Любовь со вкусом вишни (Смерть в наследство) - Алюшина Татьяна Александровна (книги .TXT) 📗
Насмерть.
Она так и спросила у Сони.
Ника пришла домой после школы и, едва переступив порог, вдруг почувствовала сразу, поняла всем нутром, что случилось какое-то горе. В прихожую вышла Соня и, рыдая, сообщила страшное.
– Как разбились? – окаменев от ужаса, переспросила Ника. – Насмерть?
И у них троих началась новая жизнь. Не новая, а другая, совсем другая.
Вероника смотрела, как убегает вода через верхний сток в ванной. Надо было дотянуться до кранов и повернуть их, но сил не было, она и попыток не делала.
– Просто у меня началась другая жизнь, поэтому я стала ругаться, – сказала девушка вслух.
Если бы она могла, она бы зарыдала. И рыдала бы долго, горько, не вытирая слез и не пытаясь их остановить.
Так жалко ей стало себя!
Так непереносимо, щемяще жалко! До утробного воя бессильного!
Вот никогда не было, а тут вдруг стало.
Когда хоронили родителей, она не плакала. Обе бабушки, их друзья и подруги, все взрослые, как сговорившись, по очереди подходили к ней, обнимали, успокаивающе поглаживая, и тихими голосами уговаривали:
– Ты поплачь, деточка, тебе легче станет!
Но она знала, что легче не станет уже никогда, и переживала свое горе внутри, без слез. Она дала себе слово, что не будет плакать от горя, вот никогда в жизни!
«Плакать я буду только от счастья, а это горе я выплакать не смогу никогда, у меня слез не хватит!» – решила шестнадцатилетняя Ника.
Последние месяцы бабулиной жизни сдержать данное себе тогда слово стало как-то очень трудно. Ника видела, чувствовала и понимала надвигающуюся неотвратимость ухода последнего родного человека, и ей приходилось огромным усилием воли сдерживать рвущиеся слезы и раздирающую внутри безысходность.
А потом она осталась одна, совсем одна!
И это чувство навалилось на нее в день похорон таким жестоким откровением, как будто вместе с бабулей хоронили тогда всю ее жизнь, опуская в могильную яму.
Может, так оно и было.
«Нет, не одна! – возразила она себе, улыбнувшись. – Не одна! У меня вдруг обнаружился дедушка, родной! Никогда не было ни одного дедушки, и вдруг обнаружился! И собака по кличке Апельсин, которая, оказывается, меня знает всю свою собачью жизнь и всегда меня ждала! Вот! И это счастье! У меня такой замечательный, чудесный дедушка!»
У дедушки на груди, забыв те далекие обещания, она и выплакала все свои горести.
– Нет, о дедушке я сегодня думать не буду! – решительно объявила она. – Я буду думать о нем в хороший день, а не тогда, когда мне угрожают по телефону всякие идиоты. А еще лучше, я к нему поеду!
И ей вдруг стало так хорошо и спокойно от воспоминаний о дедушке, о доме, о собаке по кличке Апельсин.
– Никакая он не собака, а пес, или, вернее, кобель, но очень большой, огромный, не пес, а будто лошадь какая-то!
Подбадривая себя разговором и прогоняя отчаяние, прорвавшееся неожиданно через все запреты, Ника попыталась шевелиться в воде.
Получалось плохо.
– Надо же отсюда как-то выбираться!
Чувствуя себя распухшей от усталости, воды и навязчивых мыслей и воспоминаний, кое-как, постанывая и кряхтя, Вероника вытащила себя из ванной, выключила наконец воду и выдернула пробку. С трудом вытерла волосы и, заворачиваясь в полотенце – халат-то она тоже постирала, вдруг замерла от неожиданно выстрелившей в голове мысли.
– Стоп!! – обалдела Ника. – Он сказал: «Похудели и ходите по кухне голой», значит, что получается? Он за мной наблюдает! Он видит мою квартиру!!
Она присела на бортик ванной и неосознанным движением потерла лоб.
«А вот это провал!» – как говорил Штирлиц!»
До этого момента она как-то умудрялась себя уговаривать, забалтывать, что угрозы несерьезны, что все это глупость какая-то несусветная, может, кто-то так по-идиотски шутит. Но сейчас вся пугающая странность ситуации увиделась ей четко и ясно.
