Мир Трех Лун - Орловский Гай Юлий (книги .txt) 📗
Страшно и неожиданно близко вскрикивают ночные птицы, если это птицы, над головой в тиши хлопают исполинские крылья, что-то скрипит, довольно похоркивает, возится неспокойно, обдирая когтями кору, что сыплется мне на голову и плечи крупными чешуйками.
Все чаще деревья чудовищно изуродованы наплывами и вздутиями, а некоторые вообще вылезли из почвы и держатся на десятках толстых корней, что удерживают могучий ствол в метре от земли.
Не так уж и жутко, сказал я себе. Если бы на моем участке такое росло, я бы даже гордился и хвастался. И чтоб всякие птицы и звери интересные в дуплах жили. Жаль, участок у меня крохотный.
Не знаю, чем питаются такие пауки, но подобные сети сплести могут разве что после того, как сожрут и переварят медведя с медведицей. Я обходил их с осторожностью, хотя и понимал, что клей там уже высох, не прилипну, но все равно страшно, а выпендриваться не перед кем.
И наконец впереди в просвете между деревьями грозно и величаво заблистала странная гора, больше похожая на небесный камень, свалившийся с неба.
Вот она, мелькнула трусливенькая мысль. Вообще-то не знаю даже, что за порыв у меня такой, попер вот, сам даже не представляя, как выглядит эта трава-синюшка, просто брезжит идея, что все волшебные травы в ночи светятся, хоть папоротник, хоть разрыв-трава, хоть корень мандрагоры…
Сорву то, что светится, хотя могу притащить чародею не совсем то, чего ждет, но все равно обращу на себя внимание, а это и есть цель моего, надеюсь, не безумного подвига.
Пока я неотрывно смотрел на гору, не представляя, как взберусь, гора странно изогнулась, задрожала, даже затрепетала, как крылья бабочки. После минуты непонимания я сообразил с ужасом, что само пространство изгибается там, внутри горы просыпаются некие звездные силы, которых даже не вообразить…
Дрожь побежала по телу, словно стая злых муравьев мчится в одну сторону, потом в другую, а когда останавливается, то в нетерпении рвет жвалами кожу там, где ее задержали.
— Давай, — прошептал я, — надо идти… Ну надо, в самом деле, надо, а не потому что надо…
В темных разрывах туч плазменно сверкают огни, бесшумные молнии бьют в острую верхушку горы, если это, конечно, молнии, а еще пространство вокруг меня продолжает изгибаться так, будто смотрю в кривое зеркало.
Небо закрыто страшными черными ветвями, но когда сквозь них прорвался быстро нарастающий страшный блеск, я бросился под защиту огромных стволов, хотя почти в каждом такие дупла, вот-вот высунутся волосатые лапы чудища и затащат вовнутрь…
Лунный свет настиг меня, я ощутил страшный жар во всем теле, затем лютый холод, это поверх первого лег свет второй луны, но я с ужасом видел, как вершины деревьев быстро охватывает багровый огонь, это третья луна вышла во всем ужасающем блеске!
Мне осталось перебежать поляну, залитую страшным светом трех лун, а там снова густые ветви в три слоя, сердце колотится так, что уже вылезает из горла, грудь работает, как мехи в кузнице, слышу свои хрипы, вроде бы и не бежал, это от непонятной паники…
— Да не трусь, — прошептал я с отчаянием, — ну чего меня так трясет… Ну соберись…
Я задержал дыхание, в груди холодная глыба камня, но стиснул челюсти и побежал через поляну. Черная с серебряным блеском трава зашелестела по ногам, я на бегу перепрыгнул хитро затаившуюся в траве валежину, обогнул пень…
До темных страшных деревьев осталось не больше пяти шагов, когда толстые стволы резко изогнуло, тут же вернулись на место, но стали полупрозрачными, а за ними пугающе заблистали стены зданий немыслимой архитектуры…
Я пытался бежать, но время и пространство то ли исчезли, то ли сместились. Вместо моего тела пустой кокон, мощно наполняемый некими звездными потоками, а когда те натыкаются на остатки моей плоти, злобно завихряются и пропитывают полностью, меняя или вовсе уничтожая островки того, что осталось от моего «я»…
В то же время чувствую острую боль, задыхаюсь без воздуха, значит, еще жив, каждая клеточка тела горит в огне, каждый нерв уже не плоть, а металлическая раскаленная нить…
Я рухнул на землю, в груди хрипы и стоны, расплавленное олово сжигает обе половинки легких, сердце стучит чаще, чем строчит швейная машинка, но я жив, хотя всего корчит, подбрасывает, суставы плавятся, а сухожилия натягиваются так, что вот-вот лопнут…
Но даже распластанный, как жаба под колесом, я чувствовал, как пространство вокруг меня и во мне изгибается, прогибается, скручивается в нечто чудовищное, само время стало аморфным, протекает сквозь меня, как через мелкое сито, что-то оставляя в моем теле странное, чудовищное и опасное, а пространство космоса тоже во мне, непонятным образом связывая меня и звездное небо…
В конце, когда уже решил, что больше не выдержу, тело скрутила дикая чудовищная боль, настолько острая, что Жак, он же Корвель Мясогрудый, с его раскаленным прутом показался б девочкой с веером.
