Путь в Царьград - Михайловский Александр Борисович (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
Только мы стали выходить из-за первого островка, как из караулки противоположного берега показался дымок, раздался выстрел, за ним другой… И пошло, и пошло, чем дальше — тем больше. Берег был недалеко, и мы ясно видели суетившихся, перебегавших солдат; скоро стало подходить много новых стрелков, особенно черкесов, и нас начали осыпать пулями, то и дело булькавшими кругом лодки. Сделалось вскоре очень жарко от массы падавшего свинца; весь берег буквально покрылся стрелками, и выстрелы представляли непрерывную барабанную дробь.
Грозно, тихо двигались миноноски; первые уже остановились у берега и начали работу, когда последние только еще входили в русло реки. Солнце давно вышло; было светлое летнее утро, легкий ветерок рябил воду. Мины приходилось класть под выстрелами. Отряд, начав погружать их, сделал большую ошибку в том, что сейчас же прямо не пошел к турецкому, то есть правому берегу, а начал с этого — левого; вышло то, что первые мины уложили порядочно; даже около середины мичман Нилов бросил свою мину, но второпях неладно, так как она всплыла наверх; далее же никто из офицеров не решился идти, так что половина фарватера осталась незащищенной.
Лейтенант Скрыдлов вел себя хладнокровно под огнем неприятеля. Пользуясь тем, что со стороны Рущука вооруженных пароходов так и не было обнаружено, мы с ним закусили вареной курицей и выпили по глотку хереса. После чего приятель мой прилег вздремнуть, и — странное дело — его крепкие нервы действительно позволили ему это сделать.
Я не спал: стоял на корме, облокотись о железный навес, закрывавший машину, и следил за рекой по направлению к Рущуку. Тем временем обстрел противником все усиливался. По берегу стрелки и черкесы стали кубарем спускаться до самой воды, чтобы стрелять в нас поближе, и буквально осыпали миноноску свинцом; весь берег был в сплошном дыму от выстрелов.
Видел, что Скрыдлова, сидевшего у штурвала, передернуло — его ударила пуля, потом другая. Я стоял, поставив одну ногу на борт; слышу сильный треск подо мной и удар по бедру, да какой удар! — точно обухом. Я перевернулся и упал, однако тотчас же вскочил на ноги.
Мы шли по течению, очень близко от турецкого берега, откуда стреляли теперь совсем с близкого расстояния. Как только они не перебили нас всех! Бегут за нами следом и стреляют, да еще ругаются, что нам хорошо слышно. Я пробовал отвечать несколькими выстрелами, но оставил, увидев, что это бесполезно.
Как мы добрались до дома — одному богу известно. «Шутка» была совсем разбита и, очевидно, не годилась для дальнейшей работы; оказались большие пробоины не только выше, но и ниже ватерлинии; свинца, накиданного выстрелами, собрали и выбросили несколько пригоршней. У Скрыдлова две раны в ногах. Я ранен в бедро, в мягкую часть. Пуля ударила в дно миноноски, потом рикошетом прошла через бедро навылет — перебила мышцу и на волос прошла от кости; тронь тут кость, верная бы смерть. Нас вытащили на румынский берег. Из весел сделали носилки и положили на них Скрыдлова, а я пошел пешком; сгоряча я не чувствовал ни боли, ни усталости. Но, пройдя с версту, почти повис на плечах поддерживавших меня матросов.
На берегу встретил я Скобелева, издали наблюдавшего за установкой мин; мы расцеловались. Он только повторял: «Какие молодцы, какие молодцы!»
Признаюсь, я долго не понимал, что ранение серьезное. Через пару недель — я был в этом убежден — можно будет опять присоединиться к передовому отряду, с которым я до сих пор шел.
Кроме небольшой лихорадочности и возбужденности, ничего дурного не чувствовалось, и боли в ране не было ни малейшей, хотя мой палец и ощупал большую прореху в платье, белье и тканях мышцы, а все любопытствовавшие при виде раны, несмотря на нежелание пугать меня, не могли удержаться от восклицаний: «У-у!» или «О-о! Однако разорвало-таки вам!».
«Ничего, заживет! — утешал я сам себя. — Поеду в главную квартиру, подлечусь немного — и скоро опять буду на ногах».
