И он ее поцеловал - Гурк Лаура Ли (читать книги полностью .txt) 📗

– Хм-м, я припоминаю, что однажды ты обещал осыпать поцелуями мои ноги.

– Обещал. Ты этого хочешь?

– Больше того, Гарри. Я хочу, чтобы ты осыпал поцелуями всю меня. – Она улыбнулась. – Целый час.

– Час? – Он застонал. – Я не смогу сдерживаться так долго.

– Час, Гарри. Все тело. И только поцелуи.

– А трогать можно?

Она склонила голову набок, притворяясь, что обдумывает его слова.

– Да, можно. Но больше ничего целый час.

– Ладно, ладно, если ты настаиваешь. – Он выложил на стол две свои пары.

Эмма получила шестьдесят минут блаженных поцелуев и ласк, он жаловался, что столь долгая прелюдия настоящая пытка для мужчины, и они никогда больше не играли на спички. Но самое ценное мастерство, которое она постигла за первый месяц их связи, – признаваться себе, чего она действительно хочет. И научилась просить это.

Глава 20

В следующие выходные Гарри все-таки настоял на своем и научил Эмму плавать. Однако задачка эта была, не из легких. Сначала он пошел на хитрость и попытался убедить ее, что каждый человек должен уметь плавать в целях безопасности, но его доводы не тронули ее.

– Это очень мило с твоей стороны, Гарри, – ответила она, устроившись поудобнее в гамаке и положив голову ему на плечо, – но я ни за что не сунусь туда, где вода будет мне выше макушки.

Но он не собирался сдаваться.

– Это совсем на тебя не похоже. Ты же любишь учиться новому. Кроме того, ты человек разумный, а отказываться от уроков плавания неразумно.

– «Разумный». – Она подняла голову и состроила гримасу. – Какое ужасное слово!

– Вовсе оно не ужасное. – Он поцеловал ее в носик. – Я обожаю мою разумную Эмму.

Она покачала головой, и он удивленно спросил:

– В чем кроется истинная причина отказа? Скажи. Ты не доверяешь мне как учителю?

– Конечно, доверяю. Просто… – Она удрученно вздохнула, заметив, что он продолжает выжидательно смотреть на нее. – Ладно, если хочешь знать, мне неудобно раздеваться на берегу средь бела дня.

– Надень что-нибудь, сорочку или другое белье.

– Стоит ей намокнуть, и я буду точно голая.

– Да. – Он бросил на нее плотоядный взгляд, словно злодей из комедии. – Да, конечно.

– Гарри, я серьезно!

Он и сам это понял и тут же отбросил шутки в сторону.

– Стесняешься?

– Я всегда была застенчивой. То есть скромной. Ты и сам это знаешь.

– Боже, Эмма, но ведь со мной-то ты больше не стесняешься, правда? Я видел тебя обнаженной при дневном свете и, кстати сказать, благодарю за это святые небеса.

Каждый раз.

– Я не против, если ты будешь смотреть на меня, но ведь кто-нибудь другой тоже может увидеть. Я со стыда сгорю, если это произойдет.

– Поэтому ты не хочешь учиться плавать? – Она кивнула, и Гарри со смехом поцеловал ее. – Дорогая, почему ты не сказала мне об этом напрямик? Я стану учить тебя по ночам. – Он снова поцеловал ее. – Обнаженную. Черт, какая заманчивая идея, почему я раньше об этом не подумал?

В ту ночь у Гарри исполнилось желание, а у Эммы состоялся первый урок плавания. И когда Гарри держал ее на воде – лунный свет играет на коже, губы изогнуты в полуулыбке, доверчивые глаза широко распахнуты, – он от всей души порадовался тому, что никто никогда не учил Эмму Дав плавать.

– Собаки лучше.

– Нет. – Эмма взяла ежевику из корзинки, стоявшей между ними на одеяле, и отправила ягодку в рот.

– Лучше. – Гарри достал из корзинки хлеб и отломил кусочек. – Собаки дружелюбные и преданные.

– И кошки тоже.

Он презрительно хмыкнул, намазывая масло на бутерброды.

– Мистер Голубь был дружелюбен с тобой, – напомнила она. – И как ты можешь говорить, что он не предан? Он приносит мне птиц.

– Мертвых.