Я заорал, но заорать не получилось, нервы сами кричат и корчатся, сигналы не передают, я молча вопил в огне, а потом тело стало мертвым, я чувствовал, что уже ослеп и оглох, все во мне исчезло, как и я сам, только самая крохотная искорка живет, вот-вот погаснет, но все же пока еще…
— Держись, — велел я себе мысленно. — Тело сдохло, но пока душа в нем, ты еще не совсем…
Со всех сторон надвигаются чудовищные громады, я хотел отползти с их пути, но тело каменное, и вот уже под этой массой стало невозможно дышать, я вдруг сообразил, что все еще дышу, велел себе встать, но как встать, когда тела нет вовсе, отчаянно старался разжечь то, что еще сохранилось во мне.
Я прохрипел зло:
— Нет, я есмь… я существую… Броня моя крепка…
Искорка вспыхнула ярче, я ощутил, что если работаю, хоть и с трудом, языком и гортанью, то еще не все потеряно, для нас же языками работать и есть самое важное, заставил свое тело сдвинуться, и этот исполинский хребет в самом деле сдвинулся!
Я лежу все там же между двумя упавшими деревьями, что как две тюремные стены отгораживают меня от мира. Наверху из стороны в сторону двигаются на темном фоне угольно-черные громады, не сразу понял, что это массивы веток исполинских деревьев.
Донесся шорох, я скосил глаза в ту сторону. Над поваленным стволом поднялась одна голова, потом вторая. Обе странно белесые, почти призрачные, однако я чувствовал, что реальны и, если подойдут ближе, мои пальцы нащупают плоть.
Очень медленно начали пониматься, словно вырастая там за деревом из земли, плавно, как змеи, изогнулись в мою сторону. Обе как бы человеческие, хотя слишком удлиненные, таких людей не бывает, глаза крупные, что и понятно, ночные жители, а рты, напротив, крохотные, как у пиявок.
Если начнут жрать меня, то это будет гадко. Я слабо шевельнул пальцами и проговорил слабым голосом:
— Привет, ребята… Здорово здесь у вас…
Оба отпрянули, скрылись за стволом на той стороне. Я пошевелил рукой, собрал мышцы, напряг и распустил их снова. Незнаемые существа не выдают своего присутствия, но чувствую, они там.
— Как хорошо, — сказал я все еще тихо: опасаюсь, что голос даст петуха, — на природе… в лесной глуши… Вы тут как бы местные, да?.. Живете в уединении… и в единении…
Очень медленно одна голова приподнялась, огромные глаза уставились на меня с изумлением. И хотя морда все-таки нечеловеческая, но мы в состоянии рассмотреть всякие выражения даже на собачьей или конской морде, а я сейчас в таком обостренном состоянии, что рассмотрю выражение и в любом дереве.
Голос прошелестел так тихо, что я едва расслышал:
— Человек… ты нас видишь?
— Смутно, — признался я, — но все-таки… вот ты, а еще рядом с тобой еще… оп, спрятался…
Он прошептал так же тихо:
— Но этого не может быть… только Бесподобный Угагул мог нас зреть…
— А почему я должен вас не замечать? — спросил я шепотом. — Человек я простой и очень демократичный. Это глерды даже людей не замечают, если те простолюдины, а я не глерд, мне повезло, это им все дороги перекрыты, кроме одной-двух, а мне открыто все, если не считать того, что закрыто… Кстати, кто это такой ваш Преподобный Угагул?
