Исповедь старого дома - Райт Лариса (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
Аню приняли в репертуарный театр после долгих просьб и уговоров с ее стороны.
— К чему вам строгий график и жесткая дисциплина? Вы вольны выбирать картины, проекты и спектакли. По-моему, кино и антреприза — ваша стезя, — говорил ей художественный руководитель.
Но она была непреклонна:
— У меня нет ни мужа, ни детей, так что я бы не возражала, если что-то в этой жизни будет, в конце концов, меня дисциплинировать. Зато есть достаточное количество мозгов, чтобы понять, где именно хороший актер становится гениальным.
— Что ж, добро пожаловать, — отступил худрук, и Аня оказалась на сборе труппы.
Она не ежилась и не смущалась от недружелюбных взглядов коллег женского пола, которые отчетливо понимали: к ним пришла звезда, которая, если и не отберет их роли, то к новым точно не подпустит. Они не ошибались, но их завистливые взгляды вызывали у Ани скорее сочувствие, чем раздражение. Она бы тоже смотрела затравленным зверем, вторгнись на ее территорию чужак с повадками хозяина. А вести себя по-хозяйски пришлось. Чуть зазеваешься — подвинут и растопчут. Требовалось быть предельно внимательной, корректной и очень осторожной, чтобы не вызвать лишних пересудов.
В конфронтацию Аня ни с кем не вступала, но и крепкой дружбы не заводила. Да и может ли родиться настоящая дружба в тесном соседстве с завистью и жесткой конкуренцией? Она просто делала свою работу. Делала так, чтобы однажды каждый существующий в театре язык произнес бы сокровенное «Это она!» с поклонением, восторгом и признанием таланта. А вслед за театром, возможно, и та, что всегда недооценивала и никогда не верила в успех дочери, даже она, непревзойденная актриса Алевтина Панкратова, сочтет себя поверженной и снизойдет-таки до похвалы.
— Мама, я играю Медею.
— Ненормальную, отравившую своих детей в угоду собственной мести?
— Это сложная драматическая роль и вообще великая пьеса.
— Ну… не знаю… Я бы не стала такое играть.
«А тебе и не надо играть. Ты и есть Медея».
— Репетирую Бланш в «Трамвае «Желание».
— И что хорошего? Жалкая дурочка, живущая под гнетом мужчины.
— Она — порождение времени. Надо мыслить глобально.
— Нет, дорогая, надо искать то, что лучше для тебя. На Бланш далеко не уедешь.
— Я так не думаю. Это известная героиня и отличная роль.
— По тебе.
«Звучит как оскорбление. Хотя почему «как»? Звучит так, как должно звучать, ведь мать сказала именно то, что хотела».
И наконец:
— Я — леди Макбет!
— Не рановато ли?
«Скепсис понятен. Я же ступила на твою территорию. Это твоя героиня: все, что угодно, ради достижения цели, и даже собственная смерть — не помеха».
— По-моему, в самый раз.
— Что ж, поздравляю.
«Что это? Это со мной происходит?» Аня даже за ухо себя подергала. В трубке повисло напряженное молчание. И она решилась: нарушила его.
— Приходи на премьеру.
— Спасибо. Может быть, и приду.
Не пришла.
— Премьера прошла отлично. Ты читала рецензии?
— Нет. Неужели ты не понимаешь: мне некогда? В конце концов, в моей жизни тоже есть и съемки, и репетиции!
«Все ясно. Никто не должен превосходить актрису Панкратову. А если кто решился — смерть врагу».
Что стало с Аниной жизнью? Да, она добилась своего. Да, на смену шипениям и недовольству пришло открытое признание таланта. Но что еще она видела, кроме стен театра и студийных павильонов? Что слышала, кроме восторженно потрясенных «Это она!» и ставших заурядными пикировок с матерью? Больше ничего. Ничего хорошего.
А плохого хватало. Ведь были и другие разговоры.
— Видел твою Медею.
— Да, я знаю. Мне передали цветы. Спасибо.
— Ты прекрасно играешь.
— Спасибо.
То, что Миша не сомневался в ее актерских способностях, ей было давно известно, так что ни к чему разводить сантименты. Он, впрочем, и не разводил, спрашивал для порядка:
— Ты вообще как?
— Хорошо. Репетирую, снимаюсь. А ты?
Это тоже для порядка. Неудобно же не спросить.
