Карта времени - Пальма Феликс Х. (читать книги полные .TXT) 📗
Пройдя немного по заваленным обломками улицам, Клер почувствовала себя не в своей тарелке. А что, если она не найдет Шеклтона? Страшнее этой мысли была только одна: а что, если она его найдет? Что ему сказать? А вдруг капитан ее прогонит, не возьмет в свой отряд? Вряд ли, истинный джентльмен не бросит даму из другой эпохи посреди враждебного мира. К тому же Клер немного разбиралась в медицине и умела ухаживать за ранеными. Победителям предстояло восстановить разрушенный город, и лишние рабочие руки им пригодятся. Не говоря уж о том, что она по уши влюблена в капитана. Хотя об этом ему лучше не знать, пока она сама не убедится в своих чувствах. Сейчас одна мысль о таком чувстве казалась безумием. Клер тряхнула головой. Откровенно говоря, она так волновалась из-за побега, что не успела придумать, о чем говорить с Шеклтоном. Ничего, сымпровизирую, решила девушка, подбирая юбки, чтобы протиснуться между горами щебня и выйти на тропу, которая, как ей запомнилось, должна была вести к месту битвы.
За спиной послышались шаги. Клер кто-то догонял. Хотя шаги явно были человеческими, Клер инстинктивно метнулась за камень. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из ее груди. Незнакомец прошел совсем близко от девушки. Клер испугалась, что он ее заметил и велит выходить с поднятыми руками или, что еще хуже, сам сунется за камень, да еще и окажется вооружен. Но вместо этого незнакомец стал напевать: «Джек Потрошитель получил свое: хорошую пеньковую веревку». Клер вскинула брови. Она знала эту песенку. Ее отец услышал ее от мальчишек в Ист-Энде и любил напевать по воскресеньям, когда брился, чтобы отправиться в церковь, и намыливал щеки пенистым мылом с ароматом сосны. Клер вдруг захотелось вернуться домой и рассказать отцу, что его любимая песня переживет век с лишним. Впрочем, она тут же прогнала несвоевременную мысль, заставив себя сосредоточиться на настоящем. Незнакомец продолжал петь все громче и веселее. Неужели он забрел в эти развалины лишь для того, чтобы поупражняться в пении? Как бы то ни было, настало время вступить в контакт с людьми 2000 года. Клер сжала зубы, собрала в кулак все свое мужество и шагнула навстречу незнакомцу, как ни в чем не бывало продолжавшему издеваться над славной песенкой.
Клер Хаггерти и отважный капитан Шеклтон рассматривали друг друга с возрастающим изумлением. Клер хватило одного взгляда, чтобы понять, что отважный воитель нашел укромное место совсем не для занятий вокалом, а для другого, куда более низменного дела, песня же была лишь дополнением к нему. Потрясенная девушка разжала руки, и зонтик упал к ее ногам, хрустнув, как раздавленная раковина. Уж если на то пошло, ей впервые в жизни приходилось так близко и во всех подробностях созерцать ту часть мужского тела, которую благовоспитанной девушке не полагается видеть до вступления в законный брак. Застигнутый врасплох капитан Шеклтон поспешил запихать непристойную анатомическую деталь обратно под доспехи и посмотрел на незнакомку с раздражением, которое тут же сменилось любопытством. Клер не стала сосредоточиваться на мелочах, но лицо Дерека Шеклтона было точно таким, как она представляла. То ли Творец создавал его, неукоснительно следуя собственным инструкциям, то ли бравый капитан и впрямь ушел от приматов на большее количество поколений. Так или иначе, лицо Дерека Шеклтона, несомненно, было лицом человека новой эпохи. У него был такой же мужественный подбородок, как у скульптуры, такие же губы, такое же уверенное, спокойное выражение, а прекраснее всего были глаза, которые Клер наконец удалось увидеть. Большие, красивой формы, цвета серого тумана, в котором легко можно было заблудиться, они смотрели на мир таким глубоким, пронзительным взглядом, что девушке стало ясно: перед ней самый удивительный человек из всех, что ей когда-либо приходилось встречать. Под железной кирасой, под смуглой кожей и налитыми мускулами билось сердце, полное жизни и страсти, сердце, над которым была не властна сама смерть.
— Меня зовут Клер Хаггерти, капитан, — произнесла девушка с легким реверансом, стараясь, чтобы голос не слишком дрожал. — Я приехала из девятнадцатого века, чтобы помочь вам восстановить мир.
