Родная душа: Рассказы о собаках - Абрамов Петр (серия книг .txt) 📗
— Это моя собака! — громко сказал он человеку с ружьём. — Уходите!
Жена в немом ужасе прикрыла рот ладонью. Тёща возмущенно всплеснула руками.
— Да бросьте вы! — усмехнулся человек с ружьем. — Мы же его от самой мусорки гнали, собратьев его только что порешили штук десять. На что вам? Подумайте, он же взрослый, дикий, покусает вас, ребенка вашего покалечит, не дай Бог, конечно… Отойдите тихонько, мы всё аккуратно сделаем…
— Это моя собака и это частное владение. Уходите отсюда!
Человек с ружьём пожал плечами:
— Ладно, дело ваше. Только в другой раз нам не звоните. Как загрызёт кого, так сами и решайте. Счастливо оставаться!
Пес внимательно наблюдал, как специалист по отлову животных идет по тропинке, садится в фургон, как заводят мотор и фургон трогается с места. Все это время рука хозяина дачи лежала на его дрожащем загривке. В то мгновение, когда фургон скрылся за поворотом улицы, пес зарычал и отпрыгнул далеко в сторону.
— Ты чего?! — удивился приятель, увидев желтоватые, обнаженные в оскале клыки.
— Зачем ты это сделал?! — шёпотом закричала жена. — Что мы теперь с ЭТИМ делать будем?!
— Посмотрим, — философски заметил хозяин дачи. — Пока будем просто жить.
Спустя неделю мы с приятелем сидели за столиком университетского кафе. Его кофе остыл и почему-то подернулся радужной бензиновой плёнкой.
— Понимаешь, я в растерянности. Он могучая личность, которую мне просто некуда пристроить в своей жизни. Регине он в первый же вечер перфорировал ухо, и она теперь из дому выходит на полусогнутых, и то, только убедившись, что его поблизости нет…
— Но ведь кобели вроде бы сук не трогают…
— Ему это совершенно все равно. Наверное, он феминист. Дальше. Он чуть не загрыз соседского боксёра, потому что боксёры органически, по породным характеристикам не умеют сдаваться.
— При чем здесь — сдаваться?
— Это просто. Он вожак. Ему нужна стая взамен убитой. Он подходит к любой собаке крупнее фокстерьера и спрашивает на своём собачьем языке: «Пойдёшь под меня?» Если собака сразу соглашается, он её не трогает и как бы берёт на заметку. Если опрашиваемый ставит загривок и говорит: «Думаешь, ты тут самый крутой, да?!» — то он дерётся до победы. Дерётся он как никто в поселке. После победы он соперника отпускает, ещё раз говорит, уже в утвердительном тоне: «Пойдёшь под меня!» — и идёт себе дальше. А боксёры сдаваться не умеют, у них сдавалка атрофировалась в процессе искусственного отбора. Понимаешь? Их же как бойцовских собак выводили… Дальше. Он съел двух кошек. Не задрал, а именно съел. В пищу употребил. Он же привык ими питаться. Ещё болонка… Она у такой стервы-хозяйки живёт, с которой никто ни за какие деньги связываться не хочет. Ну, болонка думает, что и ей всё можно. Бросилась на нашего пса, как будто сейчас загрызать его будет. Он удивился очень, хотел не заметить, потому что вообще-то он маленьких собачек не трогает, но она уж больно настырная оказалась. Тогда он её взял зубами за хвост, раскрутил над головой, как ковбои из американских фильмов делают, и выбросил. При этом шкура с хвоста у него в зубах осталась, он её потом выплюнул. А хвост отсох и отвалился. Дама так визжала, как будто у неё самой какая-то существенная деталь отпала… Глушитель, например… Вот так и живём. Соседи говорят: надо его пристрелить, а у меня рука не поднимается. Подождите, говорю, может, что-нибудь подвернётся. А что тут может подвернуться — сам не знаю. Я слышал, у тебя щенок-водолаз от чумки помер, вот я и подумал…
— А он хоть в руки-то даётся?
— Нет, подпускает шага на два, не больше. Рычит. Я иногда могу его тронуть, так он такой напряжённый, что я сам боюсь, — сорвётся, загрызёт ещё к чёртовой матери…
— Милое животное. Давай я подъеду, на него взгляну. Посмотрим, как он на меня отреагирует.
— Спасибо тебе! — Приятель улыбнулся и одним глотком допил бензиновый кофе.
Кажется, у него возникла иллюзия, что проблема решена.
