Любовь первого Романова - Степанов Сергей Александрович (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
Ночную тишину нарушили грузные шаги, и у костра появился кряжистый мужик. Марья подивилась: «Неужто такому подают? Здоровее Проньки будет. Разве только горбун водит его на цепи вместо медведя?» Нищий походил на лесного зверя. Он раскрыл пасть и пробасил, словно медведь взревел на рогатине охотника:
– Последний раз бегаю в царев кабак. Еле-еле выпросил у целовальника чарку в долг.
Он бережно прижимал к груди деревянную чарку с крючком, за которым ее цепляли к боку большой ендовы. Марья вдруг поняла, почему его прозвали Культяпкой. Из рукавов его драного армяка вместо кистей рук торчали две культи. Но калека наловчился управляться без пальцев. Чарку с вином он поставил на землю, не пролив ни капли.
Горбун зашептал что-то, стараясь дотянуться до уха медведя.
– Новенькие? – пробасил Культяпка. – Пошто так поздно? До свету не управимся! Чего молчишь? Немой, что ли? – обратился он к государю.
– Малоумный, – хихикнул горбун. – Так даже лучше. Бойкая девка будет за него просить милостыню.
– Буди пьяного! – распорядился Культяпка.
Горбун растолкал лежавшего на земле человека. Он вскрикивал во сне, брыкался, наконец сел у костра, уставившись на огонь. Постепенно его взгляд стал осмысленным, он потянулся к чарке. Культяпка прикрыл ее обрубком руки.
– Последняя! С утра тебя угощаю, пора и честь знать! Считай сам. Осьмуху вылакал, полуосьмуху тебе преподнес, а сейчас чарку.
– Ой, родненькие мои! Дозвольте последний раз на рассвет глянуть.
– Ты или решайся, или возвращай деньги, что истрачены на угощение.
Пьяный раскачивался в мучительном раздумье, потом безнадежно махнул рукой.
– Где мне взять на осьмуху и полуосьмуху? Ин пущай! Только дай хлебнуть!
Он перекрестился, залпом выпил чарку и свалился навзничь.
– Нагрел железо? – спросил Культяпка.
Горбун молча передал ему раскаленный прут, обернутый мокрой тряпкой. Культяпка зажал голову пьяного между коленей, ловко ухватил своими культями раскаленный прут и воткнул его в глазницу пьяному. Раздался жуткий вопль, слышный, наверное, на самой отдаленной башне Кремля. Но стрельцы привыкли к диким крикам, доносящимся по ночам с Красной площади. Никого не переполошил и второй вопль, раздавшийся, когда Культяпка воткнул раскаленный прут во второй глаз. Пьяный быстро задрыгал ногами, выгнулся всем телом, потом обмяк и только стонал протяжно.
– Готово! Прохворает пару недель, а потом води его по площадям, набивай суму. Пущай говорит, что потерял очи при осаде Смоленска, когда пороховой погреб взорвали. Щедрее подавать будут, – посоветовал Культяпка юному поводырю, закрывшему уши, чтобы не слышать ужасных стонов. – Да ты слышишь ли что? Перевяжи ему глаза тряпицей. Теперь ты, убогий. Поди сюды!
Культяпка ухватил обрубками рук государя, зажал его голову между ног.
– Давай второй прут!
Нищий намеревался ослепить государя. Марья бросилась на него с кулаками, но тут же одумалась. Где ей справиться с медведеподобным калекой. Он и без рук зашибет ее, а потом ослепит государя. Надобно придумать какую-то хитрость, потянуть время. Она крикнула:
– Погоди! Налей ему вина! Пущай забудется!
– Не поверит целовальник в долг, – пробасил Культяпка. – Денег требует.
Деньги! Вот незадача, нет с собой денег. Неужто от алтына зависит судьба государя? Неужто будут его называть Темным, как когда-то прозвали великого князя Василия, схваченного на богомолье у Троицы и ослепленного врагами?
Горбун подал товарищу раскаленный прут. Государь слабо вскрикнул, пытаясь высвободиться. И тут в голову Марьи пришла спасительная мысль. Она выхватила из-за пазухи ширинку – подарок, сделавший ее царицей.
– Погоди! – она замахала перед носом Культяпки жемчужным двуглавым орлом. – Есть на что купить вина.
Оба нищих уставились на драгоценную вещь, переливавшуюся перламутровым цветом в отблесках костра.
– Где украла? – сглотнув слюну горбун.
– Какое тебе дело? Возьмет целовальник?
– Возьмет! С превеликой радостью! Добрый жемчуг, сразу видно. Поди, у боярыни стащила?