– Это знак искренней кошачьей преданности.

– Эмма, он откашливает комья шерсти. Это отвратительно. Как ты можешь любить создание, кашляющее шерстью?

– А как ты можешь любить создание, которое пускает слюни? – возразила она, принимаясь за хлеб с маслом. – В следующий раз я захвачу с собой Мистера Голубя, чтобы ты получше узнал его.

– Нет и еще раз нет.

– Он уже влюблен в тебя, или забыл?

– Ради тебя, сладкая моя, мне хотелось бы сказать, что чувство взаимно, но это не так. И Мистер Голубь тут ни при чем, я терпеть не могу кошек.

Эмма не ответила, ее внимание привлекло что-то вдалеке.

– Опять они. – Она показала на пожилую пару, ту самую, которую они встречали каждые выходные. Рука в руке, они шли по лугу ярдах в пятидесяти от Эммы и Гарри. – Они всегда держатся за руки.

– Правда? – Гарри достал из корзинки сыр и баночку с горчицей. – Я не заметил.

– Это так романтично! – Она замолчала, пораженная внезапной мыслью. – Мы все время гуляем, Гарри, но никогда не держимся за руки.

– Неужели? – с наигранной легкомысленностью бросил он. – Мы истинные британцы.

Слова Эммы встревожили его. Эмма видела это, но не могла понять причину. Она хотела было нажать на Гарри, спросить, почему он никогда не берет ее за руку, но, заглянув ему в лицо, передумала. Она доела хлеб, взяла еще одну ежевичку, легла на спину и уставилась в небо на облака.

– Мы с Консуэло постоянно гуляли рука об руку. Это единственная романтичная вещь, которая была нам дозволена.

Эмма застыла, не донеся ежевику до рта. За все годы знакомства он только второй раз заговорил о бывшей жене. Эмма съела ягоду, ожидая продолжения, но так и не дождалась.

– Как странно, – сказала она наконец, стараясь выдержать нейтральный тон, и перекатилась на живот. – Обычно американцы ведут себя более раскованно во время ухаживаний, чем мы.

– Отец Консуэло – наполовину кубинец. Очень строгий, старомодный тип, и ее мать была ему под стать. – Не глядя на нее, Гарри начал стругать треугольный кусок сыра на тонкие ломтики. – Нас никогда не оставляли наедине. Все наши беседы проходили на глазах у других. Все чинно, благородно. До помолвки мне позволили поговорить с ней с глазу на глаз всего один раз, когда я делал си предложение. Но даже тогда ее мать стояла за дверью и подслушивала через замочную скважину, я в этом абсолютно уверен.

В его голосе слышалось презрение, и Эмма не знала, что сказать.

– После помолвки нам позволили держаться за руки, и мы могли идти впереди всех, если хотели поговорить приватно. Но разве можно назвать приватным разговор, когда пара находится в пределах слышимости от людей, которые зорко наблюдают за всем происходящим? Что касается поцелуев, это категорически исключалось. – Гарри поднял глаза. – Я впервые поцеловал Консуэло на свадьбе.

Он невесело рассмеялся.

– Удивительно ли, что наш брак был обречен? Я до безумия влюбился в женщину – то есть в девушку, – которую абсолютно не знал и не имел шанса узнать. Будь у меня такой шанс, я, может статься, избавился бы от наваждения и узрел правду. Но я был так молод, так глуп. Я чувствовал какой-то подвох, но мне было всего двадцать два года, и я находился в чужой стране. Я не хотел все испортить, обидев Консуэло или ее семью. К тому же мы постоянно тяготились пристальным вниманием американской прессы. Газетчики следовали за нами по пятам, большинство считало, что я женюсь на ней из-за денег, а она выходит за меня ради титула и общественного положения. И они оказались наполовину правы.

Руки его замерли. Кусок сыра был искромсан.

– Консуэло никогда меня не любила. Семнадцатилетняя девушка, которую подтолкнули – заставили, принудили, назови это как хочешь, – к браку со мной ее родители. Думаю, Эстравадос с первого дня решил сделать меня своим зятем. Видишь ли, я и не догадывался, что Консуэло уже любит другого человека, которого ее родственники сочли женихом неподходящим.

Эмма кивнула:

– Да. Мистер Резерфорд Миллз. Я знаю.