Порочные привычки мужа - Фэйзер Джейн (читаем книги бесплатно txt) 📗
— И это все? — Аурелия уставилась на него в зеркало потрясенным взглядом.
Гревилл замер, словно пригвожденный к месту этими бархатными глазами. Конечно же, это далеко не все. Но он не может в этом признаться, потому что такое признание убирает щит отчужденности, спасавшей его все эти годы и сделавшей его столь превосходным исполнителем. Отчужденности, которая убережет и Аурелию с ее дочерью.
— И это все, Гревилл? — повторила она, видя, как его серые, обычно ясные глаза затуманились смятением.
Гревилл думал о доне Антонио, наблюдавшем за игравшей Фрэнни, о его хищном пристальном взгляде. Испанец гадал, как лучше воспользоваться крохами информации о предполагаемом слабом месте Гревилла. Фолконер отлично знал, что не может позволить себе расслабиться. Он не раз видел, что случается с человеком, павшим жертвой привязанности.
— Так должно быть, — произнес он, наконец. Аурелия вскочила с пуфика; круто повернулась к нему и крепко схватила за руки.
— Нет, Гревилл, не должно.
— Да, Аурелия, должно. — Он отвел ее руки, опустив их вниз. — Это не значит, что я не могу желать чего-то другого. Но ты должна согласиться с тем, что я знаю, как наилучшим образом выполнять работу — а эта работа не допускает никаких нежных чувств. И выбрал эту работу я сам — как и Фредерик.
— И ты пытаешься мне сказать, что Фредерик отказался от всех теплых и любящих мыслей о нас… о Фрэнни и обо мне? — возмутилась Аурелия. Она стояла неподвижно, впившись в него взглядом, словно пыталась увидеть что-то за этими непроницаемыми серыми глазами.
— У него не было выбора, — просто ответил Гревилл.
— Значит, ты говоришь, что если бы он не погиб, если бы когда-нибудь у него появилась возможность вернуться домой, он бы этого не сделал, потому что отказался от всех родственных уз? Он перестал быть отцом или мужем?
Она покачала головой и сердито шагнула к камину.
— Я не верю в это. Фредерик никогда бы не пошел на такое… никогда не забыл бы вот так запросто о своей жизни, о друзьях и семье. Он не ушел в монастырь. — Аурелия снова повернулась к Гревиллу, обхватив себя руками. Блестящие волосы разметались по плечам, а в карих глазах плескались гнев и боль.
— Считай, что именно это он и сделал, — мягко произнес Гревилл. — Фредерик знал, что если он хочет быть хорошим агентом, то должен оставаться мертвым — и для тебя, и для всех людей из своего прошлого. Он принял решение, сделавшее для него невозможным возвращение к прежней жизни. Фредерик Фарнем погиб при Трафальгаре. На улицах Коруньи погиб вовсе не Фредерик Фарнем, Аурелия.
— Значит, и ты для своей семьи умер?
Гревилл иронически усмехнулся.
— Я умер для своей семьи в момент рождения. Я едва не убил свою мать, чего отец мне так и не простил. Во всяком случае, он не простил мне последствий моего рождения. Мать удалилась в свой собственный мир и, очевидно, забыла о моем существовании… или просто сбросила меня со счетов. Суть-то та же самая. И точно так же она забыла про существование моего отца — или вычеркнула его из памяти. — Он постучал костяшками пальцев по комоду. — Пожалуйста, Аурелия. Ты спрашивала? Вот тебе вся история моего детства и юности… как она есть.
— Прости, — сказала Аурелия и крепко обняла Гревилла. — Мне жаль, что тебе выпало такое печальное детство, но я не жалею, что ты рассказал мне о нем.
Не почувствовав никакого отклика от застывшего Гревилла, она опустила руки и шагнула назад.
— Я больше не буду на тебя давить, ты из-за этого слишком сильно переживаешь. Если тебе нужно идти, иди, я не задерживаю тебя.
Казалось, что Гревилл колеблется. Потом он досадливо провел рукой по своим коротко остриженным волосам и сказал:
— Ты спустишься вниз к обеду?
— Нет, я попросила Эстер принести поднос в мою гостиную. — Аурелия повернулась к трюмо, взяла щетку и стала скручивать волосы в низкий узел.
— Я думал, ты пойдешь на концерт Паганини.
— Я не очень хорошо себя чувствую.
