Бессмертник - Плейн Белва (книги без регистрации TXT) 📗
Отец удивленно вздернул брови и едва не поперхнулся.
— Мори! Ты прежде ни словом не обмолвился!
— Я не был уверен.
— Так это же, черт возьми, великая новость! Знаете, — обратился папа к гостям, — когда Мори был маленьким, мы с матерью мечтали, чтоб он стал врачом или адвокатом. Ну, сами помните родительские мечты, когда младенец еще в пеленках.
Натансоны понимающе улыбнулись.
— Так куда ты пойдешь? В Гарвард или к себе, в Йель?
— Куда примут, — скромно ответил Мори.
— Что ж, придется мне немного посуетиться, но я готов. Ради Мори я земной шар переверну, — сказал папа.
— Когда строительный бизнес снова пойдет в гору, неплохо будет иметь в компании собственного юриста, — кивнул гость. — Вы не просчитаетесь, мистер Фридман. И для Мори хорошо, придет на готовое место.
Мори раскрыл не все свои планы. На самом деле он мечтал обосноваться в каком-нибудь старом американском городке. Он представлял, как сидит за письменным столом, а за окном шелестят клены. И вокруг царит спокойная и суровая простота. Как у Линкольна в Спрингфилде.
Через несколько дней мама мимоходом заметила:
— Милая девочка эта Натали…
— Да, очень милая, — согласился Мори. Мама ждала продолжения, но он отмолчался. И уехал в Йель.
А несколько недель спустя мама сказала по телефону:
— Я сегодня разговаривала с миссис Натансон. Специально не спрашивала, но случайно выяснила, что ты ни разу не позвонил Натали.
— Верно, не позвонил.
Пауза.
— Она тебе не понравилась?
— Понравилась.
— Я не хочу вмешиваться в твои дела, Мори. Каждый человек проживает свою жизнь. Я ведь не очень докучаю тебе, правда?
— Ну что ты, конечно, нет, — ответил он искренне.
— Ты прости мне на этот раз, но я все-таки спрошу… У тебя есть другая девушка?
— Знаешь, мам, когда будет что сказать, я ничего не скрою, честное слово.
— Хорошо, конечно. Мы с радостью примем любую девочку по твоему выбору. Разумеется, еврейку. Но напоминать тебе об этом нет нужды. Мы верим, что ты не ошибешься, Мори…
Зимние каникулы прошли ничуть не лучше. Агата приехала в Нью-Йорк на рождественский бал, и они встретились в вестибюле отеля «Коммодор». Страдая от ревности, мучаясь неутоленным желанием, он выслушивал ее клятвы, что Питер Такой-то и Дуглас Сякой-то не значат для нее ровным счетом ничего — «Надо же иметь на балу кавалеров!» — и вообще никто, кроме Мори, для нее ничего не значит. «О Господи, Мори, неужели ты сам не понимаешь?» Он ничуть не сомневался, но все равно умирал от ревности, представляя руки, которые лягут во время танца на ее плечо и талию; представляя уши, которые услышат ее голос; глаза, которые будут глядеть на нее открыто, не испрашивая ничьих разрешений…
К мартовским каникулам он был на грани отчаяния.
— Папа, я хотел бы на пару дней взять машину, — сказал он. — Надо съездить в Олбани к знакомому.
Он вырулил на Олбанское шоссе, переехал в Вест-Пойнте на другой берег. Холодало. Деревушки еще не оттаяли, не ожили после зимней спячки; на склонах холмов лежал снег. Мори перекусил в чаду придорожной закусочной. Дверь то и дело открывалась, впускала морозный воздух и шумных людей, которые устремлялись к стойке или приставали с сальными шуточками к немолодой уже подавальщице. Его охватила тоскливая безнадежность. Решил было повернуть назад, но тут же раздумал. Заправился на ближайшей бензоколонке и поехал дальше. Фермы теперь попадались реже и были заметно крупнее. Между ними тянулись леса; мелькали одинокие, давно не крашенные домишки, облезлый скот возле сараев. К вечеру он въехал в Брюерстон.
И попал в восемнадцатое столетие. И узнал его — с внезапной и безоглядной радостью. Мое! Моя эпоха, мой город! Ощущение было тем более нелепым, что видеть все это прежде он мог только на картинках. И все-таки он знал этот город. Эти просторные улицы, эти старые вязы, сомкнувшиеся темно-зеленым коридором. Белую церковь с кладбищем по правую руку и пасторским домом по левую. Все беленые заборы, все кирпичные стены, все двери со слуховыми окошечками и обсаженные рододендронами подъездные аллеи. Чтобы вырастить рододендроны такой величины, нужно никак не меньше полувека.
