Русская семерка - Тополь Эдуард Владимирович (книги онлайн без регистрации TXT) 📗

– Посмотрите направо, – звучал в автобусе голос гида. – Перед вами Северный речной вокзал. В центре этого ажурного сооружения – башня со шпилем из нержавеющей стали. На ее вершине сияет пятиконечная звезда – одна из тех, что украшали кремлевские башни. Но не кажется ли вам, что здание этого речного вокзала напоминает стоящий у причала теплоход? Так задумывал его архитектор в 1937 году…

Элизабет взяла Таню за руку и подбадривающе сжала ее. Она видела, с каким лицом и как неотрывно смотрит Таня в окно и, кажется, вовсе не слышит, что говорят вокруг. И ей захотелось сказать что-то Тане, развеселить ее или даже заплакать от умиления перед величественной, как ей казалось, минутой встречи подруги с родиной. Но она боялась, что Таня разозлится или еще хуже – вдруг заплачет сама. Элизабет никогда не видела, чтобы княгиня плакала – даже там, в том флоридском госпитале в Сарасоте, где они познакомились два года назад, в день смерти Таниного мужа. Да, даже тогда эта суровая, властная княгиня не плакала, а просто брякнулась посреди вестибюля на пол, потеряла сознание и провалялась в госпитальной палате больше недели. А потом встала и с сухими глазами, без слез поехала на кладбище к могиле мужа…

Но теперь Элизабет была уверена, что слезы душат Таню, просто эта всегда сдержанная русская не позволяет себе расслабиться даже в такой радостный момент.

А Таня была благодарна Элизабет за то, что та молчит. Таня сама себя не понимала. Если бы она увидела то, что в душе ожидала увидеть – дома-трущобы с облупившейся штукатуркой, замусоренные улицы с людьми, одетыми в лохмотья, – испытала ли бы она какое-то мстительное удовлетворение? Если честно, то – да, испытала бы! Ведь это вранье, когда пишут в газетах, что Россия порабощена большевиками, что большевики завоевали Россию, захватили власть в ней. Кто-кто, а Таня сама помнит, как в 1917-м и 18-м годах пьянела Москва от красных большевистских флагов и лозунгов, как все, даже многие друзья отца, носили красные банты, как студенты упоенно распевали на улицах «Марсельезу» и «Яблочко». Страна сама отдалась большевикам, как пятнадцатилетняя девчонка с мозгами, закружившимися от хмеля, романтических обещаний всеобщего братства, равенства, свободы и вон там, за углом – счастья грядущего коммунизма. Рабочие семьи, опьненные властью, вселялись в особняки бежавших аристократов. И если бы теперь Таня увидела, что эти особняки превратились в руины, она с удовлетворением восприняла бы это как месть истории за ее расстрелянных в 19-м году родителей, за ее не рожденных по вине этих большевиков детей…

Но, с другой стороны, можно ли желать зла даже не детям, а правнукам тех, кого одурачили первые ленинские лозунги «Власть – рабочим! Земля – крестьянам! Мир – народам!»? И виноват ли этот голубоглазый мальчик-пограничник в том, что случилось с Таней шестьдесят восемь лет назад? Виноваты ли эти, сегодняшние, в том, что случилось с их Россией семь десятилетий назад?

И, тем не менее, при виде этих новых красивых микрорайонов, троллейбусов на широком проспекте, снегоочистительных машин и прочих примет цивилизованной жизни Таня сухо, почти оскорбленно поджала губы…

Рядом, у красного светофора остановился сияющий вымытыми боками трамвай. Несмотря на утреннее солнце, внутри трамвая еще горел свет. А все сиденья были пусты, кроме заднего, где, уронив голову на плечо, спал мужчина лет пятидесяти. Рот его был открыт, обнажив два металлических зуба, серые щеки заросли щетиной…

Таня в ужасе отпрянула от окна. Нет! Этого не может быть! Тому солдату, который ее насиловал, пятьдесят лет было уже тогда, в 19-м году! Господи, неужели теперь в России она обречена всюду видеть эти страшные тени прошлого?!..

Трамвай уже давно свернул куда-то в сторону, в депо, а Таня все не могла унять нервную дрожь.

– Что с тобой? Что случилось? – испуганно спрашивала Элизабет.

