Фронтовые будни артиллериста. С гаубицей от Сожа до Эльбы. 1941–1945 - Стопалов Сергей Григорьевич (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
Минут за десять до звонка он проходил по рядам и несколькими штрихами своего мягкого карандаша поправлял детские рисунки, доводя их до некоторого сходства с оригиналом. Ребята всегда ждали его уроков.
Однажды Борис Николаевич не пришел на занятия. Все были огорчены и уже было собрались съездить к нему домой и узнать, в чем дело, но классный руководитель их остановил. Больше школьники никогда не видели любимого учителя рисования. Шел 1937 год.
Когда у нас появился новый классный руководитель – учитель немецкого языка Макс Ефимович, мы не обрадовались. До него эту должность занимала милейшая Матрена Станиславовна, не считавшая свой предмет важным и никому не ставившая плохих отметок. Только много позже стало ясно, что те два-три урока немецкого языка в неделю очень пригодились некоторым нашим мальчишкам, которые после войны еще находились в Германии.
Но главное, чем запомнился Макс Ефимович, – это его любовь к искусству и желание привить ее своим ученикам. Он водил нас в музеи, на выставки и в театры. Как ему удавалось доставать дефицитные билеты на ходовые спектакли, никто не знал. А перед очередным походом в Художественный театр кто-то даже принес веселый стишок:
Большинство моих товарищей плохо представляли себе, что такое опера, и с неохотой шли «слушать песенки». Но Макс Ефимович уговорил ребят. Он рассказал о сюжете спектакля, о том времени, о композиторе и исполнителях ролей. И мы пошли. В филиале Большого театра шла опера «Мадам Баттерфляй». Пение великолепной примадонны Барсовой поразило всех. После спектакля мальчишки возненавидели англичанина, а девчонки утирали слезы. Следующего посещения оперы уже все ждали. И не зря. Это была «Аида». До сих пор невозможно забыть хор жрецов, судивших Радамеса и его заключительную арию. Кстати, спустя много лет, мне довелось услышать фрагменты этой оперы в исполнении украинского театра. Особое впечатление произвела последняя сцена, когда на, казалось бы, риторический вопрос заточенного в пещеру Радамеса: «…где ты, Аида?», из темноты на свет выходит молодая чернокожая девушка и поет: «Я идесь сховалась». Украинская мова вызывала улыбку.
Наш седьмой класс среди сверстников отличался вполне приличной успеваемостью и особой активностью. В классе, например, долгое время еженедельно выходила стенгазета на развернутом тетрадном листе, содержащая две-три заметки и несколько рисунков. Название газеты каждый раз менялось. Выдумывала его редколлегия и держала в секрете до вывешивания газеты. Именно этого больше всего ждали читатели. Если вначале названия вызывали лишь улыбку – «Плюшка», «Колотушка» и т. п., то постепенно они становились все острей – «Ежик», «Колючка», «Жнейка-лобогрейка», а кончилось это литературное творчество стенгазетой «Ублюдок», в которой была опубликована вполне безобидная заметка об уроке истории. Сочетание этой заметки с названием газеты вызвало бурю негодования у исторички. Она наябедничала директору, и судьба газеты была решена.
Вообще, Татьяна Арсентьевна не была лишена некоторых странностей. Любя историю, она твердо придерживалась своих педагогических методов. В течение урока она рассказывала очередную тему, а в последние несколько минут поручала некоторым ученикам к следующему занятию подготовить соответствующие доклады. При этом неукоснительно требовалось, чтобы докладчик точно называл даты, имена действующих лиц и географические названия. Ошибки неизбежно карались снижением отметки. На суть события обращалось гораздо меньше внимания. Именно этим великолепно воспользовался мой товарищ Колька Щербаков.
Тема его сообщения была посвящена восстанию французских крестьян в 1358 году, названному Жакерией в честь наиболее распространенного в простонародье имени Жак. Колька все продумал. Он точно назвал имя главаря восстания и тут же добавил, что свое детство он провел на берегу большой реки в доме деда. Жил без родителей, много читал. Часто видел, как крестьяне-артельщики на веревках тащили по реке тяжелые баржи. Дальше довольно подробно было рассказано о жизни… Алексея Пешкова, изложенной в его повести «Детство». Разумеется, даты и места событий были указаны в соответствии с данными о Жакерии. И самое интересное, что Татьяна Арсентьевна положительно восприняла эту галиматью. Поставив отметку «отлично», она все же спросила, откуда Щербаков взял этот материал. И Колька, не моргнув глазом, ответил, что прочитал в журнале «Вокруг света» за 1903 год. Такой журнал у него действительно был (он даже давал его почитать мне), но в нем ни слова не было о Жакерии, а читал я приключенческий роман «Корсар Триплекс», публиковавшийся с продолжениями почти целый год.
К счастью для школьников, большинство учителей достаточно внимания уделяли сущности своих предметов, и даже таким прохиндеям, как Колька, и в голову не могли прийти подобные шутки. Вместе с тем этот парень, племянник высокопоставленного партийного функционера, достойно прожил свою молодость. В начале войны он сразу же поступил в авиационное училище, через год был уже на фронте, вскоре получил звание капитана и в качестве штурмана летал бомбить Берлин. После ранения, минуя десятый класс, поступил в Московский университет, окончил его и работал в прокуратуре СССР.
Хорошо помню директора нашей школы. Владимир Семенович Чуповой внешне походил на Маяковского – высокий, стройный, с черными волосами, зачесанными назад. Он редко повышал голос, говорил всегда громко и слыл строгим, но справедливым, и уж совсем ничего не имел общего со своим прозвищем Чумовой, возникшим по созвучию с фамилией.
Владимир Семенович знал в лицо и по именам всех своих подопечных – около 1500 учеников – и большинство родителей. Он постоянно следил за всеми новшествами и одним из первых вводил их в образовательный и воспитательный процессы.
В конце тридцатых годов в школе был создан учком – комитет, состоящий из учеников, избранных на собраниях старших классов открытым голосованием. В обязанности учкома входила выработка рекомендаций по многим вопросам школьной жизни, начиная от меню в столовой и кончая оценкой поступков некоторых преподавателей. В то время из школы нельзя было выгнать ученика без согласия учкома. Устав школы тоже разрабатывался с участием этого органа.
Иногда между учкомом и учителями возникали разногласия. В особо серьезных случаях для решения спорных вопросов приглашали директора, который час то становился на сторону учеников и лишь иногда убеждал наиболее ретивых отказаться от чрезмерно радикальных решений. И к его словам прислушивались. Благодаря активной поддержке директора учком работал и, надо полагать, объективно был полезен. К сожалению, этого нельзя было сказать о многих других школах, где этот орган превратился в обычный для тех времен фарс.
Вместе со мной училась отличница и красивая девочка Нина Живова. Я был влюблен в нее со второго класса. Во время войны их семья из Москвы не уезжала, и Нина продолжала учиться, а по вечерам ухаживала за ранеными в госпитале. Окончив школу, Нина поступила в институт, а потом и в аспирантуру. Когда ей исполнилось двадцать лет, она вышла замуж за сорокашестилетнего профессора. После демобилизации мы встретились на вечеринке одноклассников. Тогда жизнь в Москве была тяжелой, а Нина рассказывала, как хорошо она устроилась и какие льготы имеет ее муж. Потом он стал академиком, число льгот возросло, а его жена до конца жизни нигде не работала. Вскоре после смерти мужа в результате несчастного случая погиб сын, и Живова осталась одна. Теперь ее ничто не интересовало. Так бессмысленно и прошла жизнь этой когда-то замечательной женщины.
До сих пор я дружу с еще одной девушкой из нашего класса – Лелей Лагонской. В отличие от Нины Живовой ее жизнь заслуживает самой высокой оценки. Отец Лели дальний родственник А. П. Чехова. С первых дней войны он оказался на фронте, а дочка поступила на военный завод. В апреле 1942 года с письменного согласия матери Леля добровольно ушла на фронт и попала в зенитную часть, защищавшую Москву. После возвращения домой она с девятиклассным образованием проработала на разных должностях, включая инженерные, почти семьдесят лет. Сейчас ее дружная семья состоит из двух сыновей, пяти внуков, восьми правнуков и трех праправнуков. Старшие во всем поддерживают друг друга и младших. А Леля – глава этого клана, еще несколько лет назад вместе с невестками и внучками купалась зимой в проруби.
