Жизнь Амброза Бирса - Уолтер Нил (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
Затем обстреляли форт Самтер[24], и Элкхарт загорелся патриотизмом. Молодые люди записывались в армию раньше, чем их призывали, и молодой Бирс был в числе самых первых. Он вступил в 9-й индианский пехотный полк.
Затем он удивил своих знакомых. Армия как будто проявила в молодом Амброзе те черты, которые не были видны в Элкхарте. Его образование было ограниченным, и он всегда казался странным и чудаковатым. Но скоро я узнал, что он служил офицером при штабе генерала Уильяма Гроуза в армии Камберленда[25]. Он всю войну служил инженером-топографом и получил много наград».
В другой статье, опубликованной в «Эдвин Валентайн Митчеллс Бук Ноутс» за август-сентябрь 1923 года, мистер Фринк пишет:
«Андрью со своей женой живёт в Уорсо, штат Индиана. Он мало что знает об Амброзе. Неприятная правда заключается в том, что братья Бирсы не были дружны. После войны Амброз мало общался с членами своей семьи. Один человек, который знал их, рассказал, что Амброз приезжал в Элкхарт через несколько лет после войны.
Один из братьев Амброза работал кондуктором. Рассказчик этой истории устроил так, чтобы Амброз оказался у железнодорожного переезда, мимо которого проедет поезд его брата. Когда поезд проходил мимо, то Амброз увидел, что его брат стоит в дверях багажного вагона с чернокожим. «Хм, он стал хорошим ниггером», – только и сказал Амброз Бирс, когда увидел брата, с которым не встречался несколько лет. Человек, который назвал своего брата хорошим ниггером, легко умеет ненавидеть и писать с ненавистью».
Мистер Фринк сообщил мне, что вскоре после интервью Андрью Бирс умер. Так умер последний из отпрысков Марка Аврелия Бирса.
Сейчас мне ясно, почему Бирс рассказывал неправду о своих ранних годах. Он стыдился того низкого положения, которое занимал в Элкхарте. Салун, где он работал, наверное, был лучше обычных баров той эпохи. Но он работал там лакеем – подтирал плевки и блевотину, вытирал тарелки грязным фартуком, смешивал и подавал напитки, прислуживал за столом как обычный официант, хотя бить его разгневанные посетители, наверное, не осмеливались. Несомненно, Бирс думал, что это не лучшее начало биографии для того, кто мечтал прославиться как образованный человек, джентльмен и литератор.
II
К тому времени, когда Бирс записался в армию Союза, он мало учился в школе. Но он много читал в великолепной отцовской библиотеке и позднее мог читать под началом своей первой любовницы – образованной пожилой дамы. Когда Бирс познакомился с ней, ей было за семьдесят, и о ней я расскажу в другой главе. Это была очень одарённая женщина.
За войну Бирс не приобрёл джентльменских манер. Годы, проведённые в Лондоне, тоже не сделали из него джентльмена. Из Англии в Америку он вернулся таким же хамом и грубияном. Это не удивительно. Его лондонские знакомые, несмотря на блеск, были, за некоторыми исключениями, грубыми, неуклюжими людьми. В общении друг с другом они применяли самые непристойные эпитеты. Это были надменные, безнравственные люди, погрязшие во множестве пороков. Они были нетерпимы, хотя исповедовали безграничную терпимость, злы и постоянно пьяны. Таковы были люди и нравы, с которыми Бирс столкнулся в Лондоне. Разумеется, присутствовало и остроумие. Человека без остроумия не терпели в этом избранном кругу – самом грубом обществе самых блестящих людей.
После возвращения в Америку он не часто встречал образованных мужчин и женщин, лишь иногда соприкасался с ними. За некоторыми исключениями, его знакомые были, мягко выражаясь, невысокого ума. Так было, пока он в пятьдесят лет не приехал в Вашингтон. Впервые он попытался стать джентльменом в Вашингтоне. Здесь он обнаружил, что сквернословие влияет на репутацию и что это плохой инструмент для журналиста. Поэтому Бирс, как я понимаю, перестал применять личные оскорбления, которыми много лет была полна «Болтовня». Бедняга! Он так измучился, когда пытался стать джентльменом в течение двадцати лет после поездки в столицу. Иногда после какой-нибудь возмутительной выходки он торжественно говорил мне: «Нил, ни один человек не может всегда оставаться джентльменом. Но плохо, если он прекращает попытки быть джентльменом».