Бухарест, 8 июня (27 мая) 1877 года.
Генерал-адъютант Николай Павлович Игнатьев.
Итак, в пятницу я вместе с государем отправился в Бухарест. Свита была самая малочисленная: канцлер Горчаков, один, без его клевретов, командующий императорской главной квартирой, генерал-адъютант, граф Александр Владимирович Адлерберг и дежурные.
Меня взяли в виде исключения, так как румынский домнитор-князь Кароль, или, как я называю его по старой привычке, Карл Гогенцоллерн-Зигмаринген, лично приглашал меня приехать в Бухарест, а одному туда отправляться для политики мне не хотелось. Генерал-адъютант князь Александр Аркадьевич Суворов просился с нами, а вот его не взяли!
Выехали мы с утра, и въезд в город был самый торжественный. На улицы высыпало много народу, по моим подсчетам, никак не меньше сорока тысяч. И это при том, что все население Бухареста чуть больше ста тридцати тысяч! Среди встречавших я увидел множество хорошеньких дам (гм!), они бросали нам цветы, выкрикивали приветствия. У государя вся коляска была засыпана цветами.
Я ехал с военным министром Дмитрием Алексеевичем Милютиным, а князь Горчаков со своим румынским коллегой Иоаном Братиано. Так уж получилось, что у них с ездой что-то не заладилось. Сначала лошадь начала беситься. Пересадили канцлера в другую коляску. А у той колесо отвалилось, и старик чуть не вывалился на землю. Посадили в коляску обычного извозчика — лошади понесли. Эх, неспроста все это! Похоже, что наша внешняя политика схожа с сегодняшним путешествием канцлера.
Жара была сильная, и Горчаков утомился. Потом он сам признался, что ему не по силам находиться в Главной квартире. По всей вероятности, когда мы пойдем далее, его оставят в Галаце.
И это к лучшему — у меня не выходил из головы ночной разговор с пришельцами из будущего. Пока здесь, в Плоешти, «Золотая орда» интриговала и наушничала друг на друга, они фактически сделали за нас все дело. Да, с этими господами приятно иметь дело. Хотя и опасно. Они знали о нас все, а мы о них — ничего. Надо будет прикинуть — кого из моей особо доверенной агентуры направить к ним, чтобы узнать о них побольше. Хотя вряд ли получится: вон, они моих лучших разведчиков вычислили — Леонтьева, Паренсова. А ведь о них никто, кроме меня да полковника Артамонова, ну и еще двух-трех человек, не знает. Да, трудно мне будет с ними. Ну, а как иначе — какой же я разведчик, если даже не попытаюсь сунуть свой нос туда, где водятся секреты, связанные с безопасностью государства.
Пока государь вел светскую беседу с князем Каролем и его очаровательной супругой Елизаветой цу Вид, мы обговорили все насущные вопросы с Иоаном Братиано. Он был горячим сторонником вступления Румынии в войну на нашей стороне. Я думаю, что это уже вопрос решенный. А уж если румыны узнают о том, что воевать-то фактически не с кем!.. Тут они, естественно, окончательно расхрабрятся…
После обеда мы попрощались с гостеприимными хозяевами и стали собираться в обратный путь. И тут произошло то, чего я с трепетом в душе дожидался… Едва наш кортеж отъехал от дворца князя Кароля, как навстречу нам, чуть ли не под копыта коней императорской коляски, бросился мальчишка-газетчик. Он что-то громко вопил по-румынски. Я понял из его воплей лишь слова «Стамбул», «султан», «русеште». Я догадался, что речь идет о моих вчерашних гостях.
Государь тоже заинтересовался содержанием газеты. Он жестом подозвал к себе крикливого мальчишку и, сунув ему целковый, стал вчитываться в заголовок на первой полосе. Ничего толком не поняв, он просил сидевшего рядом с ним Братиано перевести ему.
Из своей коляски я наблюдал за реакцией императора. Она была бурной. Поначалу государь слушал все, что переводил ему Братиано, с недоумением, потом он окончательно оторопел и, открыв рот, пытался сообразить — о чем собственно идет речь.
— Николай Павлович! — крикнул он мне. — Будьте любезны, подойдите, пожалуйста!
Я подошел к коляске государя. Он протянул мне газету и дрожащим от волнения голосом сказал:
