Бита за Рим (Венец из трав) - Маккалоу Колин (мир книг TXT) 📗
Марий и Сулла начали смеяться задолго до того, как Рутилий Руф закончил свою пламенную речь; напряженная обстановка, в какой до этого проходил вечер, неожиданно рассеялась, и они снова почувствовали себя вполне свободно в обществе друг друга.
— Ты хочешь взглянуть на царя Митридата, — произнес Сулла, и это был не вопрос, а утверждение.
У обоих его собеседников взлетели вверх брови.
Марий хмыкнул:
— Что за невероятное предположение? Откуда у тебя такая мысль, Луций Корнелий?
— Просто я хорошо тебя знаю, Гай Марий. Для тебя не существует ничего святого. Единственный обет, который я когда-либо от тебя слышал, заключался в обещании легионерам организовать им порку задниц; военные трибуны слышали от тебя то же самое. Может существовать всего одна причина, по которой тебе понадобилось тащиться в анатолийскую глушь, невзирая на ожирение и дряхлость: тебе приспичило взглянуть собственными глазами на то, что происходит в Каппадокии, и выяснить, насколько в этом замешан царь Митридат.
Говоря это, Сулла улыбался такой счастливой улыбкой, какая не озаряла его лик уже многие месяцы.
Марий в изумлении повернулся к Рутилию Руфу:
— Надеюсь, я не для каждого так открыт, как для Луция Корнелия!
Пришел черед Рутилия Руфа расплыться в улыбке.
— Сомневаюсь, чтобы кто-то еще мог разгадать даже часть твоих намерений. А я-то поверил тебе, старый безбожник!
Голова Мария помимо его воли (во всяком случае, такое впечатление создалось у Рутилия Руфа) повернулась в сторону Суллы, и они снова принялись обсуждать вопросы высокой стратегии.
— Беда в том, что наши источники информации крайне ненадежны, — с жаром принялся объяснять Марий. — Ну скажи, кто из стоящих людей бывал в тех краях за последние годы? Выскочки, мечтающие стать преторами, среди которых я никому не доверил бы написать подробный доклад. Что мы, собственно, знаем?
— Очень мало, — ответил ему увлекшийся Сулла. — С запада в Галатию несколько раз вторгался царь Вифинии Никомед, с востока — Митридат. Несколько лет назад старикан Никомед женился на матери малолетнего царя Каппадокии — по-моему, она состояла при сыне регентшей. Благодаря женитьбе Никомед стал именоваться царем Каппадокии.
— Стал-то он стал, — подхватил Марий, — но, полагаю, счел весьма неудачным поворотом событий то обстоятельство, что Митридат приказал убить ее и посадить на трон мальчишку. — Он тихонько засмеялся. — Царя Каппадокии Никомеда более не существует! Просто не понимаю, как он мог вообразить, будто Митридат позволит ему довольствоваться победой, при том, что убитая царица приходилась Митридату сестрой!
— Ее сын правит страной до сих пор, именуясь — о, у них такие чудные имена! — кажется, Ариаратом? — спросил Сулла.
— Точнее, Ариаратом Седьмым, — молвил Марий.
— Что же там, по-твоему, происходит на самом деле? — не отставал Сулла, заинтригованный очевидной осведомленностью Мария в запутанных родственных отношениях, бытующих на Востоке.
— Я ничего не знаю наверняка, не считая обычных трений между Никомедом Вифинийским и Митридатом Понтийским. Но сдается мне, что молодой царь Митридат Понтийский — занятный субъект. Мне и впрямь хочется с ним повидаться. В конце концов, Луций Корнелий, ему немногим более тридцати, а он уже расширил свои владения, ранее ограничивавшиеся одним Понтом, с таким размахом, что они включают теперь все земли, окружающие Эвксинское море. У меня заранее бегут мурашки по коже, ибо я предвижу, что он причинит некоторое беспокойство и Риму.
Решив, что настало время и ему принять участие в беседе, Публий Рутилий Руф с громким стуком поставил свой кубок на стол и воспользовался тем, что беседующие подняли на него глаза, чтобы заговорить:
— Если я не ошибаюсь, вы полагаете, что Митридат положил глаз на нашу провинцию Азия? — Он степенно кивнул. — Вполне резонно: ведь она так богата! Кроме того, это наиболее цивилизованная область земли — она была греческой с той поры, когда эллины стали эллинами! Только представьте себе: в нашей провинции Азия жил и творил Гомер!
