Судьбе наперекор… - Лукина Лилия (читать книги без .txt, .fb2) 📗
— Что ж ты себе в Баратове не сможешь другую работу найти? Зачем уезжать-то? — удивилась я.
— Где? — горько усмехнулся Чаров.— Я из-за Богданова с его поручениями идиотскими со всеми своими друзьями разругался.
— А ты в Контору не пробовал вернуться?
— Разговаривал... — глядя в сторону, ответил Михаил.— Знаешь, что мне генерал сказал? «Предавший единожды, кто поверит тебе?». Вот и весь разговор.
— Ладно! — решительно заявила я.— Давайте вернемся к нашим баранам. А акции ему почему выделили?
— Чтобы отношения окончательно не портить, естественно. Вот и кинули на бедность. Работать-то через «Содружество» собирались, а у Борьки с Тимошенко свои дела какие-то есть. Так что, если бы он захотел, то смог бы здорово заводу напакостить.
— Слушай, Михаил,— предложила я.— Позвони-ка ты прямо сейчас Никитину. Очень меня интересует, а не просили ли его продать эти акции. А, если просили, то, кто именно?
— Не проблема,— произнес Чаров свое любимое выражение и взял сотовый.
Я не прислушивалась к тому, о чем говорил Михаил со своим бывшим одноклассником, размышляя о том, что Никитин, кажется, действительно ни при чем. Если бы он захотел отомстить Богдановым, то ему было бы проще перекрыть им кислород через банк.
— Права ты, Лена, оказалась,— сказал Чаров, отключая телефон.— «Доверие» обращалось к нему с такой просьбой. Но только акций этих у Борьки уже нет, он их, оказывается, сразу же на Гальку переписал, да и, вообще, все ей оставил — он же в Питер с одним чемоданом уехал. Она решила, что он ее надежд не оправдал, развелась с ним и здесь осталась.
— Значит, звони ей и узнавай, где эти акции. Только чегой-то мине мнится, что их у нее уже нет.
— Ох, Лена, знала бы ты, как я не хочу ей звонить,— говорил Чаров, набирая номер.— Жена встретила ее в городе недели две назад, так та ни о чем больше говорить не может, кроме как о том, что негодяй Никитин бросил ее без копейки, голую и босую, что ей, несчастной, даже работать пришлось пойти. В общем, рыдает и Борьку проклинает. Редкостная дрянь! — Михаил скривился, но тут же приветливо сказал в трубку: — Галочка? Это Миша Чаров. Как у тебя дела?
В течение следующих десяти минут он только то и дело восклицал: «Да ты что?», «Не может быть!», «Да что ты говоришь?», пока, наконец, не смог вставить вопрос об акциях. Выслушав ответ, он быстренько свернул разговор и, отключив телефон, грустно на меня посмотрел.
— Ну, что молчишь? — не выдержала я.
— А чего говорить? — он вздохнул.— У «Доверия» теперь эти акции. К ней еще в середине июня Самойлов подкатился и уговорил продать. Хоть и крутит она, и ничего толком не говорит, но чувствуется, что заплатил он ей немало.
— Та-а-ак. Ну тогда скажите мне, что собой представляет это самое «Доверие» и почему у него до сих пор не озаботились акции выдрать? Оно же, как я поняла, всеми силами пытается блокирующий пакет получить. Что ж никто не шевелится в этом направлении?
Солдатов с Чаровым переглянулись и выражение их лиц мне очень сильно не понравилось.
— Понимаешь, Лена,— начал очень осторожно Пончик.— Директором там Самойлов Глеб Васильевич, но это просто вывеска, за которой скрывается,— он непроизвольно понизил голос,— Филин.
Я оторопела. Я ожидала всего, чего угодно, но только не этого. Вот это новость! Это же смотрящий по Баратовской области, вор в законе Григорий Иванович Сергеев.
— Слушайте,— я все еще не могла прийти в себя.— А на кой черт ему эти акции сдались?
Мужчины только пожали плечами. А я сидела, курила и, хоть дерись, не могла сложить воедино все фрагменты этой картины — ерунда получалась.
— Нет, ребята,— категорично заявила я, наконец.— Сомнительно все это, крайне сомнительно. Что-то здесь не вяжется. Даже если вдруг Сергеев захотел бы иметь эти акции, ему достаточно было дать знать Морде или Наумову и ему их принесли бы на блюдечке с голубой каемочкой. А «Доверие» собирало свои чуть ли не поштучно. Нет, здесь что-то другое. Но что? — и я решительно потребовала.— А ну давайте все подробно, что собой Самойлов представляет.
