Любовник богини - Арсеньева Елена (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
Она едва не застонала, пытаясь расплести свои руки и ноги с руками и ногами Василия. Губы ее были влажны – кажется, они уснули, так и не прервав поцелуя, и бессознательно ласкали друг друга всю ночь. Как жаль, что она уже миновала! И только мысль, что у них впереди будет много, много таких ночей, помогла сдержать внезапно подступившие к глазам слезы – необъяснимые, глупые, но такие горькие, такие…
Впрочем, ей было о чем плакать и чего бояться. Василий, значит, ничего не заметил, опьяненный, одурманенный желанием. То, что осознал бы и понял всякий мужчина, прошло незамеченным в этой буре чувств, а теперь его непробудный сон давал Вареньке мимолетную передышку. Если бы сейчас найти поблизости воду, и помыться, и вернуться к спящему супругу освеженной и чистой, – может быть, он поверил бы, что она смыла с себя все следы поруганного девичества? Он мог бы решить, что тогда, в Мертвом городе, просто еще не успел рассечь путы ее невинности, ну а теперь просто не заметил, когда это произошло.
Варенька тихо всхлипнула и осторожно поднялась, затаив дыхание и стараясь ни травинки не колыхнуть. Здесь должна быть вода, но где? Возможно, там, где расшумелись проснувшиеся птицы?
Она кое-как обмотала вокруг стана измятую голубую кисею, рассеянным взором поискала ленту, но в конце концов забыла о ней и пошла с незаплетенной косой, задумчиво касаясь пальцами ожерелья, вчерашнего дара Кангалиммы. Ожерелье так и оставалось на ней всю ночь. Интересно, это опалы или какие-нибудь другие камни?
Она вступила в белую влажную мглу и на миг испугалась, что заблудится, и не найдет потом Василия, и опять останется одна на свете. Он сотворил для нее солнце, и небо, и утреннюю зарю, и луну… да, и луну! Как же она останется без него? Но тут же Варенька успокоила себя, что туман вот-вот поднимется, она не заблудится, даже если будет стараться, потому что далеко не пойдет. Ну, не отыщет воду – значит, придется предстать перед мужем с повинной головою и сознаться в том, что…
В чем? В чем она собиралась сознаваться, если сама не понимала, что с нею произошло?
Она была своевольна, Варенька знала это о себе, – своевольна, но не распутна. Слишком дерзка – это да. Сколько она себя помнила, ей никто не умел ничего запретить, а шумный гнев отца был чем-то вроде громовых раскатов и стрел молний: грохочет, сверкает, ослепляет, но попусту уходит в землю или ударяет в кого угодно, только не в дочку. Она делала только то, что хотела. Захотела – и поехала с отцом по всей Европе, а потом через Кавказ, и Персию, и Тибет, и Гималаи – в смертельно опасное путешествие, переодетая в мужскую одежду, привыкая следить за каждым словом, за каждым шагом, наблюдая мир, живущий вокруг, и все более страстно желая с головой окунуться в его разноцветье.
Индия очаровала ее с первого мгновения. Северные земли еще как-то напоминали холодноватый, чрезмерно истовый мусульманский мир, но дравидийский юг пленил ее – Варенька даже и не пыталась противиться этому буйному плену. Жизнь здесь была для нее игрой, и девушка искренне думала, что это она устанавливает правила сей игры: ездит куда хочет, встречается с кем хочет, доверяясь безоглядно этим темнооким людям, которые под пышным гостеприимством таили самое отвратительное коварство.
Беда случилась с нею в доме магараджи Такура, которого и она сама, и отец считали достойнейшим человеком. Впрочем, очень может быть, что таковым он и оставался, ничего не ведая о том, что свершилось в его доме с иноземной гостьей. Она сама была отчасти виновата: ну зачем решилась курить хукку? Но княгиня-магарани курила на ее глазах, и ее дочери – тоже, и даже старшая сестра магараджи, отверженная – она была вдовой, а вдова, пережившая своего мужа, для индусов хуже парии! – даже она наслаждалась сладостным дымом хукки в своих отдельных покоях, войти куда Варенька не решилась, только подглядела украдкой. Ну, она попробовала хукку – помнится, сразу закружилась голова, захотелось спать. Она и пошла спать в отведенные ей как гостье отдельные покои на женской половине дома, и в эту ночь ей привиделся сон – самый прекрасный из всех снов, сравнимый только… сравнимый только с теми восхитительными ощущениями, которые она испытала нынче ночью в объятиях своего мужа. Разумеется! Ведь и в том сне он был с нею, он любил ее, он насыщал ее изголодавшееся по наслаждению тело и насыщался ею сам. Вот удивилась она, впервые увидев Василия! Едва удалось сдержать себя и не броситься ему в объятия. А он смотрел на нее таким ледяным, неузнающим взором!..
