Щегол - Тартт Донна (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
– В какой-то момент пришлось подбить бабки и закруглиться, – сказал он, смяв салфетку и кинув ее на стол.
Интересно, рассказал ли он уже Ксандре про Микки Рурка, которого он считал главным, помимо нас с мамой, виновником краха своей карьеры.
Ксандра от души глотнула вина.
– А ты не думал снова этим заняться?
– Думал, а как же. Но, – он покачал головой, будто отказываясь от какого-то возмутительного предложения, – нет. По существу, ответ – нет.
Шампанское щекотало мне нёбо – далекое, пропылившееся игристое, разлитое по бутылкам в куда более счастливый год, когда мама была еще жива.
– Да едва он на меня посмотрел, сразу ясно было, что я ему не понравился, – тихонько говорил отец Ксандре.
Значит, рассказал про Микки Рурка.
Она закинула голову, осушила бокал.
– Такие, как он, конкурентов терпеть не могут.
– Сначала – Микки то, Микки се, Микки хочет с тобой встретиться, а едва я вошел в комнату, то понял – все, конец.
– Да слушай, он просто урод.
– Ну нет, тогда он таким не был. Потому что, по правде сказать, тогда мы с ним были здорово похожи, и сходство было не только физическое, мы и играли одинаково. Точнее, у меня была классическая выучка, широкий репертуар, но я умел так же застывать, как Микки, помнишь – с тихоньким таким шепотком…
– Аааа, у меня аж мурашки по коже. С шепотком. Вот как ты щас сказал.
– Да, но Микки-то был звездой. Двоим там места не было.
Я глядел, как они угощают друг друга чизкейком, будто влюбленная парочка в рекламном ролике, и проваливался в незнакомый, полыхающий вал мыслей – свет в зале был слишком ярким, лицо у меня горело от выпитого шампанского – бессвязно, но запальчиво я вспоминал о том, как маме после смерти родителей пришлось жить у тетки Бесс, в доме возле железнодорожных путей, где обои были коричневыми, а мебель зачехлена пластиком. Тетка Бесс, которая все жарила на “Криско” и как-то изрезала ножницами одно из маминых платьев, потому что ей покоя не давал психоделический узор на нем, была грузной, ожесточившейся старой девой, наполовину ирландкой, наполовину американкой, которая из католичества перешла в какую-то крошечную, безумную секту, верившую, что грешно пить чай или принимать аспирин. Глаза у нее – на той, единственной фотографии, которую я видел – были такого же пронзительно серебристо-голубого цвета, что и у мамы, только налитые кровью, чокнутые, на невыразительном, как блин, лице.
Те полтора года, что ей пришлось прожить с теткой Бесс, мама называла самыми печальными в жизни: всех лошадей распродали, собак раздали – потянулись долгие прощания у обочины, она рыдала, цепляясь за шею Клевера, Досочки, Палитры, Бруно. Когда они вернулись домой, тетка Бесс назвала маму избалованной и сказала, что те, кто не убоялся Господа, получают то, что заслужили.
– А продюсер, короче… Понимаешь, про Микки все всё уже тогда знали, уже тогда начали поговаривать, что с ним трудно…
– Она – не заслужила, – громко сказал я, прервав их разговор. Отец с Ксандрой замолчали и уставились на меня так, будто я превратился в ядовитую ящерицу.
– Зачем говорить такое? – Неправильно как-то, что я говорил это все вслух, но слова без спросу так и рвались у меня изо рта, будто кто-то жал на кнопку. – Она была такая классная, почему все так мерзко с ней поступали? Не заслуживала она ничего, что с ней случилось!
Отец с Ксандрой глянули друг на друга. И он попросил счет.
Когда мы вышли из ресторана, лицо у меня так и полыхало, а в ушах стоял жаркий треск, к Барбурам я вернулся не так уж и поздно, но отчего-то зацепился за стойку для зонтиков и наделал столько шума, что, когда мистер и миссис Барбур меня увидели, я понял (скорее по их лицам, чем по собственным ощущениям), что пьян.
Мистер Барбур щелкнул пультом от телевизора.
– Ты где был? – спросил он твердо, но доброжелательно.
Я вцепился в спинку дивана.
– С отцом и…
Но ее имя выскочило у меня из головы, что угодно всплывало, но не Кс…
Миссис Барбур, вздернув брови, посмотрела на мужа, будто хотела сказать: ну, что я говорила?
