Виноградник Ярраби - Иден Дороти (книга жизни txt) 📗
Юджиния не притронулась к еде, и спустя некоторое время у ее постели появилась миссис Эшбертон.
— В чем дело, Юджиния? Вы в дурном настроении? Терпеть не могу, когда кто-нибудь в плохом настроении.
— Нет, я вовсе не в плохом настроении, — слабым, но возмущенным голосом возразила Юджиния. — Нечего смотреть на меня так. У меня просто расстройство желудка, а в этом вряд ли можно усмотреть что-нибудь романтическое.
— Ага!
— Миссис Эшбертон, бога ради! Вы произносите ваше таинственное «ага» так громко, что у меня голова раскалывается. На что вы намекаете?
Миссис Эшбертон, задыхаясь, хрипло захихикала:
— Право же, моя дорогая, для женщины, которая уже была раз в положении, вы на редкость ненаблюдательны. Я уже неделю, а то и больше, твержу миссис Джарвис, что вы сами, когда сочтете нужным, сообщите нам свою новость. Я слишком давно живу на свете, так что у меня нюх на эти вещи.
Юджиния резко подняла голову с подушек:
— Миссис Эшбертон, я не желаю, чтобы мои дела обсуждались с прислугой!
Ничего больше она сказать не мота, ей самой ничего подобного даже в голову не приходило. С тем, на что намекала миссис Эшбертон, совершенно невозможно было смириться. Однако лихорадочные подсчеты и выкладки убедили ее в том, что это похоже на правду. Отношения с Колмом повергли ее в состояние такой счастливой мечтательности, что она не обратила внимания на некоторые существенные признаки.
Проницательные глаза внимательно разглядывали ее.
— Когда это случится, дорогая? Как долго вы намерены хранить все в тайне? Полноте, дитя мое, почему вы так на меня смотрите?
Юджиния стала барабанить кулаками по подушке.
— Слишком скоро после появления Кристофера! Я не хочу сейчас иметь ребенка.
Лицо миссис Эшбертон выражало сочувствие.
— Вы еще вспоминаете свои роды? Должна признаться, они были трудными. Но я еще слышу ваш голосок: «Расчешите мне волосы, приведите меня в порядок, прежде чем войдет мой муж». А ведь у вас тогда едва хватало сил шевельнуть пальцем. То были слова любящей женщины. И у вас были все основания так вести себя и так говорить, потому что Гилберт неимоверно гордится вами.
В то самое время, когда она летала в объятиях Колма, в ее чреве уже находился будущий ребенок! Какая жестокая ирония судьбы! Их маленькое чудо было разрушено. Теперь она никогда уже не сможет уйти к любимому. Женщина, носящая под сердцем дитя, зачатое другим мужчиной!
— Но во второй раз будет уже легче, — бодрым тоном произнесла миссис Эшбертон. — Сбросьте с себя этот несчастный вид, спуститесь вниз и скажите Гилберту. Не сообщить ему такую новость несправедливо. И кроме того, его надо немного подбодрить. Он ужасно волновался вчера вечером, когда вас долго не было. По-моему, он чуть было не решил, что вы убежали с этим ирландцем.
Из чувства протеста против неумолимой судьбы она послушалась совета миссис Эшбертон и вечером сошла вниз. Однако ничего хорошего из этого не вышло. Разговор не клеился, и после нескольких неудачных попыток разговорить жену Гилберт спросил, не предпочитает ли она вернуться к себе — вид у нее все еще довольно скверный.
— Я не больна, — возразила она. — Я уже пришла в себя.
— Но лицо у вас белое как скатерть и столь же веселое, как у кошки, умирающей от голода. Вы грустите о вашем ирландце пьянице?
Гилберт точно рассчитал, как заставить порозоветь ее щеки. Она догадалась, что он сознательно ее провоцирует.
— Я бы хотела, чтобы вы выбирали другие выражения.
— Я ничего не выбираю. То, что я говорю, — просто правда.
— Он опьянел только потому, что вы все время подливали ему свое отвратительное вино. Я ненавижу ваше вино. Вот так! Это тоже «просто правда», и наконец-то я решилась ее высказать.
Гилберт засмеялся. Он всегда выглядел очень привлекательным, когда смеялся, — лицо комично морщилось, глаза казались ярко-синими.