«Это не банальные воры или аферисты, это действительно серьезные люди и уж точно профессионалы – вон как квартиру обыскали! – ахнула она про себя от настигшего, наконец, понимания. – Так! Спокойно! Ты же умная девочка, ты что-нибудь обязательно придумаешь! Надо все обдумать, в мелочах. Весь телефонный разговор. Да! А кстати, почему они не требовали этого добра дурацкого у бабушки, пока она жива была? Значит, не знали, так получается? Чего проще – припугнуть старую женщину. Да, сейчас! Бабулю черта с два чем припугнуть можно было!»
Ника усмехнулась, вспомнив свою боевую бабулю и ее характер, но улыбка тут же сбежала с губ.
«Мной! – поняла она. – Ее вполне логично можно было припугнуть мной, вернее, обещанием всяких ужасов, которые со мной сотворят. Она бы все отдала, сразу, без разговоров, не задумываясь. Значит, все-таки не знали, – рассуждала девушка и сообразила: – А узнали они не так давно, в течение последних пятидесяти дней. То, что случилось со мной, это не они провернули, точно, им просто очень повезло, что я в больнице валялась и они тем временем могли не торопясь, тщательно провести обыск».
Ника прошла в свою комнату, собрав последние, какие возможно, силы, постелила чистое белье и рухнула на кровать, кое-как натянув на себя одеяло.
«Значит, все началось приблизительно тогда, когда я попала в больницу».
И она мгновенно заснула.
В тот день или в сороковые сутки после смерти бабули.
Ее похоронили рядом с Сонечкой. Они дружили всю жизнь, с детства – и их дети – бабулин Андрюша и Сонечкина Надечка полюбили друг друга и поженились, и могилы их детей находились рядом с ними, через дорожку.
«Вся моя жизнь теперь – это сплошное кладбище», – без боли и обиды на ту самую жизнь думала Ника.
Она принесла целую охапку цветов, для всех. Она всегда приносила на кладбище много цветов. Сердобольные старушки, сидящие у кладбищенских ворот и торговавшие всякой мелочью, от цветочной рассады до пластмассовых роз, вздыхали, глядя ей в след: «Бедное дитятко, всех похоронила». Вероника старалась пройти мимо них как можно быстрее, ей совсем не требовалась чужая жалость.
Она расставила цветы на всех четырех могилках, поговорила с ними, рассказала о своих делах житейских и самую важную новость – о дедушке.
– Бабуля, – попеняла она, – что же ты раньше не рассказала о нем? Он такой замечательный! Что же ты молчала-то?
И тут же немного стушевалась – не ее это дело, это бабулина тайна, ее непростая жизнь и только их с дедушкой личные отношения.
– Ну, извини! – покаялась она. – Но за такой подарок огромное спасибо! Ты всегда была сплошной сюрприз и даже после смерти устроила внучке праздник!
Ника неторопливо возвращалась с кладбища и думала о бабуле, о дедушке, о том, что вот прямо сейчас поедет к нему и они устроят поминки вдвоем, и он примется рассказывать ей о бабуле то, что она никогда и не знала. А Апельсин будет лежать возле нее на полу и греть своим горячим боком ноги. И станут потрескивать дрова в камине, и не будет в разговорах никакой печали и горести, а только тихая грусть и теплая радость от воспоминаний.
Ей звонили накануне бабулины подруги, говорили, что устраивают поминки у Марии Гавриловны дома, на кладбище не пойдут, нет сил и здоровья по такой-то погоде, а поминки устроят, так что они ее ждут. Ника, извинившись, отказалась и, чувствуя вину за то, что обманывает милых пожилых женщин, объяснила, что хочет побыть одна.
– Конечно, деточка, мы понимаем. Только негоже молодой девушке так тосковать. Кирочка была жизнерадостным, позитивным человеком, ей бы это не понравилось.
Кирочка – это ее бабуля. Ее звали Кира Игоревна. Она всегда посмеивалась, что ее имя в сочетании с отчеством звучит как детская дразнилка, «катается на языке».
Ника тряхнула головой, отбрасывая воспоминания, вызывавшие тянущую боль где-то у горла, и обнаружила, что, задумавшись, довольно далеко прошла по проспекту, так, что даже устали ноги. Если она собирается за город, надо поспешить на электричку, а то к дедушке доберется лишь к ночи.
Вероника остановилась у светофора, чтобы перейти на другую сторону проспекта. Переход этот был очень неудобный – длинный, и ждать зеленого света пришлось долго. Имелся, конечно, и подземный переход, но до него далеко еще топать, и потом, ей совершенно не хотелось спускаться в него и нюхать «чудесный» стойкий запах, неизменно присутствовавший во всех переходах.