В поселке пса звали Джеком. На эту кличку он оборачивался, внимательно глядел на позвавшего. Если предлагали еду, отмечал, куда её положили. Подходил на зов только к моему приятелю, останавливался в двух шагах, ждал.
Никакой агрессии на меня пёс не выказал. Видать, сразу понял, что я появилась здесь безо всяких дурных намерений. Пыльная чёрная шерсть, в пышных штанах — колтуны. На розовом языке — чёрные пятна и какой-то мусор. Из-за косины глаз непонятно, куда точно направлен взгляд. «Ничего тут водолазьего нет, — сразу решила я. — Скорее, что-то от кавказца…»
— Скажи соседям, пусть погодят стрелять. Попробую его приручить.
Во время третьей встречи пес взял котлету у меня из рук. Потом я привезла на смотрины мужа и дочь. Муж и дочь молча пытались представить себе этого зверя в нашей однокомнатной квартире. Зверь так же молча изучал их. Через месяц он лёг в пыль у моих ног и перевернулся брюхом кверху, через брюхо наискосок бегали шустрые крупные блохи. Немного понимая «по-собачьи», я достала из сумки ошейник и поводок. Пес быстро вскочил и наклонил лобастую голову. Назначение ошейника и поводка он явно знал.
Кличка Джек мне не нравилась. Довольно быстро выяснилось, что пёс откликается также на клички Джерри, Джим, Джулай и тому подобные, где есть сочетание звуков «дж». Немного подумав, мы решили, что будем звать пса Радж (от индоевропейского «радж-хадж» — путешествие, путь, дорога). На русский всё это переводилось как «бродяга». В дальнейшем многие думали, что мы назвали собаку в честь индийского артиста Раджа Капура.
Мы с мужем и дочерью жили в однокомнатной квартире на шестом этаже. Радж всегда ложился в коридоре по направлению сквозняка, заполняя коридор целиком. Позиция была стратегически идеальной. С неё просматривались и комната, и кухня. Когда через него перешагивали, а это приходилось делать каждый раз, едва кто-нибудь выходил в коридор, Радж поднимал голову и почти беззвучно рычал, морща нос и чуть-чуть обнажая клыки. Особенно впечатляющим этот номер получался в исполнении моей пятилетней дочери. Входить в лифт Радж категорически отказывался, и первые полгода мы тренировались три раза в день, поднимаясь на шестой этаж пешочком вместе с собакой. Потом как-то сразу Радж перестал бояться лифтов.
Мне почему-то казалось, что Радж перезимует у нас и уйдёт. Мы жили на краю города. Сразу за проспектом и гаражами начинались пустыри, за которыми чернела полоска леса. Так что — при малейшей тяге к вольной жизни — идти было недалеко.
Когда Радж только появился у нас, у него имелись вши, блохи, понос и стригущий лишай. Понемногу мы от всего этого его вылечили. Знакомый ветеринар сказал, что пёс исключительно здоровый, а многочисленные напасти — скорее всего, последствия стресса, пережитого собакой. Подумав, мы решили, что стрессом была гибель стаи. Тот же ветеринар сказал, что собаке от трёх до пяти лет. Расчёсанный, избавленный от блох и колтунов, Радж оказался невероятно импозантным. Огромная голова и широкий лоб предполагали ум. Даже в самую грязную погоду белые чуни на передних лапах оставались белыми. Блестящая чёрная шерсть отливала синевой. Шёл 1986 год. На улицах, в автобусах и в электричках многие оборачивались нам вслед или подходили и спрашивали, какой породы такая красивая большая собака. Сначала мы отвечали, что дворняга. Все говорили: «Да не может быть!» Затем у подруги в шикарном альбоме я увидела фотографию собаки, как две капли воды похожей на Раджа. Собака называлась красиво и загадочно — «лабрадор-ретривер». С тех пор мы стали всем говорить, что Радж — лабрадор-ретривер, только без родословной. Даже в регистрационном удостоверении так написали. Молодой ветеринар удивился, потому что никогда не слышал о такой породе, а потом попросил повторить по буквам и вписал в грязно-зелёную книжечку: «кличка — Радж, возраст — 6 лет, окрас — чёрный, порода — лабрадор-ретривер». Ещё пару лет спустя знакомый собачник сказал мне, что такая порода действительно существует, но в СССР её никогда не завозили и не разводили. Есть пара привозных лабрадоров в Москве, но одному из них одиннадцать лет, а другой ещё щенок.