Город уже приготовился к ночи. Все было закрыто, на главной улице светились лишь окна аптеки. Мори прошел к конторке, раскрыл телефонную книгу, нашел адрес и телефон. Аптекарь с интересом смотрел на единственного посетителя.
— Далеко отсюда Озерная улица? — спросил Мори.
— Смотря что вам на ней надо. Она сперва идет пять-шесть миль вдоль берега, а потом сворачивает к шоссе. Кого вы там ищете?
Мори покачал головой:
— Не важно. Я сначала созвонюсь.
Он бросил в щель монетку и назвал телефонистке номер.
— Занято, — ответила она.
Хватит ли у него смелости на вторую попытку? Мужчина за стойкой смотрел на него с любопытством.
— Вы не здешний?
— Из Нью-Йорка.
— А-а… Был я там однажды. Не понравилось.
— Что ж, может, вы и правы. Тем более здесь у вас такая красота.
— Мои предки приехали сюда, когда здесь жили одни индейцы.
Мори опустил еще одну монетку. На этот раз ответили.
— Простите, Агата дома?
— Мисс Агата?
Он обрадовался, что подошла служанка.
— Что передать, кто звонит?
— Знакомый. Знакомый из Нью-Йорка.
Когда она взяла трубку, он прошептал:
— Агги, я здесь, в городе.
— Боже мой! Почему?
— Потому что я сойду с ума, если не увижу тебя.
— Но что я скажу? Что мне делать?
Внезапно его голос зазвучал твердо:
— Скажи, что тебе нужно в аптеку. Да что угодно скажи! Я буду в конце квартала, на коричневом «максвелле». Через сколько ты выйдешь?
— Минут через пятнадцать.
Отъехав от города мили на две, он остановил машину. Объятия — словно бальзам на рану.
— Я должен знать, что с нами будет.
Она заплакала.
— Не надо, не плачь, — пробормотал он. — Понимаешь, после рождественского бала мне все люди — враги. Как будто каждый готов тебя отнять…
— Я твоя. Никто меня не отнимет, — сказала она с отчаянной решимостью.
— В таком случае выходи за меня замуж. В июне, после выпускных экзаменов. Выйдешь?
— Да. Да!
— Что бы ни случилось?
— Что бы ни случилось.
Теперь он, по крайней мере, знал свою цель. Как достичь этой цели, он не имел ни малейшего понятия; как совместить семейные обязанности с учебой в юридической школе — представлял весьма смутно. Но она согласилась! Она пообещала! И это обещание поддерживало его всю весну, всю сессию, до самой церемонии вручения дипломов.
Обыкновенно перед сном мама пила на кухне кофе. Сегодня, вернувшись из Йеля с дипломом, он сидел с ней рядом. Целый день он чувствовал, что мама хочет что-то сказать. И не ошибся.
— Мори, — начала она, — у тебя есть девушка, верно? И она не еврейка.
От неожиданности у него едва не вырвался глупый смешок.
— Как ты догадалась?
— Ну, если бы дело обстояло иначе, зачем тебе таиться?
Он не ответил.
— Ведь весной, когда ты брал у папы машину, ты ездил к ней?
Он кивнул.
— Что ты собираешься делать?
— Жениться, мама.
— Но ты понимаешь, как это сложно и тяжело? Для всех.
— Понимаю. Мне очень жаль.
Мама размешала сахар в кофе. Ложечка мелодично, успокаивающе звякнула о фарфор. Мама тихонько заговорила:
— Знаешь, я часто веду споры сама с собой. В душе такая раздвоенность, словно я держу в руках шар и вижу сразу обе половинки. Иногда я думаю: Мори, ты прав. Если ты действительно любишь человека, если это истинная любовь — а ее, видит Бог, так мало в жизни, и она так неуловима и непостижима, что даже я, в моем возрасте, понимаю ее с трудом… Нет, наверное, не стоит и произносить слово «любовь». Просто если ты хочешь быть вместе с каким-то человеком, то не надо лишать себя этой радости. Жизнь достаточно коротка. Ради чего страдать? Приносить себя в жертву? Один родился с таким клеймом, другой — с эдаким, дело случая… Ты понимаешь, о чем я?
