Иванов катер. Не стреляйте белых лебедей. Самый последний день. Вы чье, старичье? Великолепная шесте - Васильев Борис Львович

Размышляя так, Егор совершил по поселку круг и назад домой прибыл. Скинул шапку и бухнул с порога:

- Утек он, мужик этот. Уволился из нашего населения.

Набрала Харитина в грудь воздуху - аж грудь та выпятилась, как в те сладкие восемнадцать лет, про которые в песне поется да которые Филя в стаканчике ищет, на донышке. И понесла:

- Нелюдь заморская заклятье мое сиротское господи спаси и помилуй бедоносец чертов…

Понурил Егор голову, слушал, на сына поглядывая. Но Колька не на него глядел и не на мать - на компас. Глядел на компас и не слышал ничего, потому что завтра должен был компас этот бесценный отдать за здорово живешь.

А всему виной Оля была. Не сестренка Олька, а Оля Кузина, с ресницами и косичкой. Вовка ее часто за эту косичку дергал, а она смеялась. Сперва ударит, будто всерьез, а потом зубки покажет. Очень Кольке нравилось, как она смеется, но о том, чтоб за косу ее потрогать, об этом он даже помечтать не решался. Только смотрел издали. И глаза отводил, если она ненароком взглядывала.

Теперь они редко встречались: каникулы. Но все же встречались - на речке. Правда, она за кустами купалась с девчонками, но смех ее и оттуда Колькиных ушей достигал. И тогда Кольке очень хотелось что-нибудь сделать: речку переплыть, щуку за хвост поймать или спасти кого-нибудь (лучше бы Олю, конечно) от верной гибели. Но речка была широкой, щука не попадалась, и никто не тонул. И потому он только нырянием хвастался, но она на ныряния его внимания не обращала.

А вчера они с Вовкой на новое место купаться пошли, и Оля Кузина за ними увязалась. На берегу первой платьишко скинула - и в воду. Вовка за ней навострился, а Колька в штанине запутался и на траву упал. Пока выпутывался, они уж в воде оказались. Хотел он за ними броситься, поглядел и не полез. Отошел в сторону и сел на песок. И так муторно ему вдруг стало, так тошно, что ни вода его не манила, ни солнышко. Помрачнел мир, будто осенью. Вовка Олю эту Кузину плавать учил. И показывал, и поддерживал, и рассказывал, и кричал:

- Дура ты глупая! Чего ты сразу всем дрыгаешь? Давай подержу уж. Так и быть.

И Олька его слушалась, будто и впрямь дурой была. Знала ведь, что Колька куда как получше Вовки плавает и глубины не боится, а вот пожалуйста. У Вовки и училась да еще хихикала.

Так Колька в воду и не полез. Слушал смехи эти да Вовкины строгости, придумывал, что ответить, если Оля все же опомнится и в воду его позовет. Но Оля не опомнилась: бултыхалась, пока не замерзла, а потом выскочила, схватила платье и в кусты побежала трусики выжимать. А Вовка к нему подскочил. Шлепнулся на живот, глаза вытаращив:

- А я Ольку за титьки хватал!

Сколько там в Колькином теле крови было - неизвестно, а только вся она сейчас в лицо ему ударила. Аж под ложечкой защемило от бескровия:

- У ней же нету их…

- Ну, и что? А я там, где будут!

Бога Колька молил, чтоб снег пошел, чтоб гроза вдруг ударила, чтоб ветер-ураганище. И помогло: ничего такого, правда, не произошло, но Оля в воду больше не полезла, как Вовка ни настаивал.

- Нет и нет. Мне мама не велит.

Много ли радости человеку надо? «Нет» сказала, и Колька сразу все позабыл: и купание, и смехи ее, и Вовкины нехорошие слова. Врал Вовка, ну конечно же врал, вот и все! И Колька по берегу уже не молчком шагал, а рассказывал про жаркие страны. Про моря, на которых никогда не был, и про слонов, которых никогда не видал. Но так рассказывал, будто и был и видел, и Олины глазки еще шире раскрывались.

А Вовка очень сердился и поэтому шел сзади. И не след в след - вот еще, охота была! - а сбоку, прямо по кустам. Нарочно ломал их там и шумел тоже нарочно.

- Они знаешь какие умные, слоны-то? Они все-все понимают, да! Они и на работу по гудку, как люди, и на обед.

- Надо же! - Это так Олина мама удивлялась, ну и Оля тоже. - А их едят?

Вздохнул Колька: ох, не о том ты спрашиваешь, что интересно. Подумал:

- Дорого.

