Девушка, не умеющая ненавидеть - Данилова Анна (читать книги .txt) 📗
– Если вы не возражаете, я сам могу открыть дверь, – с интригующей улыбкой Григорий подошел к двери. – Доставайте-ка свои закуски! Где там ваши гуси, пироги?
Тамара медленно повернула голову, взгляды наши встретились. Что происходит? Какие закуски? Откуда ему известно о пирогах и гусях?
Дверь открылась, и вошел Виктор. Мужчины пожали друг другу руки.
Они были знакомы!
– Думаю, что теперь пришла пора вам все объяснить, – сказал Виктор, приблизившись ко мне и поцеловав меня в щеку.
Я без слов достала из кармана пистолет.
22. Маша. Январь 2015 г.
Рисунок на обоях был знаком, золотистая полоска с вкраплением белых розочек. Да и светильник в форме лилии, сейчас мерцавший в полумраке своими блестящими гранями, я тоже видела, и часто. Сердце мое медленно, но верно наполнялось теплой радостью от тех ассоциаций, с которыми был связан этот визуальный ряд увиденного мною. Ну, конечно же, это был дом, тот самый дом, в котором жил он. Вот только как я здесь оказалась? И почему лежу на полу?
Я снова закрыла глаза и попыталась вспомнить, какой сейчас месяц. Кажется, зима. Январь? Я вспомнила – заснеженный сад. И холод. А потом что было?
Во рту оставался привкус какой-то приторной ягоды. И я знала эту ягоду, да только не могла вспомнить ее название.
Тело затекло, я попыталась пошевелиться, приподнялась на локте, оглянулась.
Я лежала на полу в прихожей, прямо на коврике перед входной дверью дома Соболевых.
Коврик был желтоватый, мягкий, с розовыми узорами.
Что я делаю в этом доме? Как здесь оказалась? Что вообще со мной?
Я поднялась и, пошатываясь, добрела до первой двери, заглянула в комнату. Ну, да, это была гостиная, та самая гостиная, где мы собирались иногда с нашими друзьями, чтобы посидеть вместе, поужинать, поиграть в карты. Темно-зеленые шторы, заиндевевшее окно, за которым голубые, припорошенные снегом ели. Сумерки. И очень тихо.
В центре, рядом с ножками стола, на паркете лежало тело. Женщина в темных брюках и белом свитере, окрашенном в области груди, из которой торчал нож, алой кровью. Картинка из фильма ужасов. Если бы не лицо. Лицо, которое преследовало меня с тех самых пор, как я увидела ее, катающуюся на качелях, на мониторе его компьютера.
Странным было то, что на мне почему-то оказалась пижама, а сверху наброшен халат. Он распахнулся, и мне было холодно. Я посмотрела и увидела, что и моя пижама, полудетская, в розовых слониках, и мой темно-зеленый халат тоже забрызганы кровью. Эта подсыхающая кровь холодила мою кожу и делала мое пребывание в этой комнате невыносимым, нереальным.
Тамара была отвратительно мертва. И даже мертвая она вызывала во мне панический ужас. Словно в любую минуту могла подняться и походкой зомби из компьютерных игр, как слепая, выставив перед собой руки с растопыренными пальцами, направиться в мою сторону.
Я не помнила, как такое могло получиться, что я все-таки привела свой приговор в исполнение. Уравновесила мои страдания с ее страданиями.
Тишина ломила уши. Казалось, стены дома сдавливают меня и мешают дышать. А еще очень сильно болела голова.
И тут я вдруг вспомнила, бросив взгляд в окно, как бежала сюда, на горящие окна, в надежде встретить Гришу.
Точно! Он же напоил меня чаем! С малиной! Вот откуда этот сладкий малиновый вкус.
– Гриша! – крикнула я что было сил и развернулась, чтобы выбежать из гостиной, переполненной смертью. И тотчас застыла, пораженная тем, что увидела. По левую сторону от двери, прислонившись к стене, сидел, опустив голову, он. Мой Гриша. Горло у него было перерезано, его светлый свитер стал красным от крови.