— Нормально.
— Ну… пока?
— Пока.
А в другой раз:
— Я был на «Трамвае…»
— И?
— Здорово. Только роль немного не твоя.
— Значит, плохо.
— Да нет же! Хорошо. Просто я тебя знаю. Знаю, что ты сильнее героини.
— Жизнь научила.
Тогда оба долго молчали. Она обиженно, он — понимая ее обиду. А потом как обычно:
— У тебя-то как?
— Да нормально.
И еще:
— Ань, «Леди Макбет…» — это просто фурор. Ты молодчина. Я уверен, что тебе светит «Золотая маска».
— Спасибо, Миш, я старалась.
— Ань, может, сходим куда-нибудь, а? Отметим успех?
— Не может.
— Ну, как знаешь.
И снова молчание.
— Мама-то как, Миш?
— Спасибо. В порядке.
— А сам?
— Нормально.
Вот из-за этого «нормально» и не могло быть никаких совместных походов и отмечаний. Аня потратила немало времени на раздумья о смысле этого слова. Она долго и тщательно старалась отыскать хотя бы какие-то намеки на то, какую тайну скрывало в себе такое легкое и в сущности ничего не объясняющее «нормально».
Это привычный уклад жизни? Это значит — проснулся, как обычно, с утра в чужой постели, наскоро выпил кофе, жевнул бутерброд, бросил «Пока, малыш!» — и прочь из квартиры, в которую никогда больше не вернешься? Выскочил и сразу включил четвертую скорость: рейтинги, волатильность спроса, выход компании на IPO и куча всяких других важностей, составляющих будни директора крупного медиахолдинга? Нормально — это, конечно, поездки в Майами, Милан и на Евровидение, потому что престижно, модно и «ваще ништяк». И там, разумеется, прогулки по красной дорожке. Да не в одиночку, а непременно в обнимку с хорошенькой и сексуальной.
Аня хоть и занята, но в журналы заглядывает, да и сама бывает на фестивалях. Правда, по красному ковру идет одна с гордо поднятой головой. «С кем попало» — это не про нее. А если приходится столкнуться в фестивальном фойе, или на показе, или на званом обеде, то все чинно и по-светски:
— Привет.
— Привет.
— Рад видеть.
— Взаимно.
— Это Олеся (Маша, Лена, Вика, Наташа)…
— А это я… Ну, пока?
— Пока.
И разве это «нормально»?
Нет, сегодняшняя жизнь казалась Анне куда более нормальной, чем прежняя. Теперь у нее была не только работа, но и дом, и собака, и даже очень робко она могла предположить, что и мама тоже.
А раньше почти восемь лет жизни:
— У меня никого нет, кроме вас…
Так говорила она бывшей свекрови, и грустная, всеми покинутая полусумасшедшая женщина отвечала ей:
— Что с меня взять, деточка? Я старая развалина.
— А разве надо что-то брать? Отдавать ведь тоже приятно.
Свекровь долго и устало посмотрела на нее, потом сказала:
— Ты вторая. Вторая в моей жизни, кто считает, что отдавать важнее.
Пожилая женщина поднялась с кресла, исчезла в комнате и долго гремела там ящиками и шуршала бумажками. Вернулась, держа в руке листок с телефоном, протянула Ане:
— Это номер первого человека. Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, ты позвони по этому телефону. Он поможет.
Аня и думать забыла об этой бумажке. Таскала в сумке, не вынимая. Обнаружила через сезон, долго вспоминала, что это за диковинный телефон с каким-то неизвестным и явно далеким от Москвы кодом, потом вспомнила, снова удивилась, хотела было выкинуть, но все же не стала. Засунула под обложку записной книжки. Думала, навсегда, оказалось — до лучших времен. Или до худших. Разве теперь разберешь?
В общем, листочек пригодился. Больше того, оказался спасительным кругом. Обладатель номера снабдил Аню не только ценными советами, но и ключами от дома.
— Я уезжаю, — сказала Аня свекрови год назад.
— Покидаешь меня? — Ее взгляд говорил «И ты, Брут».
— У вас ведь есть… — Аня поколебалась. — Леночка…
— Леночка? — Женщина взглянула на нее как-то странно, будто впервые видела, потом нагнулась к самому уху и прошептала тихо и как-то буднично: — Знаешь, а она умерла. Да-да, я давно тебе хотела сказать.