— О-о. — Гревилл направился к двери и вдруг добавил: — А я-то собирался пойти с тобой.
Это прозвучало так робко, подумала Аурелия. Поразительно для такого человека, как он. Словно он окончательно растерялся, пережив совершенно незнакомые для себя чувства.
— Можешь пойти сам и извиниться за меня, — предложила она, закрепляя на скрученном узле сетку для волос. — Там будет Корнелия.
— Нет-нет… думаю, я тоже проведу спокойный вечер. — Гревилл положил руку на ручку двери и оглянулся на севшую у трюмо Аурелию. — Мне заглянуть к тебе перед сном?
— Сколько угодно, — легко отозвалась она. — Правда, я собиралась лечь пораньше, так что, может быть, уже буду спать.
— Что ж, я испытаю судьбу, — сухо произнес Гревилл и вышел.
Аурелия сидела перед трюмо и размышляла о том, что здесь только что произошло. Они затронули больные места, вплотную приблизились к неким эмоциональным границам, хотя Гревилл изо всех сил пытался этого избежать. И пока она не могла решить, хорошо это или плохо.
— Мне кажется, совсем не обязательно надевать официальный вечерний костюм ради этого события, Аурелия. — Гревилл, отряхивая шелковый рукав темно-серого сюртука, вошел в спальню Аурелии в пятницу, перед суаре у Лессингемов.
— Разумеется, не настолько официальный, как для «Олмака», — отозвалась она и повернулась к мужу, продолжая держать руку вытянутой — Эстер застегивала ряд крохотных пуговок на манжетах длинных пышных рукавов ее платья. — Этот вполне подойдет. Ты выглядишь очень модно.
И действительно, к хорошо сидевшему шелковому темно-серому сюртуку и облегающим трикотажным светло-серым панталонам Гревилла придраться было невозможно — разве только возмутиться, что мужественная мускулатура так откровенно подчеркивается покроем костюма.
— Могу я вернуть тебе комплимент? — одобрительно улыбаясь, спросил он.
Аурелия знала, что платье из старинного золотистого дамаста, завязанное на талии шнуром с кисточками, с вырезом, подчеркнутым простым воротником цвета золотистого янтаря, очень ей идет. Эстер не зря потратила несколько часов со щипцами для завивки, доводя до совершенства, копну белокурых кудряшек, обрамлявших ее лицо, и теперь Аурелия не без тщеславия считала, что выглядит наилучшим образом.
Впрочем, внешний вид никак не отражал ее внутреннего состояния. После вчерашней неудачной и бессмысленной дискуссии Гревилл вел себя так, словно они вообще не затрагивали этих сложных эмоциональных вопросов, и Аурелия понимала, что ей остается только одно — вести себя так же. Но невысказанное простиралось между ними как пустыня — во всяком случае, она ощущала это именно так.
— Не забудь веер. — Он взял изящный японский разрисованный веер и развернул пластины из слоновой кости.
— Конечно, нет. — Веер должен был служить им средством общения, в особенности, если среди гостей окажется дон Антонио Васкес. Роль Аурелии сегодня вечером заключалась в том, чтобы просто вовлечь его в разговор, пофлиртовать с ним, заставить по возможности раскрыться — по сути, стать наживкой, чтобы Гревилл мог начать действовать, когда решит, что настал подходящий момент. Аурелия выучила целый ряд движений веера для передачи основной информации — если ей покажется, что она для Гревилла важна.
Гревилл кивнул.
— Ну что, идем? — Он взял у Эстер вечернюю накидку и тщательно укутал плечи Аурелии. Протянув руки, чтобы застегнуть воротник накидки, он неожиданно наклонился и мазнул губами по шее жены — не то поцелуй, не то просто теплый шепот.
Как всегда, от прикосновения его губ по позвоночнику пробежал трепет предвкушения, а в животе все потеплело и сжалось. Аурелия поспешно отодвинулась и сунула веер в расшитый бисером ридикюль.
— Я готова, — улыбнувшись, произнесла она. Гревилл предложил ей руку, чуть шевельнув бровями, но ничего не сказал.
В карете Аурелия села в угол и сидела там, лениво поигрывая шнурком ридикюля, надетым на запястье. Гревилл устроился напротив, наблюдая за ней сквозь полузакрытые глаза. В окнах кареты мелькал зеленовато-желтый свет газовых уличных фонарей, заливая карету 2Ю неприятным, тошнотворным желтым сиянием.