Мне стало нечем дышать, я закрыла лицо ладонями и закричала так сильно, как только могла. О чем был этот крик? Это была моя боль. Боль той распирающей меня пустоты одиночества, что не смог заполнить ни один мужчина в моей жизни, кроме единственного, никогда не принадлежавшего мне. И даже сейчас, когда он находился совсем рядом со мной, он принадлежал ей, женщине, по воле случая рожденной моей матерью. Только и было у нас с ней общего – утроба нашей непутевой и эгоистичной матери. Все!
Я повернулась и снова увидела ее. Значит, я все-таки сделала это. Мама Клава не успела, убитая перитонитом, а я, значит, смогла это сделать. В сущности, это было единственно правильное решение. И не надо мне было придумывать и организовывать этот сложнейший в исполнении план с тюрьмой, надо было покончить с этой хищницей сразу, как только мне стало известно об ее связи с Гришей.
Это Вик спутал мне все карты. Сказал, что мои эмоции выдадут меня, что я не смогу лишить ее жизни, не оставив следа. Что это очень трудно. А сам он не хотел впутываться в это дело. Вот так и родилась идея посадить Тому в тюрьму. Я была уверена, что за то время, что она там пробудет, я сумею приручить Гришу к себе, что мы с ним к моменту освобождения Тамары уже будем вместе. Но я просчиталась. Хотя мне многого удалось достигнуть. Одно то, что я с помощью нехитрых трюков с фотографиями, расставленными в моем доме, заставила ее поверить в то, что Гриша – мой муж и отец моих сыновей.
Ее глаза, наполненные удивлением, ужасом и страхом в тот момент, когда я вызвала полицию и сдала ее как грабительницу, – часто снились мне…
Ну все. Теперь-то все кончено. Ее нет.
Вот только я ничего не помню. Как все произошло?
Итак. Я пришла сюда, Гриша напоил меня чаем с малиной. Что было потом? А потом, я думаю, случилось то, чего я так ждала и боялась. В Чиверово приехала Тамара. По мою душу. Зашла в мой дом, я же оставила его открытым, а меня там нет. Уж не знаю, с чем она приехала, чего хотела. Поговорить? Отомстить? Убить? Увидеть Григория?
Возможно, она уже узнала, что Григорий мне не муж, а просто сосед. Увидела горящие окна в его доме, вошла…
Боже, ну, конечно! Я вдруг все вспомнила! Я же в очередной раз призналась Грише в любви… Он позволил мне сесть к нему на колени. Возможно, мы целовались… Или… Память снова захлопнулась, как черный ящик. Я даже потрясла головой, словно это могло помочь активизироваться моим мозгам.
В любом случае в этом доме произошло страшное. Кто-то из нас не выдержал. Кто набросился первый? Я? Или Тома? Думаю, что она. Копила в себе желание мести, а когда увидела меня, дала волю своим чувствам, схватила нож. Набросилась на меня. Я вывернула ее руку, нож выпал, я нагнулась за ним, Тома схватила меня за волосы… Может, от этого так болит голова?
А что в это время делал Гриша?
Мой мозг отказывался воспринимать его смерть. Он не мог умереть. Все это – другое измерение, даже не сон, а словно… предупреждение. Я сейчас проснусь, и окажется, что окна в соболевском доме не горят, и я дома. И Гриши не было! Денис с мальчиками уехали, а я снова уснула. В пижаме и халате.
Я опустилась на колени перед моим мертвым возлюбленным. И заскулила. Я вдруг представила себя собакой. Потом завыла. Закричала, пока не сорвала себе голос.
Но я так и не проснулась.
…Вероятно, Гриша бросился нас разнимать. Кто-то из нас – я или Тома – размахивал ножом, нанес ему смертельную рану… Ну, а после я убила ее.
Память, добрая и ласковая, заблокировала мое прошлое, как сейф. Чтобы я ничего не помнила. Не переживала вновь и вновь весь этот кошмар. Пусть я не помню. Зато остатки разума подсказывают мне, что только я виновна в этих двух смертях. И мне надо бежать. Я все равно уже им ничем не помогу. Все кончено. Мне нужо позаботиться о себе, о моей семье, о Денисе.
