Куда он денется с подводной лодки - Труш Наталья Рудольфовна (бесплатные полные книги TXT) 📗
Они прошли в кабинет. В нем все было так же, как и много лет назад: книжные стеллажи под потолок, картины художников-маринистов, большой макет парусника с запылившимися парусами, модели подводных лодок.
Баринов-старший прошел за стол, на котором стоял знакомый Илье с детства письменный прибор в виде субмарины, опустился в кожаное кресло.
Илья отметил про себя, какой он еще молодцеватый в свои семьдесят лет, легкий и подвижный. И современный. Вон на столе у отца появился компьютер, которого раньше не было.
– Что стоишь? В ногах правды нет. – Отец показал Илье на старинный кожаный диван с высокой спинкой, на которой расправил свои деревянные двухметровые крылья искусно вырезанный из цельного куска древесины орел.
Илья тяжело опустился на диван, и тело вспомнило, как в детстве влезал на этот диван с ногами и слушал рассказы деда Михея о море и моряках. Внутри у него все оцепенело. Обида чуть не хлестанула горлом. Хотелось спросить: за что его лишили дома, в котором он вырос? Но не затем, чтобы задавать вопросы, он пришел в родительский дом.
– Отец, то, что я скажу, наверное, удивит тебя, – начал Илья, внимательно глядя в глаза Баринова-старшего. – Я и сам еще не пришел в себя. Не торопись с выводами. Выслушай меня...
– Ты что тянешь, сын? – поторопил Илью Александр Михеевич. – Давай: зарядил, так стреляй!
Илья набрал воздуха в легкие и сказал:
– Я сегодня узнал, что у меня есть сестра – твоя дочь. – Баринов-старший вскинулся, но Илья остановил его жестом. – Подожди! Выслушай.
Илья рассказал, как познакомился с Тосей, как случайно увидел фото Баринова-старшего в комнате матери Тоси – Софьи Гавриловны. О том, что было потом, Илья умолчал. Отец менялся у него на глазах. Он почувствовал, как стали тяжелы у него руки, как навалились они, словно чугунные, на стол. На лбу пролегла бороздка, которой еще мгновение назад не было и в помине. А вот волевые складки у губ разгладились. И глаза потеплели, заблестели. Илье даже показалось, что в них пролились слезинки, но усилием воли он не дал им выкатиться.
– Солнечка моя... – Баринов-старший прошептал имя, которое долго ему снилось. – Ты ее видел? Как она? Где она живет?
– Хорошо. – Илья не стал ничего говорить отцу о том, что Софья Гавриловна не желает его видеть. – Отец, Тося хочет встретиться с тобой.
Дверь в кабинет приоткрылась, вошла Тамара Викентьевна, белая, как стена.
– Через мой труп! Слышите?! Только через мой труп. Саша! Ты что, не понимаешь, что это элементарный шантаж?
– Шантаж? – Баринов-старший поднялся из-за стола. – Да она даже слова такого не знает, в отличие от тебя, Тома. И с дочерью своей я встречусь. Прямо сейчас! Едем, – кивнул он Илье.
– Тамара Викентьевна, что же будет-то, а? – плаксиво ныла невестка Танечка, обмахивая платочком держащегося за сердце мужа Ивана, который синими губами повторял, как попугай, одну и ту же фразу: «Иуда! Настоящий Иуда, а не брат!»
– А ничего не будет! – резко бросила Тамара Викентьевна, глядя в окно на то, как муж и сын садятся в серую «Волгу». – Куда он денется с подводной лодки?
* * *
Баринов-старший приказал сыну завернуть по пути в магазин за подарками.
– Бать, какие магазины?! Первое января!
– И что ты прикажешь мне делать?! Мы сорок лет не виделись, и я явлюсь без подарков?! Тогда ищем рынок, нужны цветы. Самые лучшие.
Это было тоже не так просто. Но, помотавшись изрядно по городу, они все-таки нашли цветочный салон.
Баринов придирчиво рассматривал цветы, долго думал – какие лучше. Купил две охапки роз и хризантем.
Илья тоже выбрал букет каких-то экзотических цветов – из спиральных зеленых веточек торчали оранжевые с черными крапинами цветоносы, словно клювы заморских птиц, чешуйчатые шишки серебристо-серого цвета.
Илья заметил, как тряслись руки у отца, когда он расплачивался у кассы. Потом обернулся к Илье и улыбнулся:
– Ну, а ты-то кому такую непонятность приобретаешь?
– Есть кому, отец. И именно такие нужны. Необычные.
– Ну-ну, тихушник.
Илья видел, что за этим непринужденным разговором отец скрывает свою растерянность.
– Как думаешь, она меня захочет видеть? – спросил Баринов-старший, когда они подъехали к дому. – Если честно, я даже боюсь идти.
– Не знаю, бать, сложно все. Да ты не думай. Приехали уже, что будет – то и будет.