Шеклтон молча смотрел на девушку. Казалось, что глазам, видевшим падение Лондона, зарева пожаров и горы трупов, лицезревшим самые неприглядные и страшные стороны жизни, непривычно разглядывать столь утонченное и хрупкое существо.
— Вот вы где, мисс Хаггерти! — послышался голос у нее за спиной.
Удивленная Клер обернулась и увидела гида, пробиравшегося к ней по узкой тропе. Мазурский сурово качал головой, но не мог скрыть облегчения.
— Я же велел не отставать! — пророкотал проводник, грубо схватив девушку за руку. — Только представьте, что было бы, если бы не заметили, что вас нет… Вы могли бы остаться здесь навсегда!
Клер обернулась к Шеклтону, ища поддержки, но он пропал. Растворился в воздухе, словно призрак. Его исчезновение было таким неожиданным, что Клер, пока Мазурский тащил ее к остальным, гадала, не привиделся ли ей отважный капитан. Добравшись до группы, проводник снова построил всех в колонну, велел стрелку замыкать процессию, строго-настрого запретил путешественникам отставать и растягиваться и повел всех к «Хронотилусу».
— Ах, Клер, слава богу, я заметила, что тебя нет! — воскликнула Люси, взяв приятельницу под руку. — Ты очень испугалась?
Клер нехотя позволила Люси отвести себя к трамваю, словно больную. Мысли девушки были заняты Шеклтоном и его проникновенным взглядом. Неужели капитан смотрел на нее с любовью? Его молчание и растерянность свидетельствовали именно об этом. Первые симптомы влюбленности одинаковы в любую эпоху. Но даже если это так, даже если капитан Шеклтон действительно в нее влюбился, какая разница теперь, ведь они больше никогда не увидятся, думала Клер, послушно садясь в трамвай. Обессиленная, она рухнула на скамью и с трудом сдержала рыдания, когда трамвай, содрогнувшись, тронулся. Пересекая четвертое измерение, Клер спрашивала себя, как ей теперь жить, как вернуться в свою вульгарную эпоху, как смириться с тем, что единственный человек, с которым она могла бы обрести счастье, родится через много лет после ее смерти.
— Мы едем домой, леди и джентльмены, — сообщил Мазурский, явно довольный тем, что утомительное путешествие подходит к концу.
Клер поглядела на гида с ненавистью. Домой, как же. Они возвращаются в невыносимый девятнадцатый век, чтобы, не дай бог, не повредить ткань времени. Мазурский может собой гордиться: не дал глупой девчонке уничтожить вселенную, выслужился перед Гиллиамом. Кому какое дело, если ценой спасения мира стало чье-то счастье? Клер готова была задушить мерзкого гида, хотя в глубине души понимала, что мистер Мазурский всего лишь выполнял свои обязанности. Вселенная важнее счастья одного человека, даже если этот человек она, Клер. Девушка заставила себя совладать с гневом и даже улыбнулась проводнику. По крайней мере, она возвращалась с пустыми руками. Мазурский справился со своими обязанностями не на отлично. Интересно, сможет ли забытый зонтик порвать ткань времени?
XXIII
Когда Клер и проводник скрылись из виду, Дерек Шеклтон вышел из своего убежища и немного постоял на том самом месте, где до этого стояла девушка, будто надеясь уловить эхо ее голоса или запах духов и убедиться, что она ему не почудилась. Эта встреча вывела капитана из равновесия. Такого просто не могло быть. Он запомнил имя девушки. «Меня зовут Клер Хаггерти, я приехала из девятнадцатого века, чтобы помочь вам восстановить мир», — сказала она и сделала забавный реверанс. Но капитан запомнил не только имя. Лицо незнакомки отчего-то врезалось ему в память. Бледный лоб, слегка неправильные черты, чувственные губы, темные волосы, нежный голос. И взгляд. Как странно она смотрела на него, восхищенно, почти с благоговением. Еще ни одна женщина так на капитана не глядела. Никогда.
Шеклтон заметил на земле зонтик и залился краской, вспомнив, из-за чего незнакомка его уронила. Капитан наклонился и поднял его — бережно, словно железную птицу, выпавшую из металлического гнезда. Дорогая, изящная вещица свидетельствовала о высоком положении своей хозяйки. И что же ему делать с этим зонтиком? Одно совершенно ясно: оставлять его здесь не стоит.
