Сделаю больно - Ромеро Екатерина (бесплатные полные книги txt, fb2) 📗
Когда все заканчивается, я уже даже пищать не могу. Ничего не могу, нет сил даже на слезы. Бровь, лоб и вся щека горят огнем, все стянуто нитками.
– Сколько швов получилось?
– Тридцать восемь. Зато сможешь есть теперь. Не плачь о красоте, дочка. Не это главное, пойми.
***
Камилла
– Стас, пожалуйста, вставай!
Две недели прошло с похорон, Стас дома ни разу не появлялся, и я не выдерживаю. Нахожу мужа в квартире, когда у нас уже есть собственный дом.
Стас сидит на полу и смотрит на свой цветок. Засох он уже, практически умер. С трудом узнаю любимого. Он после похорон как будто почернел. Смотрит в одну точку. В руке опаска, а с другой кровь капает. Он что-то вырезал на запястье, какой-то знак… боже, нотный стан с нотами.
– Что ты делаешь, совсем с ума сошел?!
Хватаю тряпку и обматываю ей его руку. Стас молчит. Напряжен до такой степени, что кажется, еще немного и взорвется.
– Поехали домой! Нельзя так убиваться, ты ни в чем не виноват!
– Я виноват. Я… я так виноват. Я не уберег ее, – сказал это со стеклянными глазами, а я обхватила его лицо руками, всматриваясь в любимые черные глаза.
– Стас, приди в себя! Надо жить дальше, Артем нуждается в твоей помощи, я не могу все это тащить одна! Идем домой!
– Отъебись… Не трогай меня, – гаркнул и отвернулся, а я сцепила кулаки, но все же вышла из квартиры. Стас пьян, в таком состоянии с ним нет смысла даже начинать беседу.
***
Кто-то снова мелькает перед глазами. Камилла. Что-то говорит, но я не разбираю ни слова. Кажется, я сорвался, пьяный просто до невменяемости, потому что стоит только мне протрезветь, меня накрывает с такой силой, как никогда до этого, и никакие рыбки мне уже не помогают.
Я хочу ее. Увидеть, обнять, прижать к себе. Я все еще помню ее смех, озорные живые глаза, бесконечно кудрявые волосы, которые всегда пахли сиренью, нашей сиренью.
Не знаю, какой сейчас день. Все смешалось в кровавое пятно, из которого я иногда выныриваю, чтобы проверить Рыся.
Ему тоже херово, а я помочь ничем не могу, потому что сам едва дышу, и мы не общаемся. Сменяются сиделки, врачи, медсестры, но Артем не встает на ноги, и не встанет он никогда.
Мы оба это знаем и молчим. Я не хочу его расстраивать, да вот только он уже большой мальчик, чтобы понять, что после такой травмы он навсегда останется прикованным к креслу.
Тасины похороны. Я почти их не помню. Только сирень и закрытый белый гроб. Я хотел тогда сразу пустить себе пулю в лоб, но меня опередил Рысь, который отключил свои капельницы.
Артем хотел покончить с собой, но мы успели, и это был дебют моего личного ада. Точка отсчета уже началась.
Глава 7
“– Ты красивая. Кто-то когда то это оценит.
Усмехаюсь, я бы хотела, чтобы Стас это оценил, а не “кто-то когда-то”.
– Так, наверное, всем уродинам говорят, успокаивая. Что-то типа “учись хорошо, больше данных у тебя нет”. Посмотрите на мои уродливые уши! На волосы эти, на глаза! Все во мне не так, у меня парня потому и нет. У меня и поцелуя еще даже не было. Я некрасивая, я знаю.
Замираю, когда Стас очень серьезно смотрит на меня, а затем, едва касаясь, проводит ладонью от мочки моего уха по контуру лица, обжигая. Мурашки бегут по телу, как же это приятно.
– Красивая ты. Вырастешь – еще лучше станешь. Так что ни черта ты не знаешь, девочка.
– А вы знаете?
– Знаю”.
Сделаю взрослой
Я и правда оказываюсь беременной и понимаю это даже без всякого теста, потому что уже через неделю меня начинает беспощадно тошнить. Я и до того была восприимчива к запахам, чувствительная, а теперь, кажется, все это усилилось в сто крат.
Готова ли я к беременности и ребенку? Нет. Это шок для меня, мне всего восемнадцать, и еще совсем недавно я сама себя считала дитем.
