Приют - Макграт Патрик (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений txt) 📗
Но затем возникла знакомая дилемма: негромкий внутренний голос напоминал ей о сложности ее положения. Как это понравится мне? Я все еще был ее психиатром. Осмелится ли она противопоставить себя остальным?. Осмелится ли остаться в стороне? Она не знала, и необходимость думать об этом беспокоила ее. Однако женщина, собирающаяся провести медовый месяц в Италии, не должна страшиться перспективы больничных танцев. И ей пришло в голову, что это, возможно, последнее затруднение в ее краткой жизни пациентки. Ну что ж, она встретит его лицом к лицу, в последний раз сыграет роль скорбящей женщины.
Стелла приготовилась к этому испытанию и стала обдумывать гардероб, косметику, прическу. В ней не увидят падшую женщину, даже если глаза всей больницы будут устремлены на нее.
По моим расчетам, в ту ночь или в следующую она не проглотила таблетки, а спрятала их в глубине тумбочки или за подкладкой лифчика. Идущие на поправку пациенты пользуются доверием; мы не думаем, что они будут прятать таблетки, поэтому им разрешается принимать их без надзора. Мне представляется, что на рассвете она стоит в ночной рубашке, глядя из окна во двор, и наблюдает, как постепенно становятся видимыми окраска и текстура кирпичей. Должно быть, тут Стелле стало ясно, что никогда ничто не изменится; ни лечение, ни время не сотрут того, что она видела на Кледуинской пустоши – поднимающуюся из воды голову и хватающую воздух руку.
Но чью голову? Чью руку?
Во дворе перемещались тени. Солнце всходило.
Я сразу понял – что-то произошло, и забеспокоился. Стеллу, как обычно, привели из женского отделения, и едва дверь за ней закрылась, я уставился на нее.
– Что случилось? – спросил я, взяв Стеллу за руку и подводя к креслу. Сел рядом с ней.
Стелле не хотелось, чтобы я что-то заподозрил.
– Ничего. Что могло случиться?
Ей удалось вложить в эти слова немного юмора, она словно говорила – мы оба знаем, как богата событиями жизнь в женском отделении. Однако я все же нахмурился. Теперь я был ее врачом.
– Твой вид мне не нравится. Опять видела сон?
Несколько дней назад Стелла сообщила, что сны стали менее яркими и гораздо более редкими.
– Я рано проснулась и заснуть больше не смогла.
– Увеличивать количество лекарств я не хочу, – сказал я. – Да и ты сама этого, наверное, не хочешь, так ведь? Не хочешь весь день находиться в ступоре.
– Лекарств вполне достаточно, Питер, право же. Летом я всегда просыпаюсь рано. Из министерства внутренних дел, очевидно, ничего нет?
Я порылся в бумагах на столе. От моего внимания не ускользнуло, что Стелла пытается перевести разговор на другую тему.
– Видимо, получим что-нибудь к концу недели. – Я поднял голову. – Это очень волнует тебя, дорогая?
– Невольно возникает беспокойство.
– Пожалуйста, не волнуйся. Возникни какая-то проблема, мне бы сообщили. Думаешь о своей новой жизни?
– Конечно.
Я посмотрел на эту печальную красивую женщину и подумал о Максе, сломленном Максе, торжественно говорящем о вероломстве, лживости. Нет, это было нелепо, и я постарался забыть о его словах.
Стелла никогда не доставляла беспокойства ночным дежурным. Не смела – любое беспокойство дало бы им понять, что она не приняла таблеток. Спящее тело никогда не предавало ее. Санитарки ни разу ее не будили, поэтому она полагала, что выглядит крепко спящей. Днем скорбящая женщина, ночью – спящая без сновидений. В последние дни перед танцами она все время играла роль; у нее не было возможности снять маску и сбросить маскарадный костюм.
Окружающие женщины с каждым днем волновались все больше. Для пациенток эти танцы очень важны. Какая поднималась суматоха! Стелла пошучивала по этому поводу. Разумеется, я присутствовал на этих танцах столько раз, что и счет потерял, и улыбался при мысли о приливе подавляемой истерии, которая охватывала женский корпус перед этим великим событием.
– К тому же сейчас полнолуние, – напомнил я.
– О, дорогой, – отозвалась Стелла, – это очень плохо.