— Подробно не получится,— сказал Михаил.— Самойлов приехал из Москвы, снял здесь квартиру, зарегистрировал компанию, открыл счет. Когда он начал акции перехватывать, причем только нашего завода, Богданов сказал Морде, чтобы тот с ним разобрался. А Самойлов в ответ открытым текстом — по всем вопросам обращайтесь к Сергееву. Морда рискнул, сунулся к Филину, а тот говорит: оставьте мужика в покое. Вот и оставили. На собраниях Самойлов ни во что не вмешивался, просто сидел и слушал. Мы же говорили тебе, что он — просто вывеска.
Я поднялась, взяла сумку, положила туда ксерокопии и решительно заявила:
— Вот что, господа хорошие, а давайте-ка мы по домам, что ли? А то на меня сегодня столько всего навалилось, что голова пухнет. Покручу-ка я всю эту историю, как тот кубик Рубика, может чего и выйдет. Целую, Муся!
Обеспокоенная моим долгим отсутствием Варвара Тихоновна в обнимку с Васькой сидела около окна и, увидев, что я подъехала, заторопилась меня покормить. Она суетилась около плиты:
— Сейчас, Елена Васильевна, еще минуточку. Кто же знал, что вы так задержитесь? Кабы я знала, что вы сегодня попозже будете, так и приготовила бы к вашему приезду горяченькое. А то теперь же разогревать надо!
А я слушала эти нехитрые слова, смотрела на нее, на лежащего в кресле и с интересом наблюдающего за происходящим Ваську и, хоть и совершенно по-дурацки это звучит, чувствовала себя по-настоящему дома, то есть там, где тебя ждут и где тебе рады — это было давно забытое и очень приятное ощущение. Вымыв после ужина посуду, Варвара Тихоновна ушла к себе, Васька завалился на кухне спать, а я заварила большую турку кофе и, усевшись в свое любимое кресло, стала раскладывать по полочкам все, что успела сегодня узнать. Особенно меня волновала компания «Доверие», за которой стоит сам Филин, и очень большой, но уже чисто академический интерес, представляли для меня «Осы», да и дела уголовные надо было посмотреть.
Итак, фирма «Доверие». Ее создали почти сразу же после приватизации судоремонтного завода и она тут же начала скупать только его акции. Вот и у бывшей жены Никитина их перехватила. А Филин... Сергеев недаром такую кличку получил, мужик он очень даже неглупый. Но, если ему вдруг зачем-то нужен завод, то ему стоило только бровью повести и от богдановской семейки следа бы не осталось. Прав Солдатов, в области своих уголовников хватает, зачем же чужих приглашать? Хотя, если Филин не хотел, чтобы из этой истории его уши торчали, то мог кого-нибудь вызвать. Но тратить деньги общака на спецов такого класса, когда можно обойтись чем-нибудь подешевле и без всяких выкрутасов и спецэффектов... Зачем? Значит, и Филин здесь не при чем. Но почему же он тогда за «Доверием» стоит? Может быть, попросил его кто-то этой компании «крышу» дать, но с такой просьбой к нему мог обратиться только какой-то очень серьезный или очень близкий человек, а вот, кто и зачем, может сказать только он. Но мне к нему не попасть. Да, если даже у меня и получится с ним встретиться, то он в лучшем случае пошлет меня куда подальше, а в худшем... Но к ночи об этом лучше не думать. А вот с Паном он может согласиться поговорить... Попробую-ка я уговорить Владимира Ивановича мне помочь, авось получится.
А, может быть, имеет смысл попробовать поговорить с самим Самойловым? Вдруг смогу выяснить что-нибудь полезное? Интересно, а другие акционеры получали предложение продать свои акции? Например, местное «Содружества» и «Якорь»? Надо будет туда завтра же заехать и узнать. А еще нужно съездить в регистрационный центр и созвониться с Паном по поводу Филина. «Да, денечек мне предстоит насыщенный!» — подумала я и взялась за протоколы.
Господи! Сколько же мне пришлось перелопатить таких же за те восемь лет, что я в милиции отпахала. Начала я в хронологическом порядке с убийства Анатолия Богданова. Ну, что тут скажешь? Действительно зацепиться совершенно не за что, словно призрак действовал. А вот, когда я просмотрела дело Маргариты, то у меня возникла очень неожиданная мысль — а зачем ее было так убивать? Если от нее хотели просто избавиться, то могли бы имитировать самоубийство. Например, повесить ее в том же саду на какой-нибудь ветке на поясе от собственного халата, что ни у кого бы не вызвало никаких подозрений — ну, мало ли что могло взбрести в голову допившейся до белой горячке женщине? Так нет же, ее шелковым шнурком удавили и на месте его оставили. Зачем? Следов, правда, опять никаких, но зачем?