Тем временем гид продолжал:

– Мы въезжаем на знаменитую улицу Горького! Справа от вас площадь Белорусского вокзала и памятник пролетарскому писателю Максиму Горькому…

Таня жадно посмотрела на вокзал, с которого шестьдесят восемь лет назад она уезжала с родителями из этой страны. Господи, вот она, наконец, – ее Россия! Здание вокзала не изменилось – те же розовые и зеленые пилястры, купола на каменных башенках, массивные деревянные двери. И – Боже мой! – те же дворники в валенках, в полотняных фартуках, надетых поверх черных пальто и ватников, лопатами сгребают снег в сугробы, тяжелыми металлическими ломами долбят на тротуаре лед. Господи! – сокрушалась Таня, словно опять увидела привидение. Как семьдесят лет назад – дворники, ломы, валенки и даже резиновые галоши на валенках те же – чуни!.. Но где же Триумфальная арка?! Чем им мешала Триумфальная арка, построенная в честь победы над Наполеоном еще 150 лет назад?!..

За окнами автобуса замелькали плоские рисованые вывески магазинов и кафе: «ТАДЖИКИСТАН», «ПИОНЕР», «ДИНАМО», «ЯКОРЬ», «МУЖСКИЕ КОСТЮМЫ». Ой, да ведь это же Тверская улица! Тверская, а никакая не Горького! Это же ведь они Тверскую улицу назвали именем Горького, а на деле-то это та самая – крикливая, яркая, роскошная Тверская, по которой до войны – до Первой войны! – катили дорогие экипажи, запряженные знаменитыми курскими рысаками, а потом, в 15-м, примерно, году, здесь лихо гудели клаксонами первые авто, здесь торговали с лотков горячими баранками, конфетами, шоколадом, здесь мальчишки в лихо заломленных кепках носились с газетами «Биржевые новости». И эта Тверская превратилась во что? Редкие прохожие, жмущиеся от холода в своих пальто, сиротливо торчат на троллейбусных остановках; в витринах магазинов – муляжные, из папье-маше продукты и пирамиды банок с рыбными консервами, а над концертным залом гигантская надпись: «ИСКУССТВО ПРИНАДЛЕЖИТ НАРОДУ»…

Английский клуб?! Боже, неужели сохранился Английский клуб? Таня с трудом сдержала ликующий возглас. Да, это он! Это его знаменитая витая металлическая ограда, лепная колоннада перед высокими дверьми и знакомые львы на воротах! Сюда часто ездил папа – надушенный, радостный, удачливый и в делах, и в семейной жизни. И здесь же был Танин первый в жизни бал… Но – по глазам как резануло: на стене знаменитого Английского клуба, самого аристократического клуба дореволюционной России, была вывеска с надписью: «ЦЕНТРАЛЬНЫЙ МУЗЕЙ РЕВОЛЮЦИИ СССР».

Таня отвернулась от окна и уже весь остаток пути до гостиницы упорно смотрела на спинку переднего сиденья. Нет, это не ее страна! И хватит сантиментов! Она приехала сюда по делу, она специально для этого дела наняла эту девочку Джуди Сандерс, которая сидит сейчас в конце автобуса, – и она обязана вести себя без всяких эмоций, четко, по-деловому – так, словно приехала не на свою бывшую родину, а, скажем, в Монголию. Как там Джуди? Ведь у них всего четырнадцать дней на всю операцию…

2

Красивая мужская рука громко и нетерпеливо постучала по оконному стеклу холеными ногтями.

– Черт возьми, Иван Михалыч! – нетерпеливо сказал хозяин этой руки – светлоглазый тридцатипятилетний блондин, свежевыбритый, с правильными чертами красивого лица, при галстуке, белой сорочке и в сером, явно импортном костюме. Сидя на низком подоконнике выходящего на заводской двор окна, он небрежно забросил ногу на ногу и, нетерпеливо подергивая отлично начищенным черным ботинком, говорил раздраженно: – Неужели так трудно найти человека на вашем вшивом заводе?!

Рядом с блондином, у стены сидел в кресле спортивного вида мужчина тоже лет тридцати пяти, но далеко не такой красавчик. Лицо его было непропорционально фигуре – мелкое, сухое, как булыжник, с резко выступающими татарскими скулами и низким лбом, над которым торчал жесткий бобрик темных, коротко стриженых волос. Костюм на нем был не такой модный, как у блондина, но ботинки – точно такие же, черные и хорошо начищенные. А в руках он держал папку с надписью на бумажной наклейке: