Сердечные струны - Пейсли Ребекка (онлайн книги бесплатно полные txt) 📗
— Я кричал, чтобы ты увидела мое мягкое небо, — сказал он, надеясь смягчить ее незначительным поддразниванием. — Разве тебе не нравится вид моего неба?
— Ты…
— Хочу, чтобы ты знала, что у меня самое сексуальное небо во всем Техасе, Теодосия. Может, даже во всей стране. Черт, возможно, в целом мире.
— Роман, ты…
— Красивый?
Она несколько мгновений смотрела на него, не мигая, приходя в себя от удивления, вызванного его вопросом.
— Да, очень красивый, но ты еще и…
— Что, по-твоему, во мне красиво? Лицо? — повернул лицо так, чтобы ей был виден его профиль. — Мускулы? — выпятил мускулы руки.
— Все в тебе красиво, Роман, но знай, что ты неисправим. Неуправляем, если хочешь.
— Это комплимент?
Она не устояла против желания — положила руку ему на грудь. Его сердце билось ровно под ее ладонью, и ей нравилось это ощущение.
Если бы он вел себя как-то по-другому, размышляла она, это уже был бы не Роман — ее увлечение.
— Да, Роман, в отношении тебя «неисправимый» — это комплимент.
Многозначительно улыбнувшись, он взял листок из ее пальцев, скрутил его и поднес ко рту, а потом сильно дунул в него — раздался такой громкий свист, что перепуганная Теодосия едва не свалилась.
Роман удержал ее.
— Хочешь попробовать? — Скрутив еще один лист, подал ей. Едва ли это было одним из ее намерений, но, тем не менее, она попыталась. Роман рассмеялся, когда звук, произведенный ею, больше напомнил хрюканье, нежели резкий чистый свист.
— Нет твоей практики, Роман, — сказала она. — Может, если бы я провела юношеские годы, прячась в деревьях, то стала бы таким же специалистом по свисту, как и ты.
Он вытащил нож из чехла, привязанного к ноге, и принялся вырезать им что-то на суку.
Кусочки коры летели к ней на колени, Теодосия ждала, когда же Роман начнет свой рассказ. Предложив ему поразмыслить над своими воспоминаниями, она запаслась терпением, на какое была способна.
Ее молчание было для него красноречивее слов — как ни странно, ему слышалось в нем ее понимание и искренний интерес к нему.
А он как будто слушал песню, которую никогда раньше не слышал, — чудесную песню. И мелодия, и стихи вроде бы написаны специально для него. И тогда понял, что если поделится своим прошлым с прекрасным сочинителем этой песни, это принесет ему покой, к которому стремится уже много лет.
— Ее звали Флора, — пробормотал он. — Она оставалась моей мачехой целых тринадцать долгих лет. Две другие — Корделия и Вероника — ее дочки, мои сводные сестры. Корделии было восемь, когда они приехали жить на ферму, а Веронике — девять. Мне — пять.
Он некоторое время молча царапал ножом по суку, прежде чем продолжить.
— Моя мать умерла вскоре после моего рождения. Не знаю, как отец познакомился с Флорой, но помню, что он умер примерно через год после женитьбы. В отличие от тебя у меня не было никаких кровных родственников, к которым можно было бы уйти, поэтому я остался с Флорой и ее дочерьми.
Уже само звучание голоса Романа убедило Теодосию, что его воспоминания будут для нее такими же печальными, как и для него. Она сглотнула, стараясь приготовиться.
— Многое не помню из тех ранних лет, но единственное, что сохранилось хорошо, — это Флора и ее дочки, все время плачущие. Боже, они никогда не переставали плакать. — Роман помолчал и провел пальцами по значкам, которые вырезал на суку. — Когда что-то не получалось так, как им хотелось, они плакали: Флора — беззвучно, Корделия и Вероника выли так громко, будто испытывали мучительную боль. Наверное, я плакал, когда был маленький, но после того, как узнал Флору и ее дочек, не плакал больше никогда.
Он продолжал резать кору кончиком ножа.
— Отца звали Бо. Бо Монтана. Иногда, если сильно напрягу мозги, мне кажется, вспоминаю, как он выглядел: высокий, с черными волосами. Не могу вспомнить цвет глаз, кажется, такие же голубые, как и у меня.