- Вот бы меня кто слоном угостил! Ну, ничего бы ему не пожалела за это, ну ничегошеньки!

Нет, даже за такую сказочную плату Колька не стал бы губить для нее слона. Нет, не для того слоны на свете живут, чтобы их девчонки ели. Даже если и очень красивые.

Это он подумал так. А сказал политично:

- У нас совсем этого достать невозможно. Ни за какие деньги.

- Слона нашел! - вдруг заорал Вовка. - Местного!

Из кустов выломился и щенка приволок. Худой щенок был, заброшенный, и ухо ему кто-то оборвал. По морде то ли вода текла, то ли слезы, а языком он все норовил Вовкину руку лизнуть. Маленьким языком. Неумелым.

- Гадость какая паршивая! - Оля Кузина даже за Кольку спряталась. - Шелудивый он. Дохляк.

- Утопим, - сказал Вовка с удовольствием. - Может, он бешеный.

- А как же утопишь? - Оля из-за Кольки высунулась, и в глазах ее зажглось что-то остренькое. - В воду бросишь?

- Чай, выплывет, если так-то. Подержи-ка, я камень поищу.

Он щенка Кольке сунул, но Колька попятился и руки спрятал. И еще сказать что-то пытался, по слова вдруг провалились куда-то. И пока Вовка со щенком в руках на берегу камень искал, Колька все время слова вспоминал. Очень нужные слова, горячие очень - только не было их.

И камней тут тоже не было, как Вовка ни старался. Колька уж обрадовался тихонечко, уж сказал сдавленно: «Жалко…», как Вовка заорал радостно:

- Не надо мне никакой кирпичины, не надо! Я в воду залезу, а его ко дну прижму. Он враз наглотается!

И к берегу побежал. А у Кольки опять горло перехватило, и опять слова провалились куда-то. И тогда он просто догнал Вовку и за трусы схватил у самой воды.

- Пусти! - Вовка рванулся, аж резинка его по заду щелкнула. - Я нашел, я и зачурался, вот! И что хочу теперь, то с ним и сделаю.

- Он нашел, он и зачурался, - подтвердила Оля Кузина. - И теперь что хочет, то с ним и сделает. И пусть уж лучше утопит: интересно.

- Герасим и Муму! - объявил Вовка и опять в воду полез.

- Отдай, - попросил Колька тихо. - Отдай мне его. Отдай, а! Я тебе что хочешь за него дам. Ну, что сам захочешь.

- А что у тебя есть-то? - пренебрежительно спросил Вовка, но, однако, остановился, не полез вглубь. - Ничего у вас теперь нету, кроме долгов: папка так говорит.

- Кроме долгов! - засмеялась Оля Кузина (а смех у нее- будто бубенчик проглотила). - Ничего у них нет, ничегошеньки: даже кабанчика!

- Отдай, - Колька вдруг дрожать стал, словно только-только из воды вылез, нанырявшись. - Ну, хочешь… Хочешь, я компас тебе за него отдам, а? Насовсем отдам, не топи только животную. Жалко.

- Жалко ему!-засмеялась Оля Кузина. - Жалко у пчелки!..

Но Вовка не засмеялся, а поглядел.

- Насовсем? - спросил: недоверчив был, весь в Федора Ипатовича.

- Честное-железное, - подтвердил Колька. - Чтоб мне не купаться никогда.

Молчал Вовка. Соображал.

- Да на что ему компас-то твой? - спросила Оля Кузина. - Очень он ему нужен, компас-то! И всего-то он, поди, копеек восемьдесят пять стоит. А щенок знаешь сколько? Ого! И не купишь, вот сколько.

- Я не за щенка, - пояснил Колька, а на сердце так скверно стало, что хоть заплачь. И компаса жалко, и щенка жалко, и себя почему-то тоже жалко, и еще чего-то жалко, а вот чего - никак Колька понять не мог. И добавил: - Я за то только компас дам, чтоб не топил ты его никогда.

- Это конечно, - солидно сказал Вовка. - Компас за щенка мало.

И щенка на руке покачал, будто прикидывая.

- Я не насовсем, - вздохнул Колька. - Пусть у тебя живет, если хочешь. Я за то только, чтоб ты не топил.

- Ну, за это…- Вовка похмурился по-отцовски, повздыхал. - За это можно. Как считаешь, Олька?

- За это можно, - сказала.

И слов-то у нее своих не было - вот что особо горько. Его слова повторяла, как тот попугай говорящий, про которого Колька читал в книжке «Робинзон Крузо».

- Ладно, только пусть покуда у меня живет, - важно сказал Вовка. - А компас завтра принесешь: Олька свидетельница.