Оптимистка (ЛП) - Ким Холден (читать книги полностью txt) 📗

Пытаюсь бороться, но все же сон одолевает меня. Бессонницу сменило непроходящее чувство изнеможения.

Меня будит кашель и на долю секунды инстинкты берут верх над разумом.

— Грейси?

Смешно, насколько беспокойство влияет на сон. Девятнадцать лет я спала одним глазом, другой был всегда на Грейс. Когда кто-то зависит от тебя — чтобы прогнать плохие сны, помочь с туалетом посреди ночи или просто держать за руку, чтобы уснуть — ты меняешься, и на бессознательном уровне эти изменения остаются с тобой навсегда.

— Кейти? — Келлер сбит с толку.

Еще на долю секунды цепляюсь за воспоминания о Грейс, а потом вздыхаю и извиняюсь:

— Прости Келлер. Да, это я, Кейт.

Он убирает голову с моих бедер и кладет ее на подушку. А потом пристально смотрит на меня в темноте.

— Что ты здесь делаешь?

— Я вчера столкнулась с тобой в продуктовом. Ты искал лекарства. Уверена, ты даже не помнишь об этом, потому что был не в себе. Я довела тебя до дома. Дункана не было, и я побоялась оставлять тебя одного. Надеюсь, в этом нет ничего страшного.

— Смотрю на часы. 3:53 утра.

— Ты не обязана была этого делать, — с грустью говорит он.

— Вообще-то обязана. — Улыбаюсь ему. — Я говорила тебе, что у меня аллергия на чувство вины. Я могла бы пройти мимо, но потом бы вся извелась.

Келлер даже не улыбается, поэтому перехожу к самому насущному вопросу.

— Ты голоден? Я купила куриный суп с лапшой. Будешь?

— Мне жаль, Кейти, — шепчет он, извиняясь отнюдь не за лихорадку.

Некоторым людям нужны извинения, потому что прощение — такой величественный и благородный жест, который идет рука об руку со снисхождением. Мне же на это наплевать. Хорошо это или плохо, но я с легкостью прощаю людей.

Убираю волосы Келлера назад и целую его в лоб.

— Я знаю. — Спускаю ноги с кровати и встаю. — Пойду, приготовлю суп.

После ванной комнаты, принимаю три таблетки ибупрофена и начинаю готовить. Келлер надевает шорты и футболку и присоединяется ко мне. Он пытается помочь, но я отправляю его посидеть в кресле.

— Кто такая Грейси?

— Моя сестра.

У него сонный вид, но на губах играет ласковая улыбка.

— Не знал, что у тебя есть сестра.

Киваю головой, одновременно помешивая суп, который только что начал закипать.

— Старшая или младшая?

— Старшая. — Разливаю суп по чашкам и несу их к кофейному столику перед Келлером.

— Она в Сан-Диего?

Обычно я стараюсь избегать вопросов о моей прошлой жизни. Слишком уж это личное, особенное. Но по какой-то причине прямо сейчас я чувствую потребность поговорить о Грейс.

— Вчера был ее двадцать первый день рождения. Она — моя героиня. Я всегда равнялась на нее. Она была самым чистосердечным человеком. — Келлер сидит в кресле и, несмотря на его ужасный вид, выглядит он исключительно спокойным. Он так внимательно меня слушает, как будто нет ничего важнее этого разговора. И от этого мне хочется разделить воспоминания о Грейс с тем, кто никогда ее не знал.

— Ты когда-нибудь встречал абсолютно счастливого и довольного всем человека? Такого, рядом с котором находится... заразно, потому что тебе сразу же хочется стать лучше, чтобы быть достойным его.

Он улыбается и кивает. Я знаю, что Келлер понимает, о чем я говорю. В его жизни есть своя Грейс.

Я киваю в ответ и тоже улыбаюсь, хотя внутри мое сердце разбивается на миллионы кусочков и каждый из них несет частичку моей скорби.

— Такой была Грейс.

Он смотрит на меня так, как будто подозревает худшее, но боится об этом сказать. Поэтому я решаю пощадить его нервы и отвечаю на незаданный вопрос:

— Она умерла в мае прошлого года из-за осложнения после пневмонии и заражения крови. Я три раза привозила ее в скорую прежде чем ее положили в больницу. Она не могла дышать, и была до ужаса бледной. Я так психанула, когда во время последнего визита они пытались отослать нас домой с рецептом на лекарство от кашля, что меня чуть не выпроводили с охраной на улицу. Но в итоге они все же приняли ее. — Делаю глубокий вдох, а потом продолжаю свой рассказ. — В ее легких оказалось полно жидкости, и в первый же день в больнице она подхватила заражение крови. Через двое суток она умерла. — Закрываю глаза, пытаясь сдержать слезы.

