Ценою крови - Вилло Дэвис Робертс (книги хорошего качества txt) 📗
— Верно, — подтвердил Реми, — я насчитал всего восемь или девять.
— Я — восемь. К тому же англичане.
Реми весь напрягся.
— Ты хочешь сказать, что если нас на палубе будет шестеро…
— Шестеро мужиков — против этих ублюдков… Да мы их…
— Я с вами! — откликнулся вдруг кто-то из темноты.
— И я!
— И я! — раздались голоса с разных сторон.
Замысел был смелый, до безумия смелый. Ведь у них не было ничего, кроме кулаков. Достаточно было кому-нибудь из матросов поднять тревогу и все!
Но никто не обратил внимания на них; видимо, были уверены, что узники слишком истощены и измучены, чтобы решиться на такой отчаянный шаг. Первого матроса уложил Белливо, второго — Реми, толпа узников хлынула на палубу, и через минуту все было кончено. Капитан Фонтэн не успел опомниться, как оказался скрученным по рукам и ногам.
— Это бунт! — завопил он.
— Спокойно, капитан! — с усмешкой бросил ему Реми. — Скажите спасибо, что вы еще не за бортом. Пока!
Белливо — самый опытный моряк, встал за штурвал, круто повернул его. Корпус корабля затрещал.
— Мачту сломаете! — Капитан уже перешел на визг.
— То, что мной сработано, выдержит! — заверил его Белливо. — Есть тут, кто в парусах сечет? Поднять остальные!
Несколько человек бросились к вантам. Корабль, описав большую дугу, лег на обратный курс.
"Теперь только бы найти Солей", — подумал Реми. Он не ощущал холода. Единственное чувство владело им — чувство освобождения. И надежды.
45
Еще два дня пути по Малому Кодьяку — и путников встретил лай собак; за стаей — двое подростков с мушкетами на изготовку, и дома — целые, несожженные дома! Из них вышли обитатели: трое мужчин, две женщины с детьми на руках, да еще полно ребятни — за юбки держатся. Господи, неужели опасность миновала?
Грозные стражи опустили ружья — полузамерзшие, хромающие путники, видно, не внушали опасений.
— Здравствуйте! — начал Франсуа, когда обе группы встретились у крайнего дома. — Неужели красномундирников здесь не было?
— Были, — коротко отозвался один из местных, видимо, старший по возрасту. — Трое тут и остались. — Он указал на едва заметные холмики у дороги. — И остальных положим коли сунутся. А вы откуда?
— Из Гран-Пре.
Старик печально кивнул.
— Так я и думал. Из Бобассена последние несколько недель как прошли. Да и немного их было-то. Уже весной мало кто остался. А кто не сбежал, тех на корабли погрузили — и в море…
Солей никак не могла свыкнуться с мыслью, что здесь продолжается мирная, спокойная жизнь.
— Так что, сюда действительно англичане не придут?
— Ну, это трудно сказать. Я говорил уже: они пытались, но мы отбились, но и наши тоже… легли. Может, до весны англичане не полезут больше, есть надежда. У нас тут одна рожать вот-вот должна. Невестка моя. Сын не хочет с места сниматься пока. По весне, наверное, двинемся все-таки. Ребенок окрепнет, да у нас еще четверо — малы для лыж, а без них в снегу проваливаться будут.
Вперед выступила одна из женщин:
— Пап, ну чего мы тут на ветру? Они же замерзли и голодные. Давай, приглашай гостей!
Не прошло и нескольких минут, и они очутились в настоящем раю: у печки, в тепле, а тут еще и похлебка горячая, и хлеб да еще с маслом!
Робишо — так звали хозяев — советовали им остаться здесь:
— У вас же все выношено, и обувка разваливается, да и немножко жирку набрать не мешает…
— К тому же пурга приближается, — добавил старик. — Костями чую. Пересидеть надо в любом случае.
Он оказался прав. Буря бушевала два дня подряд. Снегу навалило на три фута. Солей была рада этой задержке. Видимо, и ребенку отдых пошел на пользу: он стал шевелиться все чаще, все настойчивее. Молодая женщина на сносях окинула ее изучающим взглядом, улыбнулась:
— Ты тоже?
— Да. Только к апрелю.
— Ну к тому времени вы уже до места доберетесь. Зимой в лесу рожать — вот это, правда, страшно.
— Верно. Скажи, чем помочь, — отозвалась Солей.
В ответ она услышала, что женщин в доме полно и помощи не требуется. Им предложили иголки с нитками, чтобы починить все, что истрепалось, а под конец даже дали кое-что из собственной одежды.
