Самый приметный убийца - Шарапов Валерий (читать книги без регистрации полные TXT, FB2) 📗
И снова – в яблочко. Санька, свирепо сопя, уселся и стянул сперва один, потом второй ботинок. По комнате распространился терпкий запашок грязных портянок.
– Обувайся, начальник штаба Приходько. А ты, начальник штаба Маслов, не откажешься рассказать товарищам, что у тебя в карманах?
– Права не имеете, – чуть побледнев, заявил тот.
– А ты чего боишься, что скрываешь? – вежливо удивилась Ольга. – Мы же не обыскивать тебя собираемся. Ты сам, как сознательный вожак, пионер, в порядке советской дисциплины, просто покажи, что у тебя в карманах.
Маслов, демонстративно пожав плечами, подошел к ее столу и принялся опустошать карманы. Заскорузлый платок, бечевка, грузило, какая-то бумажка… шлеп! На пол выскользнула початая пачка папирос.
– О, цигарки чьи-то.
– Подними, – негромко распорядилась Ольга.
– Что? – как ни в чем не бывало спросил Маслов.
– Подними.
– Да не мои это.
– Не смей врать.
Маслов, снова дернув плечами, теперь оскорбленно, повиновался.
В пионерской стало тихо-претихо.
Оля, прищурившись, переводила взгляд с одного лица на другое. Кто-то сразу прятал глаза, кто-то смотрел со святым недоумением – что за муха ее укусила?
– Скажите мне, товарищи, – начала она, – что я вижу перед собой?
Глянула на Маслова и Приходько: они уже совершенно пришли в себя, стояли в вольготных позах, осев на одну ногу, делая вид, что все происходящее их не касается и что ждут они не дождутся, когда все, наконец, закончится.
Оля, глубоко вздохнув, продолжала:
– Что за отбросы? Что за чурки в галстуках? Вы над кем смеетесь, скалите зубки свои плохо чищенные? А, Маслов?
– Что сразу Маслов? – вскинулся тот, но Оля жестом приказала: захлопни рот.
– А знаете ли вы, что вас уже нет? Померли вы уже, разлагаетесь и воняете, слышишь, Маслов? Слышишь, Приходько? Говорить что угодно можно, но все – все! – видели, как несет от вас, ленью и гадостью.
– Чего сразу «несет»! – взвился теперь уже Санька, а Оля, отвернувшись, продолжала:
– Вы иуды, понятно? Даже хуже! Вы клятву давали, и вы ее не исполнили. Это у нас-то только видимость, шагистика, а, Маслов? А почему? Да потому, что на большее ты не годен. Только на мыло. И ты, Приходько. Это ты – сплошная видимость, бревно, на бревне – тряпка.
Санька инстинктивно вцепился в галстук.
– Тряпка. Пионер – это факел, галстук – огонь! Галстук – это только тогда галстук, когда носящий его живет, как ленинец, дышит, как ленинец. А если вам все до лампочки, зачем вы его носите?
Иванова подняла руку:
– Но все-таки, Оля…
– Погоди, Настя, хотя спасибо, что вмешалась. А то тут вот некоторые старшие товарищи говорят, что все у нас враки, а младшие и не возражают?
Названные «товарищи» оскорбленно надулись, но глаза попрятали.
– Давайте на вас посмотрим, вы сами-то не враки? Утром на линейке – вы пионеры, юные ленинцы, на уроках – бараны ленивые, вечером – вертихвостки, шпана да спекулянты. Это ваша жизнь – сплошное вранье. Вы гореть должны, а вы воняете, ясно?
Оля хлопнула по столу, повысила голос:
– Ваш сознательный товарищ Настя битый час втолковывает вам: не время расслабляться! Ничего еще не кончилось, враги кругом, враги лютые, и куда страшнее, чем фашисты. Они стягивают силы, точат зубы, и будет еще не одна война, и лютее этой. Вот завтра уже надо будет показать, из какого теста кто сделан. Что вы покажете, а, Приходько? Портянки грязные да гонор? А ты, Маслов, талант к спекуляции? Вы забыли, что самое дорогое у человека – это жизнь, что дается она лишь раз, и… что?
Иванова подняла руку:
– «Прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое». Надо спешить жить…
– Молодец! А вы куда спешите, Маслов?
Опустили глаза начштабы, и уши у них были, как у обычной шпаны – ярко-красные, огненные.