III
В начале литературной деятельности Бирс не знал никаких других языков, кроме родного. Однажды некий критик написал, что Бирс использовал расщеплённый инфинитив[26] и не умеет правильно писать по-английски. Бирс в ответ сказал, что было время, когда он не мог даже подписаться. Как месье Бокер[27], он был младшим ребёнком, не учился в школе и постепенно приобрёл свои знания – достижение, которое было не под силу его критику.
Несмотря на ограниченные знания языков и на недостаток образования в ранние годы, он даже тогда старался создать впечатление, что владеет многими языками, в том числе древнегреческим, латинским, французским и немецким, и что его знания очень обширны. В свои поздние годы, вплоть до последнего дня, он действительно был учёным, всесторонне образованным человеком с глубоким знанием древних и современных языков и, конечно, знатоком родного языка. Но он должен был признавать, что есть области, в которых он почти невежественен. Послушав его речи, глупый человек мог бы заключить, что его эрудиция безгранична. Но зачастую он опрометчиво недооценивал своих слушателей. Когда он понимал свою ошибку, он тихо уходил, едва скрывая смущение.
Например, однажды он остановился у столика в ресторане «Харви» в Вашингтоне, где я завтракал с известным астрономом. Когда я их познакомил, Бирс не понял, кто перед ним. Он держал в руках номер «Вашингтон Пост» со своей статьёй. Да, Бирс очень мало разбирался в астрономии, но он знал, что орбита Марса находится дальше от Солнца, чем орбита Земли. Чтобы высмеять людей, требовавших послать сигнал марсианам, он написал, что земные идиоты могут сколько угодно сигнализировать, но не привлекут внимания обитателей Марса. Даже если марсиане существуют, то они не могут видеть Землю из-за солнечного света. Если бы он написал, что внеземной сигнал не может проникнуть сквозь земную атмосферу, что из-за этой атмосферы марсиане даже в самый мощный телескоп не могут увидеть поверхность нашей планеты, он был бы прав. Не знаю, я не учёный. Мой друг-астроном указал на его ошибку, и Бирс понял, кто перед ним. Поэтому он поспешил уйти, не дослушав эту небольшую лекцию. В Вашингтоне было достаточно людей, которые кое-что знали о Солнечной системе.
Чаще всего Бирс попадал в неловкое положение, когда притворялся, что знает языки. В ранние годы, когда он постоянно посещал паб «Майтр» в Лондоне, он изображал учёного. Он обычно вставлял иностранные слова, показывая, что хорошо знает и латинский с древнегреческим, и романские языки. Вот один из связанных с этим эпизодов – один из тех, в которых, как признавался сам Бирс, он садился в лужу.
Однажды вечером литературная группа, в которую он входил, расположилась в старом пабе «Майтр», чтобы отпраздновать прибытие из Америки Марка Твена. Все участники, за исключением Бирса, за пару дней до банкета собрались, чтобы придумать развлечение для почётного гостя. Они решили, что соотечественник Твена должен будет показать своё знание языков – такова была идея этой отвратительной шутки. Притворство всегда изгонялось из этой группы. В условленный час, за сигарами и ликёром один из англичан, Том Худ[28] поднялся и произнёс пылкую речь об Амброзе Бирсе. Он расхвалил молодого американца за глубокие знания, редкую образованность, бесподобное воображение, невероятное остроумие, которые ставили его в один ряд с выдающимся гостем и ныне покойным Эдгаром Алланом По.
«Майор Бирс, – сказал он, – я взял на себя смелость принести экземпляр вашей последней книги. Прошу вас доставить нам удовольствие и прочитать замечательный рассказ…» Название рассказа Бирс мне не раскрыл.
Бирс говорил мне, что совсем забыл о том, что в рассказе полно иностранных слов. Там были разные слова – греческие, латинские, немецкие, французские. Их было много как нигде. Забыв об иностранных словах, Бирс почувствовал, что наступил самый важный миг в его жизни: он будет читать своё сочинение этому блестящему собранию. Он, как редкостный виртуоз, начал дольче, затем крещендо, затем фортиссимо[29]. Он был на высоте! Как вдруг… Он перевернул страницу, и на развороте показались слова на четырёх разных языках, сверкавшие, как глаза гремучей змеи. Он не только не мог произнести слова на этих языках, но и не знал их значений, поскольку тщательно выбрал их из словаря иноязычных слов и выражений. Не дойдя до первого дьявольского слова, он покрылся холодным потом, задрожал, как осиновый лист, и потерял сознание. Не то, чтобы он упал на пол, просто перестал различать окружающее. Его привели в чувство раскаты издевательского смеха, к которым присоединился и Марк Твен. Бирс ненавидел Клеменса всю оставшуюся жизнь.