Дверь в квартиру Кузнецовых распахнулась, как будто за ней стояли и ждали звонка. Баринова ждали. В прихожей толпились все – Тося, Игорь и Инга.
Увидев на пороге не одного, а сразу двух Бариновых, Тося растерялась.
– Здравствуйте! – сказала смущенно. – Проходите, пожалуйста...
– Вот ты какая, дочка... – Голос у Баринова-старшего дрогнул, будто споткнулся. – Правда, похожа с Илюхой. Моя. – Посмотрел, прищурив глаза, на Тосю, повторил: – Моя девочка! – Слезы все-таки задрожали у него в уголках глаз. – Елки зеленые, как чувствовал: всю жизнь девочку хотел!
Баринов-старший неуклюже обнял Тосю. У него это плохо получилось – цветы мешали.
– Ой, цветы тебе, Тонечка. И маме. Где Соня?
Тося изменилась в лице.
– Мы не ждали вас сегодня, мама даже не знает, что вы приехали. Посидите, я сейчас с ней поговорю.
Инга увлекла всех на кухню, к столу с чаем и с пирогами. Баринов-старший увидел в руках у Инги букет с экзотическими растениями и понял – это женщина Ильи. И не просто женщина, женщина любимая.
* * *
Софья Гавриловна приняла Баринова через час. Сначала отказывалась наотрез, потихоньку отматерила дочь:
– Туська, твою дивизию так-перетак! Ты посмотри на меня! Посмотри-посмотри! Я ведь сегодня совсем не хороша. Ну, если только припудрить носик. – Софья Гавриловна была в своем репертуаре. – Ну и давай, ищи, что ли, где там мой шанхайский барс!
Тося извлекла из шкафа любимое мамино платье, в котором Софья Гавриловна выглядела почти английской королевой.
– И тапочки, Туська, к чертям собачьим. Доставай туфли!
– Мам, ты ж на каблуках стоять не сможешь!
– Я не смогу?! – Софья Гавриловна приосанилась. – А я и не буду стоять. Я сидеть буду! Но так гордо, как другие не стояли. Туська, я тебе сейчас анекдот расскажу на эту тему.
– Мам, какие анекдоты?! Человек ждет!
– Подождет! Я его сорок лет ждала! Так вот. Приглашает мужчина женщину по вызову, а к нему приходит бабушка типа меня. Он ей говорит: «Бабка! Ты что приехала? Ты же еле на ногах стоишь!» А она ему: «Ну и что?! Лежать-то я еще могу!»
– Мам! – Тося покраснела. – Юмор у тебя армейский!
– Нормальный, Туська, юмор. Просто нервничаю я.
Потом еще двадцать минут Тося делала матери прическу, подводила ей глаза и брови.
Губы тетя Соня дрожащей рукой накрасила сама, потом критически посмотрела на себя в овальное зеркало.
– И ни хрена еще не секонд-хенд, правда, Туська?! – Софья Гавриловна подмигнула своему отражению в зеркале. – А с этим Бариновым вечно так: как снег на голову! Сорок лет спустя...
Тося еще раз осмотрела макияж и наряд: мамуля выглядела на все сто.
– Ну, все? Зову?
– Подожди, Тусь... – Софья Гавриловна вопросительно посмотрела на дочь. – Мы ведь не решили, прощать или нет?
– Мам, а это уж что сердце тебе скажет...
– А то ты не знаешь, что оно скажет?! Что оно скажет, Туська, если в жизни у меня была одна любовь...
– Моряки?! – улыбнулась Тося.
– Они, сволочи! – Софья Гавриловна подмигнула дочери, и обе они громко расхохотались.
* * *
– ...я знаю, я дурак, Солнечка моя, – говорил тихо Саня Баринов, стоя на коленях перед Софьей Гавриловной, гордо восседавшей на стуле, как на королевском троне.
На черном платье алели розы, которые Софья Гавриловна держала в руках. Она сжимала стебли так крепко, что шипы впивались ей в сухенькие ладошки. Это не давало ей расслабиться и разрыдаться в голос.
– ...я ведь хотел как лучше, чтобы тебе легче было, а вышло... а вышло как всегда. Все своими руками закопал. Все боялся, что, не дай бог, аморалку пришьют, попрут со службы. Род знатный, морской, традиции, брак равных. Ох и наколбасил я с этим делом, Солнечка. Тебе жизнь сломал, себе... Сыну тоже. Илюху мы знаешь как в угол загнали?! Не дали ему жениться на той, которую любил. Оболгали. Мать такой огород нагородила! И я не остановил, хоть и знал. Сам ведь из-за этого всю жизнь страдал. И парня с девчонкой разлучил. И что? А ничего! Больше двух десятков лет он с другой прожил, сынов поставил на ноги, плюнул на карьеру, на постылую жизнь, ушел из семьи, где ему холодно было. Сейчас вот, смотрю, дама сердца у него, как два голубя друг над другом. И пусть. Он ведь ласки от жены не видел, а тут – сияет прямо. И пусть!