Времена, когда Юджинию волновала внешность мужа, казались очень далекими. Она не могла думать ни о чем другом, кроме глаз, казалось устремленных в глубь ее собственного «я», — чутких, наблюдательных глаз.
— Вот это уже лучше, — сказал Гилберт. — Я не верил, что вы утратили свойственную вам силу духа. Ничего нового вы мне не сообщили. Вы всегда относились неприязненно к винодельне и к винограднику, верно ведь? И я нисколько вас за это не осуждаю.
Она посмотрела на него с удивлением:
— Вас это не трогает?
— По правде говоря, я этого ожидал. Любая жена стала бы ревновать к профессии, отнимающей у мужа столько времени.
Ревновать! Вот, значит, как он это истолковывает. Она удивленно смотрела на него.
— Я понимаю, — продолжал он, — вы решили, что можете меня спровоцировать, предавшись флирту. Ну что ж, готов признаться, что в конечном итоге вам это удалось.
— А если это было нечто большее, чем флирт?
— Ах, оставьте, я слишком хорошо вас знаю. Но я позволил мистеру О’Коннору отделаться более легко, чем он того заслуживал.
Слишком многое кажется ему чем-то само собой разумеющимся. У нее было большое искушение просветить его на этот счет, но теперь из-за будущего ребенка она не могла себе этого позволить. Может быть, никогда уже не сможет.
— Вам, право же, не из-за чего было волноваться, — устало сказала она. — Вы заранее позаботились о том, чтобы я окончательно превратилась в вашу собственность.
По-видимому, и для него это не было секретом.
— Ребенок? — спросил он, очень довольный. — По правде говоря, у меня возникали такие подозрения.
— Почему знали все, кроме меня? — воскликнула, потеряв терпение, Юджиния.
Гилберт снова рассмеялся:
— Перемены в вашем настроении довольно легко поддаются объяснению. Легко, конечно, для вашего мужа. Вряд ли посторонний человек может в них разобраться. Хорошо, что ирландец уехал. Я уверен, он не захотел бы писать портрет беременной женщины.
Юджиния ничего на это не ответила, и он поглядел на нее долгим внимательным вопрошающим взглядом.
— Вы хотите этого ребенка, ведь правда?
Она опустила голову:
— Вы знаете, что я всегда хотела иметь детей.
— Только не говорите о себе в прошедшем времени. Вы хотите этого ребенка. Разве не так вы должны сказать? Надо смотреть в будущее. Я хочу, чтобы вы были счастливы. Я построил Ярраби для вас.
— Мне это известно.
— Нет, видимо, невозможно сделать счастливым того, кто не желает быть счастливым. — Гилберт сказал это таким озадаченным тоном, что в ней заговорило чувство справедливости.
— Я иногда тоскую по дому, но вряд ли могу винить в этом вас.
Просительная нотка в голосе жены растрогала Гилберта, он обнял ее.
— Послушайте! Я даю вам обещание. Как только я соберу хороший урожай, то отправлю вас погостить на родину. К вашей сестре, которой вы постоянно пишете письма.
Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами:
— А как же дети?
— Ах, вы уже говорите «дети», — в восторге сказал он. — Я был бы рад иметь целую дюжину, если хотите знать. Но, может, эту проблему мы решим, когда она вплотную встанет перед нами? Что я намерен сделать в настоящий момент — это написать Филу и Мерион Ноуксам. Пусть приедут на несколько дней. Фил сможет вас осмотреть, а Мерион расскажет все сиднейские сплетни. Это отвлечет вас от мрачных мыслей.
В эту ночь, как и следовало ожидать, она очутилась в его объятиях. Он ничего не делал, только крепко прижимал ее к себе, но она ощущала его с трудом подавляемую страсть. Она была благодарна Гилберту за сдержанность, но в то же время испытала непреодолимое предательское волнение от того, что мужское тело прижимается к ее телу. Ей так ясно представился Колм, что на глаза под сомкнутыми ресницами навернулись слезы.
— Поглядите-ка, миледи! Австралийская малиновка! И что такого вы видите в этой крохотной птахе, что навевает на вас печаль?
Откуда Пибоди знать, что не кто иной, как Колм, познакомил Юджинию с австралийской красноголовой малиновкой, с ее прелестным красным хохолком и красной же грудкой, н с окрашенными в яркие цвета корольками, и склонными к флирту трубастыми голубями с веерообразным хвостом.