Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Эдвардс Энн (читать полные книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Он был личным редактором Пегги, и редактором хорошим, вполне отдающим себе отчет в том, сколь много работы еще потребует от Пегги эта рукопись.
По его собственному признанию, он был чрезмерно строг в своих оценках, и, поскольку почерк у него был понятнее, чем у жены, многие исправления в окончательном варианте рукописи делались его рукой. И чем глубже погружались они в работу, тем больше росла зависимость Пегги от Джона. Он был для нее не только редактором, но и учителем и наставником.
В октябре уверенность в своих силах, столь твердая еще месяц назад, вновь стала покидать Пегги. Работа оказалась намного труднее, чем она предполагала. Окончательная отделка глав, ликвидация повторов, выбор окончательных вариантов для них — все это было совсем непростым делом.
Ткань ее романа оказалась столь плотной, что при попытке что-либо удалить или вставить вся картина, казалось, рассыпалась на куски, как гигантская головоломка, и собрать их вновь было невероятно трудно. А когда она все-таки пыталась это сделать, все швы оказывались на виду. Не помогло ей и то, что отец, наконец, хоть и неохотно, но прочел книгу и похвалил ее историческую достоверность, добавив, правда, при этом, что не понимает, как может какая-либо компания вкладывать деньги в подобные вещи. После отца роман прочитал Стефенс, который не отважился на большее, чем произнести: «Это компетентная вещь».
Вновь ожили все давние сомнения Пегги. Завершение работы над рукописью стало теперь просто необходимостью, но Пегги не питала никаких надежд на успех.
Парадокс состоит в том, что, хотя Пегги редко отказывалась принять брошенный ей судьбой или людьми вызов, она в то же время страшно боялась перемен. Медора как-то говорила, что та «стремительность, торопливость», которая была характерна для Пегги в молодости и которая, собственно, и толкнула ее на «безрассудный брак с таким диким человеком, как Ред Апшоу», а потом привела в газету, «как бы похоронена ее браком с Джоном Маршем».
И действительно, Пегги сумела сохранить свое превосходное чувство юмора, умение быть душой любой компании и способность прекрасно рассказывать. Но в своей повседневной жизни она теперь всецело полагалась на Джона и искала у него помощи и поддержки.
Медора даже предполагала, что и сам Джон из-за боязни потерять Пегги делал все возможное для того, чтобы она чувствовала себя обязанной ему за спасение от общественного презрения после развода с Апшоу, а также старался сформировать у нее такую эмоциональную зависимость от мужа, чтобы она недолго смогла бы действовать самостоятельно. Медора считала Джона «злым гением» в жизни своей подруги, и как раз в это время и наступает разлад в отношениях Медоры и Джона, так никогда до конца и не преодоленный.
Очень чувствительная к подобным вещам, Пегги, не желая терять дружбу Медоры, стала видеться с нею вне дома и без Джона, хотя о причине такого поворота в дружеских отношениях двух женщин они обе тактично умалчивали.
Медору страшно огорчало то, что она видела: Пегги постепенно теряет свой бунтарский дух. На самом же деле можно предположить, что юношеская богемность Пегги и ее кажущаяся эмансипированность были не более чем притворством. Ведь не нашла же она в себе достаточной смелости, чтобы покинуть отцовский дом после брака с Редом. И на карьеру журналиста она решилась лишь по наущению Джона. Да, Пегги быстро освоилась с работой, но Джон никогда не позволял ей предпринимать что-либо самой, и она не протестовала против его вмешательства.
Медора прекрасно знала о том, что Джон был редактором Пегги, но она даже представить себе не могла, сколь беспомощной чувствовала себя ее подруга без поддержки и помощи со стороны Джона.
И роман создавался точно так же: сначала Джон едва ли не силой заставил ее писать, а потом был все время рядом, помогая ей буквально с каждой страницей. И не зря Фрэнк Дэниел, коллега Пегги по «Атланта Джорнэл», позднее назовет супругов Маршей «папой и мамой» романа. И надо признать, что это определение имело под собой веские основания.
