Пасодобль — танец парный - Кисельгоф Ирина (читать полную версию книги TXT) 📗
— Ничего мне от тебя не надо, — год назад сообщила моя дочь. — Ты уже выполнила материнский долг. И хватит с тебя.
У меня на глазах дочь прошла этап ненависти ко мне, затем презрения, сейчас остановилась на отчужденном, холодном безразличии. Я пыталась сопротивляться, но все было тщетно. Я билась в глухую стену. Билась лбом до крови. Этого никто не заметил, и я устала. Я могла уйти, меня никто не держал, кроме меня самой. Но тогда что мне осталось?
Этой зимой я заболела гриппом с температурой до сорока. Мой муж и дочь уехали на выходные за город, а у меня случился отек гортани. Я еле просипела свой адрес в телефонную трубку. Меня отвезли в инфекционную больницу, я пролежала все выходные в реанимации. Моя грудная клетка стала пластиковым мешком с туго затянутой гортанью. Я была синей и не могла вдохнуть ни глотка воздуха.
— Еще немного, и конец, — весело сказал мой лечащий врач. — Вам повезло.
Мне действительно повезло. Я снова зачем-то не умерла. Я чуть не умерла, а мои близкие не ведали об этом, как и тогда, когда я выполняла свой материнский долг. Материнский долг! Роды — материнский долг! И хватит! Смешно. Я подумала об этом и засмеялась.
— Отлично! — разулыбался врач. — Хорошее настроение — первый шаг к выздоровлению.
Я кивнула в ответ. Он ушел, я уснула. Впервые за два дня. Провалилась в сон из света. Сплошного солнечного света. Вокруг старого кресла на балконе нашей квартиры.
Я еле угомонила моего егозливого ребенка, усадив его за книжку с картинками.
— Мариша, это кто?
— Заяц!
— Какой же это заяц? Это слон.
— Нет, заяц! У них уши — во! — Маришка развела руки в стороны. — Как у этого. Видишь?
— Но зайцы носят серые шерстяные кофты. Где ты видишь кофту?
— Нету кофты. — Мой ребенок смотрел на меня хитрющими глазами. — Зайцам в Африке жарко.
— А как же хобот? — Я рассмеялась.
— Хоботом нюхать холодно! Они им чихают от солнца!
— Кто? — смеялась я.
— Зайцы! — Мой ребенок расплющил нос ладошкой до пуговки.
И я зацеловала смешной, малышачий, сплющенный хобот.
У меня во сне текли слезы, я об этом не знала. Знала только, что меня знобит в круге летнего солнца. Мне было холодно, холоднее не бывает. Наверное, потому, что у меня нет теплой шерстяной кофты, а солнце осталось в прошлом. В пустом кресле на балконе нашей квартиры.
Я долечилась у родителей. Меня никто не спросил, где я была. Я жила между жизнью и смертью с тем, кто убивает. Мне подавали на завтрак кофе с металлической крошкой. Я его переваривала. Это было очень больно. Невозможно терпеть. Это режет кишечник точечно, до внутреннего кровотечения. Мне делали одолжение. Я должна была истекать кровью тихо и медленно, без ножей и луж крови. Достойно и тонко. Элегантно и беспроигрышно.
А может, я выпила чужой кофе. Тот, что сама приготовила. Приготовила и сама выпила.
Я проиграла корриду. Просто не поняла своей роли. На самом деле я была быком, которого ослабили инъекцией из густой суспензии нелюбви моей дочери. Я получила максимальную дозу и вышла на арену, не зная об этом.
Иногда мне так тоскливо, что родным кажется даже Челищев. Я привыкла к этому уроду, как привыкают к собственному запаху.
— Почему ты меня сразу не уволил? — из любопытства спросила я. — Я же тебе хамила.
— Потому что знал, рано или поздно ты окажешься в моей постели, — заржал Челищев. — Но не думал, что так надолго.
— Когда я получу вицино место? — в сотый раз спросила я. — Кучкин его позорит.
— Кучкин еще трех лет не отсидел после старпера Сидихина. Мне нужны основания.
— Какие? — Я начала злиться.
— Такие. — Он взял мою руку и приложил к своему сплющенному холмику. — Подумай над этим.
— Кучкин тоже так думал? — Я расстегнула молнию на его брюках. Червеобразный отросток Челищева оживал в моей руке быстрее, чем этого хотелось.
— Василий Алексеевич! — рявкнул из динамика голос секретарши. — Астафьев Андрей Сергеевич по первой линии.
Челищев сделал мне знак продолжать и взял телефонную трубку. Он разговаривал с Астафьевым как больной астмой, пока моя рука не стала мокрой. Я тщательно вымыла руки в туалете. Через полчаса ко мне в кабинет явился Челищев. Он сверкал искусственными зубами.
