Клиника С..... - Шляхов Андрей Левонович (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Чего-чего, а подслушивающих устройств в ординаторской не было, иначе бы давно всех выгнали бы или, не дай бог, посадили. Но в Моршанцеве вдруг проснулся мальчишка, который в лучших традициях отечественного кинематографа взял со стола «общественный» калькулятор, набрал на нем требуемую сумму и сунул под нос Ферапонтову.
Увидев цифру, Ферапонтов отшатнулся и затряс головой.
— Я не…
— В рублях, — прошептал Моршанцев.
Ферапонтов просветлел лицом и кивнул.
— До того! — строго уточнил Моршанцев.
Брать деньги «под выписку» придумали идиоты-перестраховщики, ничего не понимающие в психологии. Как сказано в известном анекдоте: «когда член твердый, сердце мягкое, а когда член мягкий — сердце твердое». Пока еще ничего не сделано — можно быть уверенным на девяносто девять процентов, что тебе заплатят столько, сколько было оговорено. Постфактум же платить нет особого желания, да и смысла, если честно, тоже нет — не выдерешь же стимулятор обратно. Так что только «до того». Утром деньги — вечером стулья. И не надо пугаться осложнений. Ну, бывает, что с того? Все мы смертны, все когда-нибудь того… Деньги? Какие деньги? Я вас умоляю! Вам приснилось, наверное. А свидетели у вас есть? То-то же, так и я могу наговорить о вас что угодно. Клеветать легко, но за клевету и ответить можно, вы в курсе?
«До того» означает — всегда при своем интересе. «Под выписку» — это русская рулетка. Если вдуматься, то «под выписку» подставу устроить проще, ведь добрый доктор сделал свое дело, отчего бы для пущего удовольствия под монастырь его не подвести? Вот смеху-то будет! А «до того» еще сто раз подумаешь, прежде чем заявление обэповцам писать, ведь если доктора возьмут с поличным, то кто же оперировать будет? Другой? А не зарежет ли этот другой меня на операционном столе? Медики — они же настоящая мафия!
Как ни крути, как ни верти, а «до того» или никак! И ни в коем случае не «половину до того, половину после», на что иногда соглашается Микешин! Это же надо быть совершенно безмозглым, чтобы увеличивать риск вдвое при тех же деньгах. Моршанцев однажды в неформальной обстановке, во время празднования дня рождения Капанадзе, посоветовал Микешину не умничать, разбивая один платеж на два, а поступать, как все люди. Микешин завелся, начал сбивчиво нести какую-то пургу о незавершенном гештальте, приплел карму, доказывал, что он «по глазам людей видит». Моршанцев пожалел, что начал этот разговор. Правильно говорят — его не тронь, оно вонять не будет.
Ферапонтов кивнул еще раз.
— Не обещаю, Олег Борисович, но, возможно, мне удастся включить вас в клиническое исследование по брадиаритмиям. Это совершенно бесплатно, но очень приятно, потому что в течение двух лет вы сможете наблюдаться на кафедре, а это, согласитесь, куда лучше, чем амбулаторное наблюдение по месту жительства.
Ферапонтов — рентгенолог и вряд ли что-то смыслит в клинических исследованиях, то есть вряд ли знаком с подоплекой большинства из них. Да не знаком, по лицу видно, вон как обрадовался. А за каждого «профильного» пациента кафедры платят бонус лечащему врачу. Это закономерно — ведь пациента, участвующего в клиническом исследовании, вести гораздо труднее.
Проговорив назначения, Моршанцев отпустил Ферапонтова в палату. Очень вовремя отпустил, потому что не прошло и минуты, как вернулся Капанадзе. Раскрасневшийся, весь какой-то взъерошенный, лохматые брови сдвинуты на переносице, левая щека едва заметно подрагивает.
— У нас есть такое ругательство: «маймуни виришвили», — начал он, расхаживая взад-вперед по ординаторской и то и дело хватаясь за голову, точно не давая ей соскочить с плеч. — Это означает «обезьяна — ишачий сын»! То есть не просто «обезьяна» и не просто «ишачий сын», а вот именно так, как сказано!
— Усиление эффекта.
— Да, усиление. Потому что про нашего нового невропатолога по-другому не скажешь…
Новый консультант-невропатолог и впрямь был далеко не лучшим врачом.
