Две жизни - Антарова Конкордия (лучшие книги без регистрации .txt, .fb2) 📗
Всегда чувствительный к юмору, я залился смехом, услышал, что прыснул и матрос; с нами смеялся и Иллофиллион, наблюдая на моем лице все промелькнувшие в моей голове мысли, которые он так великолепно умел прочитывать. Моя физиономия в сочетании с ухмыляющимся лицом матроса рассмешили бы и самого сурового человека. У Иллофиллиона был вид лукавого заговорщика, и он поблескивал глазами не хуже желтоглазого капитана.
Я положил записку в карман и заявил, что умру с голоду, если меня не накормят тотчас же. И крайне был поражен, узнав, что уже два часа дня.
Мы сели за стол. Я уплетал все, что мне подставлял Иллофиллион, а он, смеясь, говорил, что впервые в жизни кормит тигра.
К нам подошел капитан. Радостно поздоровавшись, он заявил, что никогда еще не видел человека, который хохотал бы во всю мочь в момент, когда со всех сторон подступает смерть.
– Я создам новую морскую легенду, – сказал он. – Есть легенда о Летучем Голландце, о страшном вестнике гибели для моряков. Есть легенда о Белых братьях, несущих спасение гибнущим судам. Но легенды о веселом русском, смеющемся во весь рот в минуты грозной опасности и раздающем людям пилюли, поддерживающие силы, еще никто не придумал. Я расскажу в рапорте начальству о той помощи, которую вы с братом оказали команде и всем пассажирам парохода в эту ночь. О вас, мой молодой герой, я поведаю особо, потому что пример такого дерзновенного бесстрашия – это уже неординарное явление.
Я сидел покрасневший и вконец расстроенный. Я хотел сказать капитану, как сильно он ошибается, ведь я просто шел на помочах у Иллофиллиона, которому был скорее обузой, чем помощью. Но Иллофиллион, незаметно сжав мне руку, ответил капитану, что мы очень благодарны за столь высокую оценку наших ночных подвигов. Иллофиллион напомнил, что турки не менее нашего трудились во время бури.
– О да, – ответил капитан. – О них я, конечно, тоже не забуду. Они тоже проявили героизм и самоотверженность. Но находиться внутри парохода или быть на палубе, ежеминутно рискуя быть смытым волной, – огромная разница. Вы далеко пойдете, юноша, – снова обратился он ко мне. – Я могу составить вам протекцию в Англии, если вы вдруг решите переменить карьеру и сделаться моряком. С таким даром храбрости вы очень скоро станете капитаном. Ведь вам теперь всюду будет сопутствовать слава неустрашимого. А это – залог большой морской карьеры.
Поблескивая своими желтыми кошачьими глазами, он протянул мне бокал шампанского. Я не мог не принять бокал, рискуя показаться неучтивым. Затем капитан подал бокал Иллофиллиону и провозгласил тост за здоровье храбрых. Мы чокнулись; он осушил бокал с шампанским единым духом, хотел было налить еще, но его отозвали по какому-то экстренному делу.
У нас не было особого желания пить шампанское в такой жаркий день. Иллофиллион велел матросу-верзиле, принесшему мороженое, отнести серебряное ведерко с шампанским в каюту капитана, а мне сказал:
– Надо пойти к нашим друзьям, если они сами сейчас не поднимутся. Оба они несколько раз заходили сюда справляться о твоем здоровье. Да и по отношению к даме надо проявить вежливость. Прочти же записку, – прибавил он, улыбаясь. Я только успел опустить руку в карман, как послышались голоса, – и к нашему столу подошли турки.
Оба они поприветствовали меня и порадовались, что буря не повредила мне. Старший приподнял феску на голове сына, и я увидел, что большой участок его головы выбрит и на него наложена повязка, заклеенная белой марлей: он ударился головой о балку, когда волна подбросила пароход. Повязку, как оказалось, накладывал Иллофиллион; и мазь была такой целебной, что при сегодняшней перевязке рану можно было уже заклеить. Турки пробыли с нами недолго и пошли завтракать вниз, в общую столовую.
Наконец я достал письмо и разорвал конверт.