– На толкучку? Цигарками из ворованного табака торговать? Приходько тоже спешит-торопится, сразу в коммунисты. Ждут его в компартии, плачут: где же товарищ Санька? А товарищ Приходько портянки стирать ленится, с теткой ругается, не то и матерно. И ведь ваши кандидатуры отбирали особо, утверждали с директором, – без особых угрызений совести соврала Оля, – доверились вам…
Тишина висела – плотная, густая, душная.
– Ну, довольно, товарищи. – Оля опять хлопнула по столу.
– Как это? – спросила Светка тоненько.
– А так. Я никого не держу и никого не боюсь. За уши в светлое будущее тоже не потащу – хотите себе врать, вонять мумиями ходячими – ваше право. И галстуки можете снять, вопрос об исключении решим в особом порядке.
– Оля! – тихонько взвизгнула Иванова и тотчас закрыла рот ладошкой.
Ольга, решительно выдвинув подбородок, собирала со стола бумаги, карандаши, записную книжку – дурацкий свой дневник, в который надлежало записывать все наиболее яркое и интересное в жизни дружины, наблюдения, вопросы ребят, разговоры, настроения, – а там были только глупые рисунки и слова в столбик: «Нет смысла. Нет смысла. Нет смысла. Устала. Устала. Пусто. Пусто. Ну и пусть!» Укладывала все это в портфель.
И все-таки, в дверях уже, повернувшись, сказала:
– Кто желает жизнь новую начать, первый шаг к ней сделать – сегодня, после занятий вечерней школы, жду здесь.
– Но как же… – проскулил кто-то.
– Трусы могут не приходить! Кто не трус, того жду. Никто, кроме присутствующих, не должен знать. Пароль: «Будь готов», отзыв: «Всегда готов». Кто опоздает – пеняйте на себя, не пустим.
– Так закрыто же будет, – пискнула Светка, делая большие глаза, – как же?
– Как хотите, – отрезала неузнаваемая Ольга, – считайте это проверкой. У меня все. Свободны.
И, захлопнув дверь, удалилась.
Расчет был вернейший. Всем было прекрасно известно, как проникнуть в помещение школы. При желании – проще простого: через те же вечно открытые окна уборных на первом этаже. Ни сторожа, ни решеток-ставней на окнах не было и в помине. Единственное по-настоящему ценное – дрова на подтопку, если совсем холодно будет, а трубы рванет, – директор Петр Николаевич хранил особо, за семью печатями в отдельном сарае. Вот там все было по-серьезному – замки плюс собака. В самом же помещении школы брать было откровенно нечего, стало быть, и охранять незачем.
Спешно призванный на помощь Колька одобрил:
– Толково придумано!
Когда они в четыре руки чертили карту района, чтобы успеть к вечерней тайной сходке, он все не переставал восхищаться:
– Я же сказал: ты сможешь! Твоя идея лучше моей. Орел, Гладкова! Это у тебя с детства, помнишь, ты нас на кладбище потащила? Вот-вот!
Триста лет тому назад, а то и тысячу… до войны, в общем, Ольга, уже тогда любившая всех организовывать и сплачивать, решила положить конец детской войнушке двор на двор.
– Бросайте свои подначки и дразнилки, что вы как маленькие! – так и заявила мелкая Гладкова, с двумя косичками и вот такенными щеками – глаз было не видать.
– Смотри-ка, борзая какая! – поддразнил Илюха Захаров. – Что, сразу поколотить?
Он и тогда был здоровый, да к тому же беспристрастный – заденет девчонка, получит и она. Неудивительно, что у Оли затряслись губы, и все-таки она продолжила:
– Чего зря кулаками тыкать. А вот пошли на кладбище вечером? Кто струсит и не дойдет – тот и проиграл.
– Что проиграл? – поинтересовался Колька, который тогда мог еще носить короткие трусы, особо никого не смущая.
– Все! – решительно заявила девчонка.
– А делать что будем? – спросил Альберт, который обо всем любил уговариваться заранее.
– Картошку печь, – предложил Илюха, потирая пузо.
– Страшные истории рассказывать, – добавила Надька Белоусова.
– Как маленькие, – презрительно фыркнула Оля. – В сторожку гробовщика влезем!
Поразмыслив, собрались пять девчонок и четверо мальчишек. Уговорились, что это страшная тайна, ни одному взрослому – ни-ни, иначе не пустят (вон, Альбертика заперли – враки, сам наверняка струсил). В итоге пришлось прихватить кого-то из мелких, потому что те грозились наябедничать старшим.