной системы, дискредитация советской идеологии и установление президентской демократии западного образца представляют собой скорее осуществление тщательно спланированной программы разрушения советской системы власти и советской модели экономики, чем хаотичные попытки реформирования. Ситуативный момент, конечно, имел место, но не был решающим. Это была революция, проведенная в целях «включения России в мировую капиталистическую систему в качестве полупериферийного «партнера», имеющего в экономической и финансовой конкурентной борьбе неравные шансы со странами «высокорганизованного пространства» и потому обреченного на подчинение и зависимое положение со всеми вытекающими отсюда колоссальными потерями для россиян» [783] .
А. Дугин, сторонник евразийской концепции российской цивилизации, считает, что это был этап цивилизационной войны «талассократии» против «теллурократии», в которой первая одержала победу. Цивилизационный характер конфликта предполагает не конфликт идеологий, казалось бы исчерпанный вследствие перемены строя в Российском государстве и принятием идеологии свободного рынка, но уничтожение России как цивилизации и русского народа как ее субъекта [784] .
«Внешний фактор» может быть понят не только как план по уничтожению советской антисистемы, выношенный в капиталистической миро-системе, но и как проблема постановки двойных целей «новым классом» советского общества, аналогичным западному «новому среднему классу» или «новой техноструктуре». В результате «в России сформировалась хорошо известная в экономической литературе и широко распространенная в слаборазвитых странах Африки и Азии модель, для которой характерно резкое социальное неравенство, концентрация богатства в немногих руках и нищета большинства населения» [785] .
Для этой модели характерно: ослабление государственного суверенитета и формирование политики, ориентированной на одобрение «мирового сообщества»; массовый вывоз капиталов за границу; приоритет отраслей, ориентированных на внешний рынок, перед отраслями, ориентированными на рынок внутренний; добыча и транспортировка на внешний рынок невосполнимых энергетических ресурсов, продукции энергоемких и «грязных» производств; разрушение научно-производственного и интеллектуального потенциала; свертывание системы социальных гарантий. Подобная модель экономики не отвечает интересам населения страны, но согласуется с интересами транснациональных корпораций и крупного международного капитала.
С точки зрения постиндустриальной концепции власти первый вариант трактовки событий выглядит слишком архаичным. Второй – гораздо более вероятным.
Развитие событий с 1985 года вполне могло быть чредой спектаклей, результатом деятельности постиндустриального типа, «новой оси социальной организации и стратификации». События революции – введение «гласности», кровопролития в Тбилиси, Вильнюсе, Москве, августовский путч 1991, вспышки этно-национальных конфликтов могут быть поняты как «высокостоимостная продукция», несерийный интеллектуальный высокотехнологический товар [786] . Восприятие произошедших событий как «естественных» можно считать следствием применения информационных технологий, широко использованных в ходе событий 1985–1991 года.
Из бывших республик Советского Союза образовались новые государства, репрезентирующие свой национальный суверенитет дворцами парламентов, президентскими дворцами, дворцами наций . Чаще всего в этом качестве выступают бывшие дворцы и дома советов, здания республиканских партийных комитетов (Киев) или дворцы культуры (Вильнюс) [787] . Огромное строительство развернулось в Астане – новой столице Казахстана, которая по праву может претендовать на славу Чандигарха и Бразилиа, символов освобождения от колониальной зависимости. Уже стоит президентский дворец и дворец парламента , идет строительство дворца наций , где планируется разместить Ассамблею народов Казахстана и национально-культурные центры [788] . В столицах новых суверенных государств появились национальные библиотеки, национальные музеи. Чаще всего это совершается путем переименования бывших республиканских и краевых библиотек, музеев, академий наук, университетов.
В целом, репрезентация власти на постсоветском пространстве строится в парадигме идеологем индустриальной эпохи. Однако, механизмы деятельности постиндустриальной власти, описанные в теории и подтвержденные практикой, ставят под сомнение реальную власть официальных политических структур [789] . В ситуации «страшноватого спектакля с переменой ролей политики и неполитики при сохранении фасадов» [790] правительственные дворцы могут на поверку оказаться симулякрами.
Более вероятными претендентами на реальную власть являются крупные корпорации, возникшие на основе бывших советских централизованных систем добычи и использования природных ресурсов. Офисы Газпрома или РАО ЕЭС могут оказаться топосами реальной власти. Само строительство и открытие сверкающих кристаллов новых офисов приобретает политический резонанс, в них принимают участие представители официальных политический структур. Так, губернатор Санкт-Петербурга В.И. Матвиенко принимала участие в пресс-конференции по поводу открытия нового офиса Газпрома в 2006 году [791] . Архитектурный облик новых административных резиденций отчасти напоминает «стиль большого бизнеса» в США полувековой давности.
Особняком стоит пример Белоруссии, где предпринята попытка создать новый тип правительственной резиденции, отвечающей концепции власти=знания. В июне 2006 года открылась новая Национальная библиотека, которая одновременно предназначена для политических встреч международного уровня, т. е. библиотека и дворец конгрессов в одно и то же время. Архитектурный образ новой библиотеки – стеклянный многогранник, «алмаз знания» – выполнен как достаточно прямолинейное разъяснение постиндустриального тезиса о знании как ресурсе власти [792] .