— Я пишу, что у больного боли в спине постоянного характера, иррадирующие в обе руки и усиливающиеся при движениях. Пишу, что кардиограмма без динамики, пишу «эхо», пишу, что пальпация грудного отдела позвоночника по остистым отросткам болезненна… Все пишу! Я и лечение назначить могу, мне этот невропатолог нужен только для того, чтобы страховая не придиралась…
Страховые компании ищут в историях болезни дефекты, позволяющие им оплачивать лечение не полностью. Закономерно — каждому своя копейка дорога. Если неврологический диагноз не подтвержден невропатологом и лечение не назначено им же — это косяк, за который непременно даст по ушам заместитель директора по лечебной работе. Под настроение можно не только без премии остаться, но и строгий выговор с занесением в личное дело получить.
— Отари, сядь, пожалуйста, — попросил Моршанцев. — Голова кружится…
Капанадзе плюхнулся на диван и продолжил:
— А этот кретин приходит и пишет: «данных за неврологическую патологию нет»! Как тебе это нравится?! Я сначала попробовал ему объяснить, но смотрю — не понимает. Тогда я вежливо говорю: «Уважаемый Игорь Филиппович, нельзя ли, чтобы к нам ходил другой консультант?» А то с вами, говорю, общего языка найти невозможно! Он разворачивается и молча уходит. Прямо к Субботиной. Наговаривает ей там с три, нет — с десять коробов, она заводится, вызывает меня и начинает орать: «Что вы себе позволяете?! Как вы смете выгонять врача?! Разве вы его принимали на работу?! А вы вообще знаете, чей он сын?!»…
— Чей же? — заинтересовался Моршанцев.
— Я так и не узнал! Очень мне надо знать, чей он сын! Маймуни виришвили, я уже сказал! Если кто-то думает, что о Капанадзе можно ноги вытирать, то он очень ошибается! Я требую к себе уважения!
— Все ясно, — улыбнулся Моршанцев. — Первые полчаса вы развлекались тем, что состязались в громкости ора. А чем все закончилось?
— Тем, что с завтрашнего дня к нам будет ходить Аида Генриховна. Она хоть и пенсионерка, но голова у нее светлая, дай бог каждому, и диагнозы она ставит правильно.
— А этого?
— А этому дадут другие отделения! Потом от него и там откажутся…
— А может, и не откажутся.
— Мне все равно. Я против него лично ничего не имею, хоть он повел себя не по-мужски. Я просто хочу, чтобы моих больных консультировал кто-то другой.
— Как ты сказал? — Моршанцев оторвал от стопки листочек для записей. — Маймуни виришвили? Надо записать, хорошее выражение.
— Имей в виду — это очень плохое выражение, — серьезно предупредил Капанадзе. — За него в лучшем случае морду бьют.
— А в худшем?
— Голову отрезают, — так же серьезно ответил Капанадзе.
— А у вас есть такие ругательства, за которые не бьют морду? Вот если я недоволен тем, что ты делаешь, как я могу это выразить, чтобы остаться в живых и с целой мордой?
— Так и выражай, скажи: «Отари, ты вот в этом неправ». Это нормально. А если сказать: «Ишачий сын, мать твою за ногу, что ты делаешь?» — то конструктивного разговора не получится. Так что лучше наши ругательства не запоминай, тебе своих, что ли, не хватает?..
Оформление истории болезни Ферапонтова заняло четверть часа. Отдав историю дежурной медсестре, Моршанцев направился в кабинет заведующей отделением.
Ирина Николаевна сидела за столом и листала ежедневник, не иначе как составляла план на завтрашний день. Она привычно улыбнулась Моршанцеву и сказала.
— Я через полчаса ухожу. Ты со мной?
— Да, — ответил Моршанцев.
Им до сих пор удавалось сохранить свои отношения в тайне от сотрудников института. Это было довольно несложно, разумеется — в том случае, если строго придерживаться установленных правил. Никаких знаков внимания на работе, уходить порознь и приходить порознь, на корпоративных празднествах держаться подальше друг от друга. Пока работало безотказно. «Ты со мной» означало, что Ирина Николаевна подберет Моршанцева, у которого все никак не получалось обзавестись своим автомобилем, в двух остановках от института, причем не на оживленной трассе, по которой ездят все сотрудники, а в тихом переулке. Конспирация так конспирация. Только в самый первый раз, когда между ними не было никаких отношений, заведующая отделением усадила Моршанцева в свою машину прямо на территории института и довезла до метро. Но это была чистой воды любезность, и ничего кроме любезности.