– Ладно, дружище, давай-ка ложись, – бодро сказал мистер Барбур таким голосом, что мне, несмотря ни на что, даже удалось примириться с жизнью в целом. – Только Энди постарайся не разбудить.
– Тебя не тошнит случаем? – спросила миссис Барбур.
– Нет, – ответил я, хоть меня и тошнило, и большую часть ночи я проворочался без сна на своей верхней полке, пока комната вращалась вокруг меня, пару раз вскидываясь с зашедшимся от удивления сердцем, потому что чудилось, будто в спальню вошла Ксандра и о чем-то со мной говорит: слов было не разобрать, но ее грубоватые, дробные модуляции было не спутать.
– Итак, – сказал мистер Барбур за завтраком на следующее утро, хлопнув меня по плечу и усаживаясь рядом, – на славу вчера отобедали с папашей, а?
– Да, сэр. – У меня раскалывалась голова, а желудок сжимался от одного запаха их французских тостов. Этта ненавязчиво принесла мне из кухни чашку кофе с двумя таблетками аспирина на блюдечке.
– Значит, он в Лас-Вегасе?
– Верно.
– И как добывает мамонта?
– То есть?
– Что он там забыл-то?
– Ченс, – сказала миссис Барбур очень ровным тоном.
– Ну, то есть… я хотел спросить, – поправился мистер Барбур, поняв, что, кажется, не слишком деликатно сформулировал вопрос, – кем он там работает?
– Эээ… – начал было я и осекся.
Чем отец занимается? Я и понятия не имел.
Миссис Барбур, которая, похоже, забеспокоилась, что беседа повернула не туда, хотела было что-то сказать, но вместо нее раскрыл пасть сидевший рядом со мной Платт.
– Ну и кому мне тут отсосать, чтоб кофе принесли? – спросил он мать, оттолкнувшись одной рукой от стола, резко отодвинув стул.
Мертвая тишина.
– Ему можно, – кивнул Платт в мою сторону, – Он, значит, приходит домой пьяный, а ему кофе подносят?
После еще более жуткого молчания мистер Барбур сказал таким ледяным голосом, что затмил даже миссис Барбур:
– Хватит-ка, дружок.
Миссис Барбур сдвинула бледные брови:
– Ченс…
– Нет, больше ты его не будешь выгораживать. Иди к себе в комнату, – велел он Платту. – Живо.
Мы уткнулись взглядами в тарелки, Платт сердито протопал к себе в комнату, оглушительно хлопнул дверью и через пару секунд врубил громкую музыку. Больше за завтраком мы особо ни о чем не разговаривали.
Отец, который вечно все делал в спешке, вечно рвался “смазать колеса”, как он выражался, объявил, что мы уладим все дела в Нью-Йорке всего за неделю и втроем вернемся в Лас-Вегас. И слово свое сдержал. Уже в понедельник, в восемь, на Саттон-плейс грузчики разбирали квартиру по коробкам. Пришел букинист, чтобы оценить мамины альбомы по искусству, еще кто-то пришел оценить ее мебель – я и опомниться не успел, как мой дом стал рассыпаться у меня на глазах с такой скоростью, что голова шла кругом. Я глядел, как убирают занавески, как снимают со стен картины, как скатывают и выносят ковры, и все вспоминал давно виденный мультик, в котором главный герой стирал ластиком стол, настольную лампу, кресло, окно, вид за окном и весь свой уютно обустроенный офис, до тех пор пока ластик не зависает среди жутковатой белизны.
Я весь извелся, но поделать ничего не мог и все слонялся по дому, наблюдая за тем, как исчезает по кусочкам квартира, будто пчела, которая смотрит, как уничтожают ее улей. На стене, над маминым письменным столом (посреди кучи отпускных фотографий и старых школьных снимков) висело ее черно-белое фото, сделанное в Центральном парке еще когда она работала моделью. Резкость была хорошая, и мельчайшие детали проступали с почти мучительной четкостью: ее веснушки, шероховатая ткань пальто, шрамик от ветрянки над левой бровью. Она весело глядела на разгром и беспорядок, которые творились в гостиной, на отца, который выбрасывал ее записи и рисовальные принадлежности, раскладывал по коробкам ее книжки, чтоб сдать их на благотворительность – думала ли она, что такое случится? Я, по крайней мере, надеялся, что нет.
