Незримые фурии сердца - Бойн Джон (онлайн книга без .txt, .fb2) 📗
– Погоди-ка… – Смут сощурился на мамин живот, уже заметно округлившийся. – Ты… того, да?
Мама закатила глаза:
– Пожалуй, дам объявление в газету, раз уж нынче мой живот вызывает столь жгучий интерес.
– Вот оно что. – Смут помрачнел. – Это как-то связано с тобой, Шон? И ты притащил сюда свою проблему?
– Да нет же! Говорю, мы только-только познакомились. В автобусе оказались рядом, больше ничего.
– И я уже была на пятом месяце, – добавила мама.
– Коли так, зачем нам эта обуза? – И Смут кивнул на ее левую руку: – Кольца-то, вижу, не имеется.
– Нет, и теперь вряд ли появится, – ответила мать.
– Решила захомутать Шона, да?
Мать задохнулась от смеха и обиды.
– Вовсе нет. Сколько тебе повторять, что мы только что познакомились? Я не кладу глаз на тех, с кем разок прокатилась в автобусе.
– Однако легко просишь их об услуге.
– Джек, она совсем одна, – тихо сказал Шон. – Мы же с тобой знаем, каково это, правда? Я думаю, капля христианского милосердия нам не повредит.
– Да пошел ты со своим Боженькой! – окрысился Смут, а мать, хоть и сильная духом, побледнела, ибо у них в Галине к такому богохульству не привыкли.
– Всего на пару дней, – не унимался Шон. – Пока она что-нибудь не подыщет.
– Да квартира-то совсем крохотная, рассчитана на двоих, – упавшим голосом сказал Смут. Он долго молчал, потом пожал плечами и уступил: – Ладно, идем. Похоже, мое мнение никого не интересует, и я покоряюсь. На пару дней, говоришь?
– Не дольше, – кивнула мама.
– Пока не устроишься?
– И тотчас съеду.
Смут хмыкнул и, не оглядываясь, зашагал вперед. Мать понимала, что в иных обстоятельствах друзья шли бы рядом, неумолчно болтая о доме и пивоварне. Но теперь Смут выказывал свое неудовольствие, чем расстроил Шона до крайности.
Квартира на Четэм-стрит
На мосту через Лиффи мать, перегнувшись через перила, посмотрела на грязный зеленовато-бурый поток, столь целеустремленно спешивший к Ирландскому морю, словно желал как можно скорее распрощаться с церковниками, пабами и политикой. Учуяв смрад, мама скривилась и заявила, что этой реке далеко до чистых вод Западного Корка.
– В наших ручьях можно мыть голову, – сказала она. – Многие так и делают. По субботам братья мои ходили на ручей, что течет на задах нашей фермы, и одним куском мыла вшестером так отмывались, что сияли как новенькие. Однажды там застукали Мэйси Хартуэлл, которая за ними подглядывала, и папаша выпорол мерзавку – за интерес к мужским причиндалам.
– Интерес, он всегда обоюдный. – Смут выплюнул и затоптал окурок.
– Прекрати, Джек, – одернул друга Шон, и мать растроганно подумала, что не хотела бы стать причиной искреннего огорчения, прозвучавшего в его голосе.
Смут слегка устыдился:
– Да шучу я.
– Ха-ха, – откликнулась мама.
Смут покачал головой и зашагал дальше, а мать разглядывала столицу, о которой столько слышала. Тут, говорили, засилье шлюх и атеистов, а на деле город очень похож на Голин, только машин больше, дома выше и народ одет лучше. Правда, на родине сплошь работяги с женами и детьми. Нет богатых и нет бедных, и жизнь стабильна, ибо одни и те же сотни фунтов ходят по неизменному кругу: с фермы в бакалею, из конверта с жалованьем – в пивную. А здесь вон щеголи с ухоженными усиками, одетые в темные костюмы в узкую полоску, разряженные дамы, докеры и матросы, продавщицы и железнодорожники. Вон к Четырем судам поспешает адвокат в черной поплиновой мантии, парусом вздувшейся под ветром, грозящим сорвать белый завитой парик. А навстречу ему выписывают кренделя два молоденьких хмельных семинариста, следом топают совершенно черный малыш и – вот уж невидаль! – мужик в женском платье. Эх, заснять бы их! В Западном Корке все бы очумели! На перекрестке мать глянула вдоль О'Коннелл-стрит и посредине ее увидела высокую дорическую колонну, увенчанную гранитной статуей, надменно задравшей нос, дабы не чуять вони своих подданных.
