Искра жизни - Ремарк Эрих Мария (лучшие книги .TXT) 📗

Карабкаясь, люди выбирались наружу. Женщины, дети, мужчины; одни — торопливо, в поту, бледные, как из могилы; другие — истерично рыдая, крича, изрыгая проклятия; третьи, которые не поддались панике, — медленно и молчаливо.

Они бежали мимо заключенных, на волю.

— «Господа», — проговорил шепотом Гольдштейн. — Вы это слышали? «Пожалуйста, господа!» Этот человек считал, что нас…

Левинский кивнул.

— «Я вам дам»… — повторил он сказанное тюленем. — Да, ничего себе, — добавил он. — Убегал отсюда, как обезьяна, в лес. — Он бросил взгляд на Гольдштейна. — Что с тобой?

Гольдштейн прислонился к нему.

— Смешно все это! — У него перехватило дыхание. — Вместо того чтобы они нас освободили… — проговорил он тяжело дыша, — мы освобождаем их…

Он хихикнул и беззвучно повалился на бок. Они подхватили его и опустили на кучу земли. Потом стали ждать, пока бункер опустеет.

И вот эти многолетние узники стояли и смотрели, как торопливо проходили мимо те, кто стал узниками всего на несколько часов. Левинский вспомнил, что так уже однажды было, когда заключенным на дороге встретилась колонна беженцев из города. Он видел, как из входа выползла горничная в голубом платье с белыми крапинками. Она отряхивала свою юбку и улыбалась ему. Следом за нею ковылял солдат без ноги. Выпрямившись, он сунул костыли под мышку и поприветствовал заключенных, после чего, прихрамывая, продолжал свой путь. Одним из последних вылез совсем дряхлый старик. Его лицо было все в морщинах, как у легавой. Он окинул взглядом заключенных.

— Спасибо, — проговорил он. — Там еще есть засыпанные. — Медленно, неуверенно, но с достоинством он поднялся по перекошенным ступеням. У него за спиной в бункер спускались заключенные.

Они возвращались. Они были на грани изнеможения. Им пришлось еще тащить на себе умерших и раненых товарищей. Тот, которого засыпало при налете, умер. На небе горела роскошная вечерняя заря. Весь воздух был пропитан ею, причем она отличалась такой редкой красотой, что казалось, будто время остановилось и хотя бы на один час нет места ни для развалин, ни для смерти.

— Какие мы потрясающие герои, — сказал Гольдштейн, отдышавшись от приступа. — Гнем тут спину вот на этих…

Вернер бросил на него взгляд.

— Не стоит тебе больше ходить на расчистку развалин. Это — безумие. Ты себя угробишь, даже если будешь манкировать.

— Что же мне тогда делать? Ждать, пока эсэсовцы схватят меня наверху?

— Надо придумать для тебя что-нибудь другое. Гольдштейн улыбнулся вымученной улыбкой.

— Наверно, я уже дозрел до того, чтобы оказаться в Малом лагере, а?

Это замечание нисколько не удивило Вернера.

— Почему бы нет? Это безопасно, и мы могли бы использовать тебя там в наших целях.

Подошел дежурный, пинавший № 7105. Какое-то мгновение он шел рядом, потом что-то сунул ему в руку и снова отошел в сторону. № 7105 провожал его взглядом.

— Сигарета, — проговорил он удивленно.

— Они начинают поддаваться. Развалины действуют им на нервы, — заметил Левинский. — Размышляют о будущем.

Вернер кивнул.

— Появляется страх. Обрати внимание на дежурного. Может, удастся его использовать.

Они продолжали свою неторопливую прогулку в мягком вечернем свете.

— Город, — произнес Мюнцер, немного задумавшись. — Дома. Свободные люди. На расстоянии двух метров. Уже вроде бы не чувствуешь себя таким абсолютно изолированным.

№ 7105 поднял голову.

— Интересно, что они о нас думают?

— Ну что они могут думать? Одному Богу известно, сколько они о нас вообще знают. Да и сами они не выглядят счастливыми.

— Теперь, — заметил № 7105.

Все молчали. Начался трудный подъем перед лагерем.

— Как мне хотелось бы иметь собаку, — сказал № 7105.

— Из нее получилось бы хорошее жаркое, — возразил Мюнцер. — В целом не меньше тридцати фунтов.

— Я не имею в виду для еды. Просто так.

Машине уже трудно было проехать. Повсюду улицы были перегорожены развалинами.

