Жемчужина Санкт-Петербурга - Фернивалл (Фурнивэлл) Кейт (мир книг .txt) 📗
— Вам скучно со мной? — спросил он.
Вопрос был настолько глупым, что Валентина рассмеялась. Она и не желала хохотать, но, начав, уже не могла остановиться. Смех вырывался из нее. Виной тому была усталость… И совершеннейшая бессмысленность пребывания здесь, вместе с этим человеком. И еще глупость отца, который полагал, что может заставить ее выйти замуж за этого светловолосого усача только потому, что он происходит из богатой семьи. Капитан Чернов сидел на противоположном конце стола и пялился на нее. Валентина закрыла обеими руками рот, чтобы удержать в себе смех, но тот пробивался даже через пальцы. На глазах у нее выступили слезы.
— Валентина, прошу вас, перестаньте.
Она кивнула. Но слезы текли по щекам.
Капитан неторопливо закурил очередную сигарету и глянул на Валентину сквозь клубы дыма.
— Значит, вы находите меня не только утомительным, но и смешным.
Он подался вперед над столом и впился в нее взглядом. Валентина увидела, как засверкали его голубые глаза. Что это? Волнение? Удивление? Или обычная злость изза того, что она ведет себя неподобающим образом? Девушка не знала ответа.
— Хорошо, — напряженно произнес он и вдруг широким жестом смел со стола посуду. По полу с жалостным звоном разлетелись хрустальные осколки. — Теперь перед нами чистый стол, и мы можем начать сначала. Вы и я. Выставляйте на него все, что пожелаете.
Продолжая курить черную душистую сигарету, он откинулся на спинку стула и принялся внимательно смотреть на Валентину. Смех прекратился. Вместе с ним исчезла и скука. Девушка подхватила уголок белой камчатной скатерти, отерла глаза и тихонько шмыгнула носом.
— Я хочу, чтобы вы соблюдали коекакие правила.
— Назовите их.
— Если вы чтото хотите сказать, говорите это мне, а не моим родителям.
Капитан удивился и слегка побледнел, отчего светлые веснушки у него на носу проступили отчетливее.
— Согласен.
— Я знаю, что вы уже разговаривали с моим отцом, но не хочу, чтобы вы с ним чтото решали за меня. Мне, чтобы принять окончательное решение, нужен, самое меньшее, год.
— Целый год! Это так… неосмотрительно с вашей стороны.
— Я настаиваю. — Она покупала себе время.
— В таком случае я согласен.
— Благодарю вас.
— Теперь моя очередь, Валентина.
Она кивнула.
— У меня только одно правило.
— Какое же?
— Вы не должны встречаться с другими мужчинами. Если у вас появится ктото другой, я убью его.
Она опустила взгляд на осколки, лежащие на полу, как перья какойто растерзанной птицы. В комнату заглянул официант, чтобы убрать, но Чернов жестом отослал его.
— Чтобы добиться своего, вы, Степан, не боитесь разрушать, верно?
Бледный румянец расползся у него по щекам, от скул до носа.
— Я солдат, Валентина, — произнес он так, будто это все объясняло.
— Степан. — Он внимательно смотрел на ее губы, когда она говорила. — Если я разговариваю с другими мужчинами, хожу рядом с другими мужчинами или даже танцую с другими мужчинами, я не хочу думать о том, что в любую секунду можете появиться вы с пистолетом.
— Разумеется. — Он пожал плечами. Бахрома на его эполетах тревожно качнулась. — Я не имел в виду, что…
Губы Валентины сложились в улыбку.
— Я знаю, что вы имели в виду.
— Прекрасно. Так что дальше? Поедем в клуб? Предлагаю «Аквариум». Уверяю вас, вам там понравится. У них в танцевальном зале вдоль стен стоят аквариумы с рыбками.
— Дальше я поеду домой и отосплюсь.
Валентина научилась замечать мелочи. Различать самые незначительные сигналы, которые могли поведать о многом. Поникшие уголки губ, посиневшие ногти, сыпь на коже, одышка, даже изменение запаха из судна — она научилась обращать внимание на подобные приметы.
Первая смерть случилась под конец первой рабочей недели. Это была женщина с редкими волосами, которая ушла из жизни так же тихо и незаметно, как жила. Но охватившая Валентину жалость не знала границ. Злясь на саму себя, она заперлась в бельевой. Девушка почти не знала несчастную, но слезы душили ее, и ей пришлось зажать рот краем простыни, чтобы заглушить всхлипы. Она бы умерла со стыда, если бы Гордянская застала ее в таком виде.