До того, как отец женился на Флоре, к нам ходила женщина, которая готовила, стирала, штопала и делала для нас все остальное. Она готовила вкусную еду и пекла пироги. Когда приехала Флора, женщина больше не появлялась. Полагаю, она стала делать все сама, но год спустя, когда отца не стало, все изменилось: Корделия заняла мою спальню, до этого они с Вероникой спали в одной комнате. У меня на стене спальни была коллекция змеиных шкур, коврик из беличьих и енотовых хвостов на полу и ряды необычных камешков на подоконнике. Корделия., выбросила все из комнаты. Флора не позволила мне разместить их где-либо в другом месте, поэтому я, в конце концов, отнес их в амбар. Так или иначе, стал спать в передней, и это продолжалось в течение тринадцати лет. Правда, иногда летом устраивался на сеновале.
Хотя глаза жгло, Теодосия справилась со слезами.
— А кто выполнял всю работу по хозяйству, когда отца не стало, Роман? — мягко спросила она.
— Я делал то, что мне по силам. Мачеха наняла какого-то мужчину, который делал более тяжелую работу, но как только мне исполнилось девять… или, может быть, десять, не помню, во всяком случае, примерно в это время, взвалила на меня большую часть работ, чтобы меньше платить тому человеку. У нас были лошадь, несколько коров, свиньи и куры, пара индюшек, огород и небольшое поле кукурузы и сорго. Я вставал чуть свет и старался успеть сделать как можно больше, а потом шел в школу с Корделией и Вероникой; после уроков приходил домой и работал до темноты.
Теодосия видела по лицу Романа, что его настроение неуклонно омрачалось.
— Как долго ты посещал школу?
— Недолго — четыре года. Кажется, мне было около пятнадцати, когда Флора решила, что я уже вполне взрослый, чтобы самому выполнять всю работу на ферме — уже не оставалось времени на школу. Правда, у Корделии и Вероники было много книг, и я время от времени одалживал кое-какие без их ведома. Читал их, когда мог, но, видит Бог, у меня всегда было слишком много работы: Флора и ее дочки хотели так многого, так требовали….
Он осекся, когда старая горечь прорвалась наружу, и потребовалось несколько секунд, чтобы овладеть чувствами.
— Эти трое оказались самыми жадными в мире людьми, им нужна была новая мебель, большое крыльцо, лучшая коляска, более широкие окна. Некоторые вещи из того, что им хотелось, я делал сам, но остальные приходилось покупать. Чтобы добыть деньги, стал работать для соседей. К тому времени, когда мне исполнилось шестнадцать, почти не осталось того, чего бы не умел делать. В семнадцать лет перестроил дом и добавил три новые комнаты: одну Флора использовала как чайную гостиную, другую — как кабинет для девочек, В третью — как личную гостиную.
Теодосия почувствовала настоящую ярость к ним трем женщинам, которых никогда не встречала. Три комнаты! — негодовала она. И Роману не досталась ни одна из них!
— Но Флоре и ее дочкам все было мало, — продолжал Роман, все еще вырезая что-то ножом. — Сколько бы я ни работал, чтобы доставить им удовольствие, они никогда не говорили «спасибо», наоборот, все время жаловались: про сделанный мною стол говорили, что он не очень большой, недостаточно гладкий или низкий; коляска, которую мне пришлось достать им, показалась не совсем фасонной, поэтому заявили, что хотят экипаж с бархатными сиденьями. У меня не было денег на такой, так они не давали мне покоя: бьюсь об заклад — плакали целых шесть месяцев.
Некоторое время он наблюдал, как ярко-красный кардинал прыгает по верхним веткам.
— Но хуже всего было то, что они не верили в меня, не видели во мне ничего хорошего. Старался изо всех сил, Теодосия, но вечно оставались недовольными, даже если я хорошо выполнял большую работу.
Теодосия сжала пальцы вокруг его плеча.
— Флора делала когда-нибудь тебе больно физически?
— Нет, но знаешь что? Она игнорировала меня настолько, что небольшая взбучка время от времени была бы мне милее. Звучит странно, а?
— Нет, Роман, — прошептала Теодосия через комок в горле. — Шлепок, хотя это и негативный поступок, был бы проявлением внимания, а именно этого ты и искал.