– Это колонна Нельсона? – Мать ткнула пальцем, спутники ее посмотрели на памятник.
– Она самая, – ответил Смут. – Откуда ты знаешь?
– Я училась не в амбарной школе. К твоему сведению, я умею расписываться. И считать до десяти. Колонна-то красивая, правда?
– Груда старых камней, знаменующих очередную победу англичан, – сказал Смут, не обратив внимания на подначку. – По мне, так этого засранца надо отправить восвояси. Уж двадцать с лишним лет, как мы добились независимости, а этот норфолкский мертвец по-прежнему с высоты следит за каждым нашим шагом.
– По-моему, с колонной город краше, – сказала мама только ради того, чтоб позлить Смута.
– Ага, как и с тобой.
– А то.
– Ну флаг тебе в руки.
В тот раз мать не разглядела памятник вблизи, поскольку путь их лежал в другую сторону – по Уэстморленд-стрит мимо парадных ворот Тринити-колледжа, под аркой которых толпились юные красавцы в нарядных одеждах. По какому праву они там, куда ей дорога навеки заказана? – завистливо подумала мама.
– Скопище паршивых задавак, – сказал Шон, проследив за ее взглядом. – И все, конечно, протестанты. Джек, ты с кем-нибудь из них знаком?
– Со всеми абсолютно, – ответил Смут. – Каждый вечер на совместных ужинах мы пьем за здоровье короля и воспеваем великого Черчилля.
Мать почувствовала, как в ней закипает досада. Она не напрашивалась, Шон сам пригласил пожить у них, мол, христианское милосердие и все такое, вроде обо всем договорились, так чего Смут злится? В конце Графтон-стрит они свернули направо и оказались на Четэм-стрит, где Смут подошел к маленькой рыжей двери, соседствовавшей с пабом, и достал из кармана медный ключ.
– Слава богу, хозяин, мистер Хоган, тут не живет, – сказал он. – По субботам он забирает квартплату, но в дом не заходит и говорит только о чертовой войне. Он за немцев. Хочет, чтоб они отыгрались. Якобы было бы справедливо, если б англичанам переломили хребет. «Ну а кто стал бы следующей жертвой?» – спрашиваю я долбаного кретина. Мы бы и стали. К Рождеству маршировали бы гусиным шагом по Генри-стрит и, вскинув руки, орали «хайль Гитлер». Теперь до этого, конечно, не дойдет, тем более что заваруха почти закончилась. – Смут посмотрел на маму и добавил: – Между прочим, за квартиру я плачу три шиллинга в неделю.
Мать намек поняла, но промолчала. В неделе семь дней, стало быть, пять пенсов в день. За три дня – пятнадцать пенсов. Что ж, это по-божески, решила она.
– Фото за пенни! – выкрикивал парень с фотоаппаратом не шее, появившийся на улице. – Фото за пенни!
– Шон, смотри! – Мать дернула его за рукав. – В Голине у одного отцова приятеля был фотоаппарат. Ты когда-нибудь фотографировался?
– Нет.
– Давай снимемся? – радостно предложила мама. – Отметим наш первый день в Дублине.
– Только деньги тратить, – пробурчал Смут.
– По-моему, будет хорошая память. – Шон подозвал парня и вручил ему пенс. – Давай, Джек, иди к нам.
Мать стояла рядом с Шоном, но Смут локтем ее отпихнул, и она раздраженно на него посмотрела как раз в тот момент, когда щелкнул затвор фотокамеры.
– Будет готово через три дня, – уведомил парень. – Говорите адрес.
– Доставь прямо сюда, – сказал Смут. – Вон, брось в почтовый ящик.
– Мы получим только одну фотографию? – спросила мама.
– Пенс за штуку. Хотите вторую – доплачивайте.
– Хватит и одной. – Мать отвернулась и пошла к двери, уже открытой Смутом.
Из прихожей в отваливающихся желтых обоях наверх уходила лестница без перил, такая узкая, что подняться по ней можно было только гуськом. Мама подхватила свой чемодан, но Шон его забрал и подтолкнул ее следом за Смутом:
– Иди посередке. А то не дай бог грохнешься и навредишь ребенку.
Мама благодарно улыбнулась и, поднявшись по лестнице, вошла в комнатку с цинковой ванной и рукомойником в углу и невиданно огромной тахтой у стены. Оставалось загадкой, как ее сумели протащить по лестнице. Тахта выглядела столь мягкой и уютной, что хотелось рухнуть в ее объятья, притворившись, будто вообще не было событий последних суток.
