Улыбка пересмешника - Михалкова Елена Ивановна (читать хорошую книгу .TXT) 📗
– Виктория, что случилось? – осторожно спросил Макар. – Что вас так расстроило?
Она продолжала молчать, будто не слышала.
– Вика... – сочувственно позвал Бабкин. – Может быть, вы...
– Они его отпустили, – выговорила Вика ровным, лишенным красок голосом, не глядя на них.
– Кого? Вашего бывшего мужа?
– Да. Кирилла. Я была уверена, что... Нет, это неважно.
– На каком основании его отпустили? – уточнил Сергей, подождав и не дождавшись продолжения.
– Экспертиза показала, что эпидермис под ногтями Сени не Кирилла.
– Значит, все-таки там есть эпидермис? – нахмурился Илюшин. – Серега, это возможно?
– Конечно. Содрал кожу с того, с кем он боролся...
– Это неважно! – повторила Виктория, повысив голос. – Вы понимаете? Все это больше неважно! Следователь был вынужден его отпустить, потому что единственная улика, на которую мы рассчитывали, оказалась ложной! Теперь он на свободе, и я больше никак не доберусь до него.
– Выходит, вашего приятеля и в самом деле убил другой человек... – протянул Сергей, которого новость тоже поразила. Уверенность их клиентки в том, что убийца – ее бывший муж, была так заразительна, что он и не сомневался в результатах экспертизы. И вот теперь получалось, что...
– Они уже нашли преступника? – быстро спросил он, не заметив, как вздрогнул после этого вопроса Данила Прохоров.
– Не знаю... – отозвалась Виктория. – Кажется, нет... не знаю...
Она расползлась в кресле. Не буквально, потому что по-прежнему сидела в той же позе – опустив плечи, уронив руки на колени. Но одному из мужчин, смотревших на нее, показалось, будто из позвоночника этой собранной, волевой, жестокой женщины вынули металлический стержень, на котором все держалось, и ее красивое тело вот-вот рыхло осядет, сползет на пол.
Забыв о Прохорове, Бабкин сделал шаг вперед и присел перед ней на корточки.
– Не паникуйте вы так, – рассудительно сказал он. – Вспомните: вы сами говорили, что хотите для вашего мужа только справедливости. Ничего страшного не произошло.
Она подняла на него серые глаза, которые, казалось, изменили цвет: из глубоких, зачаровывающих, как озерная глубина, стали цвета долго лежавшего пепла.
– Вы не понимаете... – тихо проговорила она. – Я знаю, что это он его убил. Что бы там ни говорили улики, знаю. Он каким-то образом переиграл меня, и я даже не понимаю как. Все было бессмысленно. Он все равно сильнее. Ничего не изменилось.
Она встала, и Сергей вынужден был подняться вместе с ней.
– Спасибо, Макар Андреевич, за помощь. – Она говорила сухо и официально. – Мы с вами в расчете?
Илюшин, поколебавшись, кивнул.
– Тогда желаю удачи. До свиданья.
– Как до свиданья? – поразился Бабкин. – А с этим что делать? – Он указал на Прохорова, не проронившего ни слова и пытавшегося понять, что изменилось для него с полученной новостью.
Вика остановилась в дверях, безучастно обернулась к Даниле.
– С этим... Какая разница? Отпустите его. Он, кажется, хотел меня убить... Вы ведь хотели меня убить, так? – обратилась она к Прохорову. – Можете сделать то, за что вам хотели заплатить.
Трое мужчин заговорили одновременно.
– Не мелите чепуху! – жесткий голос Макара.
– Вика, вы с ума сошли?! – протестующий – Бабкина.
– Да ты дура чокнутая! – возмущенный – Прохорова.
Не ответив ни одному из них, Виктория Венесборг вышла из квартиры и тихо прикрыла за собой дверь.
– Макар, я ее догоню, – встрепенулся Бабкин.
– Нет смысла. Ей нужно прийти в себя, мы тут ничем не поможем.
– Да она в таком состоянии под машину попадет!
Илюшин пожал плечами:
– Она потрясена, конечно, но не до потери инстинкта самосохранения. Хотя меня, признаться, удивляет такая реакция. Ладно... Мы свою часть работы выполнили, на этом дело предлагаю считать закрытым.
Бабкин перевел взгляд на Прохорова.
– А с этим красавцем что делать будем?
– То, что она и сказала.