Варенька не знала, смеяться ей или плакать.
«Ты забыл меня? – хотела она спросить. – Как мог ты забыть меня, ведь там, под луною, ты полюбил меня навеки, я знаю, я чувствую это!..»
О, какой был сон, какой сон… Пробудившись, Варенька едва не умерла от разочарования, обнаружив, что находится по-прежнему в доме магараджи, а не в том сказочном дворце, где познала счастье… призрачное счастье! Все тело ее ломило – очевидно, затекло от долгой неподвижности, так подумала Варенька, ведь, как выяснилось, она беспробудно спала трое суток!
Она спала и наслаждалась сновидением, а в это время кто-то неведомый пробирался к ней тайком и наслаждался ее бесчувственным телом.
Да, и спорить с этой страшной догадкой нельзя.
Варенька остановилась, заломила руки. За что боги так наказали ее? Почему, узнав величайшее на земле счастье, она должна была узнать и величайшее горе? Ведь теперь ей вечно предстоит жить во лжи, обманывая того, кто верит ей безоглядно, кого она любит больше всех на свете, больше себя, больше жизни…
А может быть, вернуться к нему и все сказать? А может быть… Нет, если он отвернется, если отринет ее – останется только умереть.
Умереть… Покинуть все это!
Пока она шла, белая мгла, окутывавшая землю, рассеялась. Стоило подняться туману, стоило солнцу чуть-чуть пригреть, просушить очень теплый, но влажный ночной воздух, как замелькали везде бабочки. Мир оживал! Из-под каждого листка, каждой ветви вспархивали птицы, кружились вокруг Вареньки, заглядывали ей в лицо. Она с изумлением узнавала баблеров – да это ведь наши русские «болтуны»! – малиновок, дроздов, трясогузок, жаворонков, дроздов и другую веселую певучую мелочь. Hеужто все они прилетели из России? А что, может быть! Ведь там зима, а зимою, это всем известно, птицы улетают на юг. Вот, оказывается, на какой юг они летят! Свои, русские птицы… Возможно, они летали над Волгой, где жила Варенька раньше. Возможно, они видели ее, запомнили, а теперь собрались, приветствуют после самой счастливой – и самой печальной ночи в ее жизни.
Птицы порхали вокруг, трепетали крылышками перед самым лицом, словно пытались остановить, предостеречь от чего-то. Может быть, они советуют ей молчать? Ничего не открывать Василию? Может быть, они твердят ей, что она невиновна, а значит, не должна своими руками разрушать свою жизнь? Конечно, конечно!
– Я ничего ему не скажу! – громко промолвила Варенька, и птицы, не то вспугнутые звуком ее голоса, не то, наоборот, успокоенные этими словами, резко взвились в вышину и затерялись в кронах великолепных баньянов, чьи воздушные корни серыми нитями спускались с веток к самой земле, приникали к ней, прорастали новыми и новыми стволами.
Что-то темно-серое сдвинулось вдруг, ожило на одном этом корне-стволе. Варя вскрикнула, но это был только хамелеон – обманчиво-свирепый, с сонными глазами хамелеон, пытающийся подобраться к гнезду древесных муравьев.
– Брысь! – сказала ему Варенька. – Иди вон травку пощипи, серый!
Xамелеон, словно обидевшись, сделался изумрудно-зеленым и мгновенно исчез в высокой траве.
Варенька с сожалением поглядела ему вслед. Ей было грустно, что волшебная ящерка сбежала, но не хотелось, чтобы он залез к муравьям, которые сшили свой муравейник из нескольких листьев лимонного дерева. Это было самое удивительное гнездо из всех гнезд на свете! Три листочка, плотных, зеленых, растущих на одной ветке, были сложены краями так, что между ними образовалась как бы пригоршня. И листья эти были не просто сложены, а прочно скреплены по самым краям. Хозяевами гнездышка были светлые муравьи на длинных тонких ножках, с высоко поднятым брюшком и очень длинными усиками. Словно для того, чтобы показать изумленной зрительнице свое умение, несколько муравьев взобрались на край одного листа, а другие – в таком же ряду на противоположном листе. Муравьи вдруг крепко схватили челюстями края своих листьев и стянули их вместе. В это время изнутри метались туда-сюда другие муравьи, держа в передних лапках личинки, и, чудилось, смазывали ими оба листа.