Глава 13
Незнакомка из каюты 1А
Письмо было адресовано «Господину младшему доктору». Оно носило такое же обращение и было написано по-французски. Я стал читать вслух:
«Мне очень совестно беспокоить вас, господин младший доктор. Но меня крайне волнует состояние моей девочки; да и маленький что-то уж очень много плачет. Я вполне понимаю, что мое обращение к Вам не совсем деликатно. Но, Боже мой, Боже, – у меня нет во всем мире ни единого сердца, к которому я бы могла обратиться в эту минуту. Я еду к дяде, от которого уже полгода не имею известий. Я даже не уверена, жив ли он? Что ждет меня в чужом городе? Без знания языка, без умения что-либо делать, кроме дамских шляп. Я гоню от себя печальные мысли; хочу быть храброй; хочу мужаться ради детей, как мне велел господин старший доктор. О Вашей храбрости говорит сейчас весь пароход. Пожалуйста, заступитесь за меня. В соседней с нами каюте поместилась важная старая русская княгиня. Она возмущается, что кто-то посмел поместить в лучшую каюту меня, – «нищенку из четвертого класса», и требует, чтобы врач нас выкинул. Я не смею беспокоить господина старшего доктора или капитана. Но умоляю Вас, защитите нас. Упросите важную княгиню позволить нам ехать и дальше в нашей каюте. Мы ведь никуда не выходим; у нас все, даже ванная, отдельное, и мы ничем не тревожим покой важной княгини. С великой надеждой, что Ваше юное сердце будет тронуто моей мольбой, остаюсь навсегда благодарная Вам Жанна Моранье».
Я старался читать спокойно это наивное и трогательное письмо; но раза два мой голос дрогнул, а лицо бедняжки Жанны с бегущими по щекам слезами так и стояло передо мной. Посмотрев на Иллофиллиона, я увидел знакомую суровую складку на его лбу, которую замечал не раз, когда Иллофиллион на что-либо решался.
– Этот дуралей, наш верзила, вероятно, протаскал письмо целый день, сочтя его любовным и потому скрывая его от меня, – задумчиво сказал он. – Пойдем сейчас же, разыщем капитана, и ты переведешь ему это письмо. Возьми и наши аптечки; обойдем заодно и весь пароход.
Мы повесили через плечо аптечки и отправились искать капитана. Мы нашли его в судовой канцелярии и рассказали, в чем дело. Я видел, как у него сверкнули глаза и передернулись губы. Но он сказал только:
– Еще десять минут, – и я иду с вами.
Он указал на кожаный диванчик рядом с собой и продолжал слушать доклады подчиненных о том, что сделано «согласно его распоряжениям» – для починки судна и помощи пассажирам.
Ровно через десять минут – точно, ясно, не роняя ни одного лишнего слова, – он отпустил всех и вышел с нами в отделение лазаретных кают первого класса. Мы поднялись по уже знакомой мне узкой винтовой лестнице и вышли прямо к дверям каюты 1 А.
В коридоре столпился народ; слышались спокойный и твердый голос врача, видимо, кому-то возражавшего, и визгливый женский голос, говоривший на отвратительном английском языке:
– Ну, если вы не желаете ее отсюда убрать, то я это сделаю сама. Я не желаю, чтобы рядом со мной ехала какая-то нищая тварь! Вы обязаны делать все, чтобы не волновать пассажиров, заплативших за проезд такие огромные деньги!
– Я повторяю, что таково распоряжение капитана, а на пароходе он царь и бог, а не я. Кроме того, это не тварь, – и я очень удивлен вашей малокультурной манере выражаться, – а премилая женщина. И за проезд в этой каюте она уже все сполна заплатила; вы же под предлогом продолжающегося расстройства нервов не заплатили еще ничего, – снова раздался спокойный голос врача.
– Да как вы смеете со мной так разговаривать? Вы грубый человек. Я не стану ждать, пока вы соблаговолите убрать отсюда столь приглянувшуюся вам девку. Вы хотите удобно устроиться и иметь рядом развлечение за казенный счет. Я пойду и сама выгоню ее! – визгливо кричала княгиня.
Доктор вспылил:
– Это бог знает что! Вы говорите не как аристократка, а…
Тут капитан выступил вперед и стал спиной к двери каюты 1 А, к которой подошла старая грузная женщина, раскрашенная, как кукла, в золотистом завитом парике, в нарядном сером шелковом платье, увешанная золотыми цепочками с лорнетом, медальоном и часами. Толстые пальцы ее рук были унизаны драгоценными кольцами.