— Мне было бы еще легче представить это себе, если бы ты взялся аккомпанировать себе на арфе, — со смехом произнес Сулла.
— Нет, серьезно, Луций Корнелий! Вряд ли царь Митридат склонен шутить, когда речь заходит о нашей провинции Азия; поэтому и нам следовало бы отложить шутки в сторону. — Рутилий Руф прервался, восхищаясь собственным красноречием, что лишило его возможности сохранить за собой инициативу в разговоре.
— Я тоже не сомневаюсь, что Митридат не станет пускать слюни, если ему предоставится возможность завладеть Азией, — подтвердил Марий.
— Но он — человек Востока, — сказал Сулла не терпящим возражений тоном. — А все восточные цари трепещут при одном упоминании имени Рима, который наводил страх даже на Югурту, для которого Рим служил куда большим препятствием, чем для любого восточного владыки. Вспомните, сколько он стерпел оскорблений и поношений, прежде чем решился выступить против нас! Мы буквально принудили его к этому!
— А мне представляется, что Югурта всегда был настроен воевать с нами, — не согласился Рутилий Руф.
— Неверно, — бросил Сулла, хмурясь. — Мое мнение таково: он мечтал объявить нам войну, однако сознавал, что это не более чем мечта. Мы сами заставили его обратить против нас оружие, когда Авл Альбин вторгся в Нумидию, желая разграбить ее. По сути, с этого начинаются все наши войны. Жадный до золота полководец, которому не следовало бы доверять командование даже детским парадом, оказывается во главе римских легионов и начинает грабеж — не в интересах Рима, а просто чтобы набить собственную мошну. Карбон и германцы, Цепион и германцы, Силан и германцы — перечень можно продолжать до бесконечности.
— Ты отклоняешься от темы, Луций Корнелий, — мягко остановил его Марий.
— Верно, я увлекся. — Сулла, нисколько не устыдившись, адресовал престарелому полководцу покровительственную улыбку. — Во всяком случае, мне кажется, что положение на Востоке весьма схоже с положением в Африке, каким оно было до того, как разразилась война с Югуртой. Нам отлично известно, что Вифиния и Понт — исконные враги, а также что оба царя — Никомед и Митридат — спят и видят, как бы расширить свои земли, по крайней мере в Анатолии. В Анатолии же остались два жирных куска, из-за которых оба владыки исходят слюной: Каппадокия и наша провинция Азия. Царь, завладевший Каппадокией, получает свободный доступ в Киликию с ее баснословно плодородными почвами. Царь, захватывающий римскую Азию, приобретает ни с чем не сравнимый сухопутный проход во Внутреннее море, с полсотни отличных портов и невероятно богатые участки земли. Царь должен обладать нечеловеческой флегматичностью, чтобы не жаждать обоих приобретений.
— В общем, Никомед Вифинийский меня не беспокоит, — прервал его Марий. — Он повязан Римом по рукам и ногам и не помышляет рыпаться. Я также полагаю, что Азия, по крайней мере пока, находится вне опасности, чего не скажешь о Каппадокии.
Сулла кивнул:
— Вот именно. Провинция Азия принадлежит Риму. Не думаю, что царь Митридат настолько отличается от прочих восточных правителей, чтобы, пренебрегая страхом перед Римом, рискнуть вторгнуться в нашу Азию, каким бы неумелым ни было тамошнее управление. Зато Каппадокия Риму не принадлежит. И хотя она относится к сфере наших интересов, у меня создается впечатление, что и Никомед, и молодой Митридат возомнили, будто Каппадокия слишком удалена от Рима и слишком мало для него значит, чтобы нельзя было попытать там военного счастья. С другой стороны, они подбираются к ней как воришки, скрывая истинные намерения за подставными фигурами и родственниками на троне.
Марий проявил готовность к спору:
— Я не назвал бы женитьбу старого царя Никомеда на царице-регентше Каппадокии воровской уловкой!
— Твоя правда. Но надолго ли их хватило? Царь Митридат настолько разъярился, что поднял руку на собственную сестру! Никто не успел и глазом моргнуть, а он уже водворил на каппадокийский трон ее несмышленыша-сынка!