Культяпка бережно принял своими культями ширинку, поднялся на ноги.
– Будет тебе жбан вина. Упьешься! – посулил он государю и скрылся в темноте.
Марья помогла подняться царю. Михаил Федорович тихо охал, потирая ушибленные места. По всему видать, они попали в руки таких нищих, которые людям очи ослепляют, руки скорчивают, а иные члены развращают, чтоб были прямые нищие. Надобно бежать скорее, пока не вернулся Культяпка.
Между тем горбун хлопотал над ослепленным, бормоча себе под нос:
– На рассвет он хотел взглянуть? Солнце встанет, брюхо голодом стянет. Не мил белый свет, коли хлебушка нет. Слепенького пожалеют, накормят и обогреют. В очах темно, зато брюхо полно!
Марья молча взяла государя под руку, тихонько повела его прочь от страшного места.
– Куда? – раздался окрик горбуна.
Он ухватил царя за рукав. Марья потянула к себе, государь тоже пытался освободиться от цепкой хватки. Но горбун оказался неожиданно сильным и после короткой борьбы подтащил их обратно к костру. Марья стояла, тяжело дыша и размышляя, как вырваться из рук нищего.
– Ты ведаешь ли, кто пред тобой? – грозно спросила она. – Государь всея Руси! Зри!
С этими словами она сорвала с царя ветхую однорядку, под которым скрывались царские одеяния. Горбун отшатнулся, перекрестил государя, словно ожидая, что он исчезнет как наваждение, и завопил громче ослепленного Культяпкой человека:
– Караул! Расстрига-кудесник восстал из мертвых! Царем обернулся!
С этими словами он побежал в сторону Алевизова рва, крича:
– Караул! Стрельцы, просыпайтесь! Расстрига в царя обернулся!
Избавившись от горбуна, государь и его невеста бросились наутек. Уже светало и в предрассветном небе виднелись силуэты затейливых куполов храма Покрова. Оказывается, до храма было рукой подать. Добежав до придела Василия Блаженного, они услышали, как со стрельницы Фроловской башни кто-то начал перекликаться с истошно вопящим горбуном.
– Пошто орешь как резанный?
– Караул! Расстрига ожил!
– Поди проспись, голь кабацкая!
– Бейте в набат! Самозванец объявился!
Не дожидаясь конца перепалки, Михаил и Марья закрыли на засов дверь. Марья прихватила с собой толстую восковую свечу, поставленную по обету над гробницей блаженного, мельком подумав, что нагоходец простит. Быстрее под каменную плиту. Она отцепила цепь, механизм сработал, с грохотом уронив плиту. Уф! Можно перевести дух. Теперь их не найдут и не поймают. Обратный путь показался короче. Пороховой погреб, потом колодец и вверх через сундук в подземелье Набатной башни. В углу палаты возился Дикий Заяц.
– Слышал шум? – спросила его Марья, едва переводя дух.
– Виноват, государыня. Не слышал. Я раскопал обвалившийся ход в малую палату. Извольте глянуть! Только не прогневайся, ничегошеньки там не было, опричь сундуков с книгами.
– С книгами! – вскричала Марья. – Что же ты молчал до сих пор?
– Не изволили спрашивать про книги, а сокровищ не было.
– Где же книги?
– Ляхи и немцы съели.
– Сдурел?
– Помилуй, государыня! Немцы во время осады искали съестной припас. Когда нашли сундуки с книгами, разодрали пергамент и сварили. На мою долю тоже перепало малость. Время голодное было, всякую дрянь в рот тянули, – смущенно признался истопник.
Марья протиснулась через узкий ход в малую палату. Поднятая над головой свеча осветила несколько сундуков с откинутыми крышками. Все пустые, только в одном сундуке на дне завалялся одинокий обрывок пергамента. Девушка подняла его. Витиеватая буквица, тщательно выписанная пурпурной краской, ровные строки черных латинских литер. Из какой рукописи обрывок? Из утерянных книг «Истории» Тита Ливия? Неизвестные страницы «Анналов» Тацита? Доселе неведомые речи Цицерона?
Потрясенная Марья ходила меж сундуков. Печальная судьба постигла книжные сокровища Ивана Грозного. Мудрость веков исчезла в солдатских желудках. А ведь она сама видела во время осады Кремля, как наемники варили пергамент. Варили втайне от полковников Струся и Будилы. Полковники наверняка знали латынь и поняли бы, что их ратники разыскали таинственную Либерию. Или сами бы присоединились к своим подчиненным и вместе съели бы Тита Ливия, потеряв разум от голода?