Те таблетки, которые принес мне Стас. Я их принимала, только иногда забывала, боже, как я могла так беспечно к этому относиться? Мы этот месяц со Стасом каждую ночь вместе проводили, я не думала, я не знала…
Кладу ладони на свой плоский живот. Неужели там уже кто-то есть? Крошечное создание, которое появилось в момент, когда я должна была уметь, а теперь сама даже не знаю.
Я вообще еще не думала о детях. У меня учеба, планы, выступления, хотя… какие теперь выступления, если я даже с постели сама встать не могу. Банально до туалета меня Глафира водит, потому что я едва хожу, держась за больной бок.
У меня сломаны два ребра и рука. Это чудо, что не случилось выкидыша, ведь могли и прямо в живот ударить, а я даже не знала. Знала бы, сильнее покрывалась бы, хотя против них я ничего не могла сделать, совсем.
Я хочу оклематься и уехать отсюда, чтобы забыть этот кошмар, вот только я еще не знаю, что кошмар в моей жизни еще даже не начинался.
– Дайте мне зеркало.***
Уже прошло три недели, а я даже мельком не видела себя и не знаю, что там. Да, меня ударили несколько раз по лицу, но не думаю, что все так уж плохо. Я наконец-то могу есть, почти не испытывая боли, однако бабушка все равно накладывает новые повязки утром и вечером.
– Глафира!
– Нечего там смотреть! На живот лучше свой смотри, – отнекивается, помешивая какую-то похлебку, а у меня слюнки во рту собираются. Кушать хочется. Впервые.
– Что вы там готовите такое?
– Проголодалась? Умница. Ребенок просит. Сейчас налью, попробуешь.
Что-что, а готовить Глафира умеет, в отличие от меня. Вкусные супы и борщи, пироги, запеканки разные. И вот вроде все простое, из обычных продуктов, а у нее так получается, что я ем, даже тогда когда меня тошнит.
Она выхаживает меня, точно цветок, хотя я думала, что я цветок Стаса. Как тот фикус, который я поливала два года, и он мне нравился. Я верила, что Стас так же бережно относится ко мне, но он срезал меня ржавыми ножницами, а фикус его и правда, думаю, растет до сих пор.
С каждым днем мне становится лучше, и вскоре я улавливаю момент, когда Глафира копошится на улице, и сама поднимаюсь с кровати. Упираясь в стену рукой, подхожу к старенькому зеркалу.
На лице куча повязок, волосы собраны в высокий хвост. Длинные даже так, достают по попы. Помню, как Стас меня Кузей поначалу называл. Я расстраивалась, злилась, а теперь думаю, не такое уж и обидное название. Я верила, что я ему нравлюсь… я верила.
Я похудела, торчат ключицы, но дело не в этом. Мое тело все в ссадинах разных оттенков. Медленно поднимаю здоровую руку и осторожно разматываю бинты, чувствуя себя какой-то мумией, а после повязки падают в раковину, а я всхлипываю, видя перед собой урода.
Избитая, с сине-фиолетовой щекой справа, рассеченной бровью и скулой. На коже не столько рваные раны, сколько бугры, в точности повторяющие тот металлический кастет, которым меня били, так вот отпечаток этого самого кастета теперь у меня на лице.
Раны заштопаны, точно старый носок, и страшные рубцы по всей щеке от уха до подбородка. Нитки грубые торчат. Глафира сама зашивала. Как могла.
Осторожно касаюсь кончиками пальцев лица. Я похожа на Франкенштейна теперь, хотя скорее Гуинплен. У меня дома книжка была “Человек, который смеется”. Я тогда не понимала ее, а сейчас поняла.
– О боже, за что… Неужели ты хотел этого? Стас. Я просто тебя любила. Нельзя было, нельзя?
Меня начинает трясти и тошнить сильнее. Слезы застилают глаза. Когда-то я плакала потому, что у меня уши торчат и веснушки на носу. Тогда мне казалось, что я некрасивая и меня никто не полюбит.
Я ошиблась. Тогда я была очень красивой, просто дико неуверенной в себе девочкой, а теперь я и правда уродина, настоящее чудовище, и это не заживет. Оно уже вон корочкой грубой покрылось, и я как существо какое-то страшное, самой от себя противно.
– Тасенька. Не плачь.
Глафира подходит и крепко меня обнимет, тогда как я рыдаю у нее на плече, захлебываясь от боли.