Вечером, когда она покинула госпиталь и спустилась по ступеням, ее, как всегда, ждал Йенс. Едва увидев Валентину, он понял, что произошло.
— Ты выбрала себе непростое занятие, — сказал он.
— Я знаю.
Йенс шел медленно. Валентина не могла понять, то ли изза нее, то ли он просто задумался. Хотя, может быть, он просто оттягивал миг расставания, ибо в тот день зима наконец ослабила хватку и на СанктПетербург из темного неба пролился моросящий дождик. После холодных и унылых коридоров госпиталя легкое прикосновение к лицу пахнущих морем дождинок казалось освежающим. В носу Валентины все еще стоял запах дезинфицирующих средств.
— Как сегодня себя вела твоя жуткая медсестра? — наконец заговорил инженер.
— Это не медсестра, а изверг какойто. Заставила меня переворачивать матрасы и полы во всем отделении драить.
— А что, она молодец. Так с вами, молодыми лентяями, и надо.
Валентина двинула его локтем в бок.
— Будешь такое говорить, вколю тебе укольчик, быстро успокоишься.
— О, я впечатлен. Это означает, что тебе уже доверили делать уколы?
— Нет. Еще нет. Но, — она прижалась к нему покрепче, — я могла бы начать практиковаться на тебе.
Он негромко засмеялся и положил ее ладонь на свою согнутую руку.
— На мне ты можешь практиковаться в чем угодно.
Ей понравилось это предложение. Даже не сами слова, а то, как он их произнес. Мимо них проскакала лошадь, и наездник бросил им: «Добрый вечер», как будто они были обычной парой, идущей домой готовить шницель и читать друг другу у камина. Эта мысль странным образом отозвалась в сердце Валентины. Ей стало интересно: почувствовал ли то же самое Йенс? Ощутил ли он внутреннюю полноту, как те шприцы, которые сосали кровь, пока, казалось, не были готовы лопнуть?
— Как дела у Кати? — задал неожиданный вопрос Фриис.
— Она не в духе. Злая как черт.
— Почему?
— Потому что ей стало лучше.
— Разве это плохо?
— Нет. Дело в том, что, когда ей становится лучше, к ней приходит учитель математики. А она ее ненавидит.
Викинг рассмеялся. Валентина любила его смех. Смех был такой же неотъемлемой его частью, как рыжие волосы или длинные подвижные ноги и руки. Иногда по ночам ей снился этот смех, и тогда она просыпалась. В такие минуты ее тело вспоминало ощущение его близости, она начинала чувствовать его руку у себя на талии. Во снах он садился рядом с ней на кровать и начинал рассказывать разные вещи, пока тень его переползала от одной стены к другой. Рыжие волосы мерцали в лунном свете. Валентина была уверена, что он говорил чтото оченьочень важное, но каждое утро, открывая глаза, не могла вспомнить ничего из его рассказов.
— Йенс, — сказала Валентина, когда они шли по мосту, — а как продвигается восстановление разрушенного туннеля?
— Слишком медленно.
— Тебя это, наверное, ужасно расстраивает.
Он с безразличным видом пожал плечами, и все же она видела, что на самом деле для него это очень важно.
— Пока Дума негодует, — сказал он, — я пытаюсь воспользоваться случаем и заодно выжать из нее денег на замену очередной секции старого деревянного водопровода и реконструкцию стоков в Невскую губу.
Они остановились у перекрестка, пропуская две тяжелые крытые телеги, следующие одна за другой. Спины лошадей блестели от дождя.
— Йенс, почему эти туннели для тебя так важны?
— Это моя работа.
Она рассмеялась и покачала головой. Капюшон сполз ей на затылок. Валентина перед выходом из госпиталя сняла строгую косынку санитарки, но форменное платье все еще было на ней.
— Да, это твоя работа, но, помоему, очевидно, что они для тебя — нечто большее…
Она крепко сжала его руку. Дорога перед ними уже была открыта, но они продолжали стоять на тротуаре. Дождь припустил сильнее. В темноте тяжелые капли барабанили по крышам, собирались в лужи на земле. Вскоре они превратятся в лед.