Пытаюсь напомнить себе о том, что никогда не плачу. Чувствую, как начинают дрожать губы. Единственный раз я плакала в ночь, когда ушла Грейс.

Я не открываю глаза, когда Келлер берет меня за руки и поднимает. Не открываю их и тогда, когда он крепко прижимает меня к себе, а я орошаю его футболку своими слезами. Я не открываю глаза даже когда он, гладя меня по спине, тихо шепчет:

— Соболезную, Кейти.

Открываю я их лишь, когда мне становится легче. Отпускаю футболку Келлера, которую сжимала пальцами на спине и делаю шаг назад, вытирая глаза ладонями.

Делаю глубокий вдох и смотрю на него.

— Мне жаль. Ты не обязан был этого делать.

Уголок его рта дергается в улыбке, но в ней нет веселья.

— Вообще-то, обязан.

— Что, тоже аллергия на чувство вины?

— Нет. Мне плохо от того, что тебе грустно. Что-то пошло неправильно, если вселенная позволила этому случиться. Ты и грусть... просто несовместимы. — Он опять обнимает меня. — Ты сказала, что не любишь говорить об этом. Поэтому, никогда не упоминала о ней раньше

Опять хватаю его за футболку. Мне нужно держать себя в руках.

— Это больно. Она была для меня целым миром. Знаешь, каково это, когда в твоей жизни есть кто-то особенный, кого любишь до безумия, а потом его у тебя забирают... навсегда.

Келлер кладет подбородок мне на макушку и крепче сжимает в объятиях.

— Знаю.

— Прости. Я не хотела жаловаться... просто это такая мука, ведь правда? — шмыгая носом, спрашиваю я.

— Правда, соглашается он

— Ты не обязан отвечать, если не хочешь, но кто это?

— Моя девушка. Невеста. Все произошло четыре года назад. Ее звали Лили. — Келлер вздыхает, но это больше похоже на облегчение от того, что он произнес эти слова вслух, чем на грусть.

— Ты никогда не говоришь о ней. Кто-нибудь в курсе? — Я так и стою, прижавшись щекой к его груди. Не хочу смотреть на него, потому что зрительный контакт может оборвать его желание откровенничать.

— Дунк и Ром. Я не распространяюсь о своей жизни в Чикаго здесь, в Гранте. К тому же, как ты и сказала, это больно. Хотя уже не так, как раньше. Не то, чтобы я не скучаю по ней... но я понял, что живых тоже нужно любить. Любить кого-то еще, не значит предать свои чувства к ней. До нее я и не знал что это такое. Мои родители очень... целенаправленные. Они не дарили мне любовь... только всегда чего-то ожидали — хорошего поведения, хороших манер, отличных оценок. Они ожидали, что я буду соответствовать всем их требованиям. Родители хотели, чтобы я пошел учиться в юридическую или медицинскую школу, потому что моя мама — юрист, а папа хирург. Вся моя жизнь была попыткой оправдания их надежд, пока я не встретил Лили. Она любила меня, не ожидая ничего. Я чувствовал себя таким свободным. Когда я потерял ее, я потерял и свободу. Все ожидания вернулись, но уже с целым сводом новых правил.

Поднимаю глаза и смотрю на него, потому что это уже не просто потеря любимого человека, это потеря самого себя.

— Келлер, это твоя жизнь, и только ты ее творец, дружище.

Он усмехается.

— О нет, я совсем не творец, а всего лишь пассажир. Стелла, вот кто главный.

— Стелла? — Тут моему сердцу стоило бы разбиться, но я рада за него. Я знаю, что нам не быть вместе (особенно после рассказа о Лили), но мысль о том, что в его жизни есть женщина, которая любит и делает его счастливым, радует меня. Искры между нами и все, что случилось на концерте — это просто недопонимание с моей стороны. Мы — друзья, а Стелла — его сказочная фея.

Он наклоняет голову на бок и смотрит на меня, как будто что-то решает для себя.

— Что ты делаешь на выходных?

— Скорее всего, буду заниматься. А что?