— Будет собирушка в эти выходные, — сказал он с порога. — Только для верхушки. Узкий круг. Нас приглашают.
— Кого нас?
— Одежда спортивная, — ответил Челищев и вышел, сияя, как начищенный таз. Его допустили в святая святых. В расслабуху для корпоративной знати.
Мне любопытно. Корпоративная знать знает, что такое семья? В нашем холдинге был пример для подражания. Образцовый семьянин, любимая жена и дети. Я даже чувствовала зависть. Позже оказалось, что он релаксирует с девочками по вызову. Тихо, без лишнего шума.
…Господа развлекались стрельбой по тарелкам. Точнее, соревновались в рамках спортинг-компакта. У них были судьи, операторы, рации, жилеты, активные наушники. Как положено. Спортинг-компакт скучноват для любителей охоты. Вот что я скажу!
— Вы когда-нибудь стреляли? — спросил меня Астафьев.
Я даже не успела ответить. Он ответил за меня сам. Я давно заметила такую привычку за крупными руководителями. До сих пор не могу понять, зачем они задают вопросы, если ответ им заранее не нужен.
— Огнестрельное оружие возбуждает так же, как красивая женщина, — он погладил винтовку ладонью нежно и бережно. — Возьмите ее в руки. Вы почувствуете.
— Почувствую, что меня возбуждают красивые женщины? — весело рассмеялась я.
Если подкалываешь начальство, лучше невинно смеяться. Оно ничего не заметит. С высоты своего Олимпа.
Астафьев засмеялся в ответ и принялся обучать меня, как держать знакомую до боли винтовку «EDgun». Как обрабатывать мишень. Это было забавно. Чтобы наверстать упущенное и прийти в форму для охоты, я ходила с папой на русский спортинг. Русский спортинг увлекательней, программы стрелкам неизвестны, за исключением «зайца» и «утки», штрафуют даже за попадание в мишень-дичь другого цвета. Натрудишься за время стрельбы, как на охоте.
Астафьев меня учил, обнимая сзади, я ощущала его мужественность спиной. Остальные наблюдали. Кому хотелось. Челищев томился на заднем плане, как забытый реквизит.
— Может, постреляем? — предложила я.
— Уже готовы? Это забирает. По себе знаю, — он улыбнулся. — Какой цвет тарелок выбираете?
— Красный, — не задумываясь, ответила я. — Цвет корриды. Попробую самостоятельно.
Я привычно заняла положение и вскинула винтовку. В воздух из машинки свечой взлетела тарелка и взорвалась в синем небе красным фейерверком из битума. Это было нетрудно. Царил мертвый штиль. Проблемы «мертвой зоны» были уже пройденным этапом.
— Неплохо, — Астафьев посмотрел на меня с подозрением.
— Посоревнуемся? — Я улыбнулась.
Астафьев стрелял неплохо, я ему не уступала. Не люблю уступать никому. Я расстреляла все свои мишени, укладываясь в двадцать секунд. Астафьеву везло меньше. Он начал злиться. Он учил меня азбуке на глазах у толпы людей. Кто хочет терять лицо с темной лошадкой в паре? Надо было плавно свести злое дело на «нет».
— Разве вы не поняли? — крикнула я. — Это приглашение стрелять на брудершафт!
Астафьев рассмеялся, я услышала звук поцелуя в наушниках.
Мы ужинали за длинным столом на свежем воздухе, вокруг фонарей тучей роилась мошкара. Меня поздравляли с удачным дебютом, и я забыла о Челищеве. Даже не знаю, куда он сел.
— Служили в разведке? — улыбаясь, спросил Астафьев.
Он сидел, придвинувшись ко мне ближе некуда. Я посмотрела на его лицо и подумала о муже. Они были внешне чем-то похожи.
— Почему служила? — откликнулась я. — Бывших разведчиков не бывает.
Астафьев рассмеялся:
— Что-то мне подсказывает, вы непростая загадка. Недаром вас зовут… пираньей. Но таких талантов за вами еще никто не замечал.
Пираньей меня звали мои подчиненные. Никто не знал, что я была неудачницей. Без зубов, когтей, мускулов и яда. Я проиграла все битвы, которые начала. И семейную корриду, и дешевый гобелен с лебедями в паре с Челищевым. Имели меня, а не я. Но если сложился имидж, не стоит разубеждать. Лучше украсить его самоцветами. Но сейчас мне этого не хотелось. Рядом со мной был человек, похожий на моего мужа. К чему ходить всю жизнь между трех сосен?