Медора, одна из немногих людей, знавших, что роман будет опубликован, была от подобной новости в восторге, надеясь, что это поможет Пегги прийти в себя и вновь стать той «блестящей, талантливой и независимой девчушкой», которая работала когда-то с ней в «Атланта Джорнэл». Что публикация книги поможет Пегги «направить, наконец, свою энергию на что-нибудь еще, кроме семьи и болезней».
Медора весьма критично оценивала ту настойчивость, с какой в свое время Джон уговаривал Пегги бросить работу в редакции, и позднее говорила, что после того, как нога у Пегги зажила, редакция «Атланта Джорнэл» вновь предложила ей работу, но Пегги, по настоянию Джона, отказалась. По мнению Медоры, Джон был не более чем бременем для Пегги, которое она вынуждена была нести и которое удерживало ее в стороне от активной жизни.
Как говорила Пегги, нигде в Штатах нет такого количества писателей-дилетантов, как на Юге. Все они были чем-то похожи друг на друга, а на тех из них, кто в конце концов добивался успеха, все остальные смотрели как на гуру, чей опыт и время должны быть в полном распоряжении любого из менее удачливых.
Пегги была знакома с таким положением дел еще со времен своей репортерской молодости и, опасаясь этого, с растущей тревогой создавала покров секретности вокруг себя и своей работы, чтобы по возможности избежать неминуемых посягательств со стороны собратьев по перу на свои время и опыт.
Но большого успеха в этом она не добилась, ибо впоследствии ее почтовый ящик все равно оказался забит рукописями всех местных авторов. Люди, которых она встречала однажды, а зачастую не встречала никогда, появлялись у ее дверей. Среди них были и местные репортеры, просившие об интервью, а уж это было последнее, чего бы Пегги хотелось: она опасалась, как бы ей не пришлось отбиваться от их вопросов, относящихся к Реду, или иметь дело со «снуперсами» разного рода («сующими нос не в свои дела»). Их жизнь с Джоном — это их личное дело, так же как и ее творческие приемы или любые планы в отношении написания других книг.
И если Пегги нравилось подыскивать рукопись для издательства Макмиллана за небольшие комиссионные, то перспектива быть заваленной непрошеными «шедеврами» была для нее столь ненавистна, что, как писала Пегги, они с Джоном решили брать с каждого автора за чтение по 50 долларов.
Шли дни, и появлялись все новые проблемы. Как оказалось, Пегги неверно рассчитала, сколько времени ей потребуется, чтобы закончить правку рукописи, и теперь не представляла себе, как сумеет она уложиться в срок. Но еще более невозможным для нее было сообщить «Макмиллану», что ей понадобится значительно больше времени, ибо она понимала, что колесо в издательстве уже завертелось исходя из сроков, указанных ею раньше.
Во всем, что составляло историческую канву романа, Пегги была достоверна и дотошна, основываясь на проведенных ею исследованиях в библиотеке Карнеги. Но вопросы военной стратегии в годы Гражданской войны были для нее непостижимы, и описывала она все, что с этим связано, полностью основываясь на тех рассказах знатоков и очевидцев, которые она когда-то слышала. Перед продажей книги издательству она говорила: «Не вижу причин, по которым я должна забивать себе мозги, изучая «военные вопросы», которые я все равно не смогу понять».
И вот теперь, помимо чтения генеральских рапортов времен Гражданской войны, ей пришлось поднять и все свои записи, сделанные ею со слов очевидцев еще во времена работы в газете. А затем, после изучения всех статей, написанных самым авторитетным атлантским историком Куртцем и его женой Анни, она решила обратиться к нему за помощью.
Пегги встречалась с Куртцем лишь однажды, будучи на экскурсии Исторического общества, во время которой она и два ее кузена решили подшутить над Стефенсом, заставив его поверить, что индейский резной нож фабричного производства на самом деле является подлинной вещью из племени чироки, и почти преуспели в этом.