Сергей пристально посмотрел на напарника и сделал короткий жест, предлагая выйти и обсудить вопрос с глазу на глаз. Макар скептически покачал головой, но подчинился. Они вышли, и до Прохорова донеслись негромкие голоса, но слов он не мог разобрать. Затем закрыли дверь, и голоса пропали.
Оставшись один, Данила Прохоров сделал то, что сильно удивило бы Бабкина, если бы он мог это увидеть, и заставило бы по-другому взглянуть на их пленника. Вскочив, он пружинистыми шагами подошел к письменному столу, подцепил скованными руками стакан, из которого торчали карандаши и ручки, опрокинул его на сиденье кресла, чтобы не загремели, и, поискав, вытащил оттуда канцелярскую скрепку. Разогнув ее зубами, он перехватил скрепку пальцами так, чтобы один конец ее оказался в скважине наручников, и принялся поворачивать, будто прислушиваясь к чему-то.
С первого раза у него не вышло, потому что скрепка выпала, и пришлось повторять все заново: поднимать, пристраивать в пальцах. К счастью для Прохорова, запястья у него были узкие, и наручники, обхватывавшие их неплотно, скользили по рукам, отчего у него появлялась свобода маневра со скрепкой. Данила орудовал импровизированной отмычкой до тех пор, пока не почувствовал, что она встала как надо. Тогда очень осторожно, стараясь не дышать, он нажал на длинный ее конец, как на рычаг, и услышал негромкий щелчок. Секунду спустя он уже сбросил наручники, мысленно благодаря свою полукриминальную юность за полученные навыки.
Из того, что услышал Прохоров, он вывел одно: здесь ему больше делать нечего. У него было ощущение, что теперь он знает еще меньше, чем раньше, и это его не устраивало. Данила понял из разговора, что женщина, которую он едва не похитил, считала виновным в убийстве своего друга кого-то другого, и ее ошеломила новость о том, что убийца – не тот другой. Но что она предпримет, придя в себя, когда перед ней встанет вопрос, заданный здоровяком – кто же настоящий преступник? – Прохоров не знал.
Данила старался рассуждать, встав на ее позицию. Хотела она найти убийцу? Хотела. И даже наняла для этого специального человека. Более того, она, по всей видимости, подкупила следователя, и дело закрутилось с такой быстротой, которая в России обеспечивается исключительно большой личной заинтересованностью, а та, в свою очередь, только хорошим кушем.
Ее догадка не подтвердилась, и женщина ушла... Но по прошествии некоторого времени она, возможно, решит, что не стоит отказываться от поисков настоящего убийцы. И что тогда делать? Как он сможет ее остановить?
Прохоров решил, что ответы на эти вопросы следует искать где угодно, но только не в этой квартире, а каждая секунда раздумий приближала его к вероятности не выбраться отсюда в ближайшее время. Он скользнул к двери, постоял, прислушавшись, и приоткрыл ее. Коридор был пуст. Из соседней комнаты слышались неразборчивые голоса, и Прохоров быстро прошел мимо нее, стараясь ступать бесшумно. Плечом он задел висевшую на стене фотографию в рамке и едва не уронил ее, но в последнюю секунду поймал и осторожно придержал, матеря хозяина квартиры: лучше бы картины вешал – они тяжелые, их уронить куда сложнее.
Разбираться с замком не потребовалось, потому что дверь была открыта – после ухода женщины его сторожа даже не потрудились запереть ее. Вырвавшись из квартиры, Данила, не доверяющий лифтам, рванул вниз по лестнице со спринтерской скоростью и пролетел двадцать пять этажей, даже не заметив.
В холле вязала консьержка, и запыхавшийся Прохоров замедлил шаг, чтобы не вызывать подозрений. Он устремился к наружной двери, как вдруг увидел в окно стоявшую снаружи Викторию. В тот самый момент, когда Данила затормозил, едва не упав на ступеньках, женщина, тряхнув головой, спустилась вниз с крыльца и медленно пошла вдоль дома, не обращая внимания на прохожих, оборачивавшихся на нее.
Дальше Прохоров не колебался. Подчиняясь внутреннему голосу, требовавшему контролировать человека, от которого, как он считал, зависит его дальнейшая судьба, Данила выскочил на улицу и пошел за ней следом, держась на приличном расстоянии и постоянно оглядываясь в опасении увидеть за своей спиной широкоплечего Сергея или его худого и опасного, как кобра, напарника. Но страх его был напрасен: за ним никто не шел, и мало-помалу Прохоров успокоился. Ему требовалось время, чтобы принять какое-то решение, и потому он продолжал идти за женщиной в измятом сером платье и порванных чулках.