— Поезжай обратно, Альфред, — сказал Нойбауэр. — Подожди меня около дома.

Нойбауэр вылез из машины и решил пройти пешком и перелез через рухнувшую стену, которая перегородила улицу. Остальная часть дома не пострадала. Стена отпала, как занавес, поэтому можно было беспрепятственно заглянуть в квартиры. Открытые всем ветрам, лестницы рвались вверх. На первом этаже полностью сохранилась спальня, отделанная красным деревом. Обе кровати стояли рядом; упал набок только стул, правда, разбилось вдребезги зеркало. Этажом выше вырвало водопроводные трубы на кухне. Вода лилась на пол, а оттуда сверкающий тонкий водопад устремился прямо на улицу. В салоне стоял на своем месте красный плюшевый диван. Портреты в золотых рамах висели наискось на полосатых обоях. Там, где снесло переднюю стену, стоял человек; обливаясь кровью, он неподвижно смотрел себе под ноги. Сзади него металась женщина с чемоданами, в которые она пробовала запихнуть женские безделушки, диванные подушки и белье.

Нойбауэр почувствовал, что куски обвалившейся стены заходили у него под ногами. Он сделал шаг назад. Развалины продолжали раскачиваться. Он нагнулся и отбросил прочь от себя камни с раствором. Как усталая змея, вылезла серая, вся пропыленная ладонь и кусочек руки.

— Помогите! — закричал Нойбауэр. — Здесь еще кто-то! Помогите!

Никто не услышал. Он огляделся вокруг. На улице не было ни души.

— Помогите! — крикнул он человеку на втором этаже. Тот медленно вытирал кровь с лица и никак не реагировал.

Отбросив в сторону комок раствора, Нойбауэр увидел волосы, вцепился в них и попробовал потянуть.

— Альфред! — закричал он, оглядываясь по сторонам.

Машины уже не было.

— Сволочи, — проговорил он, вдруг непонятно почему свирепея. — Когда они нужны, их никогда нет.

Он продолжал работать. Пот лился за воротник мундира. Он не привык так напрягаться. «Полиция, — подумалось ему. — Колонны спасателей! Куда подевались все эти негодяи?»

Кусок раствора разбился и рассыпался, а из-под него высунулось то, что еще совсем недавно называлось лицом. Теперь это была плоская, перемазанная серой пылью масса. Нос был продавлен, на месте глаз — известковая пыль; губы просто-напросто исчезли, а рот представлял собой массу из раствора и редких зубов. Лицо превратилось в серый овал, над которым торчало несколько волосин. Из овала сочились капли крови.

Нойбауэру сдавило горло. Его вывернуло наизнанку; рядом с плоской головой вырвало весь его обед — кислая капуста, копченая колбаса, картофель, рисовый пудинг и кофе. Он попробовал за что-нибудь ухватиться, но рядом ничего не было, он снова стал блевать.

— Что здесь происходит! — спросил кто-то у Нойбауэра за спиной.

Человек подошел незаметно. Нойбауэр даже не услышал. В руках у него была лопата. Нойбауэр показал на голову в развалинах.

— Засыпало?

Голова чуть дергалась. Одновременно что-то шевелилось в серой массе лица. Нойбауэра снова вырвало. Он много съел на обед.

— Да он ведь задыхается, — крикнул, подскочив к голове, человек с лопатой. Он стал скрести руками лицо, чтобы найти и очистить от грязи нос; пытался проковырять пальцами то место, где должен был находиться рот.

Лицо вдруг стало сильнее кровоточить. Плоская маска оживилась в конвульсиях смерти. Теперь захрипел рот. Пальцы рук скребли раствор, голова со слепыми глазами тряслась. Но потом перестала. Человек с лопатой выпрямился. Он вытер грязные руки о желтую шелковую штору, вывалившуюся вместе с окном.

— Умер, — проговорил он. — Здесь внизу еще есть такие?

— Не знаю.

— Вы не из этого дома?

— Нет.

Человек показал на голову.

— Это ваш родственник? Или знакомый?

— Нет.

Человек окинул взглядом кислую капусту, колбасу, рис и картошку. Потом посмотрел на Нойбауэра и пожал плечами. Видимо, он не испытывал особого уважения к высокому офицеру СС. Его неприязнь вызвало и обильное питание на этом этапе войны. Нойбауэр почувствовал, что покраснел. Он резко повернулся и спустился с развалин.