– Да нет, плохо бывает наутро после танцев. Такой спад напряжения. Многие женщины на другой день выглядят очень подавленно.
– Придется быть начеку.
– Ну, за тебя я не беспокоюсь. Собственно, если не хочешь, можешь не ходить. Я прекрасно тебя пойму.
– И слышать об этом не желаю, – с вызовом проговорила Стелла. – Не пойти на танцы? Это очень антиобщественно.
– О тебе пойдут толки. Ты ведь это понимаешь?
– Да, понимаю, – кивнула Стелла.
Когда ее вели мимо террас обратно в палату, она, видимо, поняла, что ее беспокойство излишне. Но, решив по дипломатическим соображениям пойти на танцы, она начала, как ни странно, дожидаться их. Думаю, она решила дозволить тому, что там произойдет, определить ее судьбу.
Пациентки уже рассыпались по всему центральному залу, когда привели мужчин. Последние несколько часов атмосфера в отделении все накалялась, пока не дошла до такой степени предвкушения, которая могла окончиться только разочарованием. Неистовые женщины в разной степени раздетости ходили по коридорам в поисках заколок, духов, косметики. Пререкания из-за дешевой брошки грозили перерасти в потасовку, если бы не вмешалась санитарка. Были вопли, слезы, было много глупой болтовни молодых пациенток о любовниках и романах. Более зрелые женщины пытались оставаться спокойными, однако трудно было не поддаться охватившему палату настроению, и они к семи часам тоже начали взвинчиваться.
Стелла оставалась в своей комнате, старательно одевалась, выбрав для такого события вечернее платье, Привезенное из Уэльса. Теперь оно стало ей тесноватым; в нем она выглядела не совсем скорбящей женщиной, оно наводило на мысль о грехе, хотя как женщина может быть скорбящей, если грех ей неведом? Она вновь сосчитала таблетки и успокоилась, подумала, что их вполне достаточно.
Когда Стелла, выйдя из комнаты присоединилась к остальным, ее вид произвел потрясающее впечатление. Женщины сразу поняли, что красотой она намного превосходит всех. Они гордились ею, готовились находиться в отблеске ее сияния, когда вошли в зал, вернее, когда появились мужчины. Вышли из палаты женщины тихо, прекратив какофонию. Потрясающее величие этого вечера дошло до каждой.
В сопровождении санитарок они шли по дорожке к воротам, идущей дальше мимо террас. Вечер был теплым, свет только начинал угасать в благоуханном воздухе. Женщины перешептывались, высказывая последние сомнения, и все сердца постепенно заполняла гордость их общей женственностью и их единственным подлинным цветком красоты. Этим цветком являлась Стелла, спокойно шедшая среди них в черном платье с шалью, наброшенной на обнаженные плечи. Скорбящая женщина в окружении служанок совершала свое последнее выступление.
Центральный зал был таким, каким Стелла его помнила. Стулья стояли вдоль стен, большое окно было распахнуто, музыканты на сцене настраивали инструменты. Несколько санитарок поджидали женщин, и когда те вошли в зал, я последовал за ними с террасы вместе со священником, приветствовал Стеллу поклоном и лишь потом увидел, как она одета. И я, и священник изумленно смотрели на нее. Когда же до меня дошло, что она сделала и чего ей это стоило, я одобрительно кивнул. Это было то самое черное платье из рубчатого шелка, которое она надела на танцы год назад. Теперь Стелла производила более сильное впечатление, чем тогда, потому что платье не только подчеркивало ее необычайную красоту – в тот вечер оно говорило о духе, не сломленном позором. Я гордился ею.
Она села и стала наблюдать за окружающей суетой. Санитары ходили взад-вперед, переговариваясь друг с другом, самые неугомонные из молодых женщин уже пили прохладительные напитки, а врачи разговаривали и смеялись с подчеркнутой непринужденностью, так как осознавали себя аристократией. Все это было притворством. Все они думали только о том, что всего год назад Стелла входила в их круг, и украдкой бросали взгляды в ее сторону. Она решила надеть то же платье!.. К взглядам украдкой я не прибегал. Я не скрывал, что смотрю на нее с любовью и заботой. Мой взгляд не упускал ничего, и Стелла не беспокоилась. Пристойность, порядок были прямым следствием моего присутствия, моей спокойной властности и почтительности, с которой относились ко мне как пациенты, так и служащие.