— Последнее, что осталось, — объяснили Робишо, — тут такие же проходили, почти совсем раздетые, пришлось их одевать-обувать.
Одежда была хоть и поношенная, но все же в лучшем состоянии, чем у Солей и Селест. Самым же большим подарком были мокасины. Они были простые, без украшений — не такие, как подарила Солей прошлой весной Бегущая Лань, зато прочные. Надолго хватит.
Еще им дали с собой еды и, что немаловажно, по паре лыж на каждого.
Они покинули гостеприимных хозяев на четвертые сутки, согретые душой и телом. К концу недели, однако, они снова чувствовали себя вымотанными до предела. Правда, теперь им встречались целые, неповрежденные хижины, покинутые хозяевами: там они могли переночевать в тепле, приготовить еду. Но переходы казались Солей гораздо более длинными, чем тогда, с Реми. Вообще все выглядело иначе, и если бы не русло реки, она бы безнадежно заблудилась.
Им даже на лыжах было нелегко, а уж без лыж они вообще бы пропали. Дичь куда-то попряталась, протоки, богатые рыбой, все замерзли, надо было долбить лунки, а делать это простым ножом было невозможно.
Порой они встречали других беженцев — из Бобассена, Пизика, а однажды встретили двоих братьев из Аннаполиса, густо заросших бородами. Солей сразу засыпала их вопросами о Реми. Они покачали головами: нет, они о таком ничего не слышали, вот об отце Лавале — да, знают, он умер в тюрьме…
Острая боль пронизала сердце Солей, но она взяла себя в руки. Что это она? Реми — не старик, не больной, почему его должна постигнуть судьба отца Лаваля? Нет, нет, Реми жив, он не может, не должен умереть!
Братья поделились с ней своими горестями: у одного англичане забрали жену с двумя детьми, другой потерял невесту. Как и прочие беженцы, они были худые и оборванные, но надежда не оставляла их.
— Мы двигаем в Квебек, — сообщили они ей. — Слышали, что там еды полно, работа для нас найдется: мы лодки делаем.
— Верно, — подтвердила она, — вдоль реки там полно мастерских всяких…
— Бывали там, мадам?
— Да, с мужем.
Они задавали ей вопросы о городе, она отвечала. Поблагодарив ее, они пошли своей дорогой.
Солей снова загрустила. Боже, как все было хорошо, пока Реми не отправился к этому своему умирающему священнику! Как они веселились, смеялись вместе… Сможет ли она когда-нибудь еще не то что засмеяться — улыбнуться?
Становилось все холоднее. Они часто натыкались на могилы, на которых порой лежал лишь простой надгробный камень. Но даже и те могилы, что с крестами, не были освящены духовным лицом. Все кюре либо арестованы, а сейчас уже наверняка и сосланы, либо сбежали в Квебек. Селест беспокоилась из-за того, что давно не исповедовалась, Солей же было все равно: сердце ее окаменело.
Каким-то чудом они добрались до Сент-Джона. Здесь уже стали встречаться хижины с обитателями. Их приглашали на ночлег, что же касается еды, то ее самим хозяевам не хватало.
— Торговли нет! — объясняли они. — Англичане уничтожают посевы, топят баркасы. По воде ни к нам не добраться, ни нам никуда не сунуться. Только и знают за беженцами охотиться.
И все-таки люди делились с ними, чем могли, иначе они давно бы обессилели и их ждала бы судьба вот этого несчастного, на могилу которого они недавно набрели. Это была просто куча камней, земля промерзла, яму не выкопаешь. Селест опустилась на колени. Франсуа тоже остановился. Боже, сколько обожания на его лице, обращенном к подружке! У Солей мучительно сжалось сердце: ведь Селест совсем не воспринимает Франсуа как мужчину.
Но Солей была не права. Верно, в первые дни после того кошмара у церкви в Гран-Пре Селест очень страдала из-за Антуана. Но потом Франсуа как-то стал все больше и больше вытеснять из ее памяти образ Антуана. Селест ведь и раньше порой путала их, а уж какие штучки они с ней разыгрывали, пользуясь своим внешним сходством! В конечном счете она выбрала Антуана, и они уже поговаривали о свадьбе, но… Почему же ей сейчас так нравится смотреть на Франсуа, когда он раздувает костер или разделывает тушу убитого им зверя? Почему, когда ее глаза останавливаются на его губах — теперь не улыбчивых, как прежде, а сурово-серьезных, к ней приходят всякие мысли вроде той: а как он, интересно, целуется?
