Такси! - Дэвис Анна (читать книги без регистрации полные TXT) 📗
– Кэтрин…
– Ты же сказал, что он никто. Если он никто, зачем его арестовывать?
– Я не собираюсь арестовывать Стефана Муковски.
– Ты можешь мне обещать это, Крэйг? Если я хоть что-то значу для тебя, ты оставишь его в покое.
– Это все болтовня, Кэтрин. Пустая болтовня.
Он открыл дверь, шагнул за порог, и вот уже шаги звучат на лестнице.
Я убрала чашки в мойку и попыталась выбросить все это из головы. Но с хлопком наружной двери меня осенила одна мысль – мысль, которую вытеснили на время тревога за Стефа и желание выбить правду из Крэйга.
– Крэйг! Крэйг, погоди!
Когда я вылетела на улицу, он отпирал свой «вольво».
– Что? – Голос напряженный.
– Кто такой Генри? Твой дружок, Генри. Тот, который заблевал мою машину.
– Генри? – Крэйг изменился в лице. Он казался… встревоженным. – А он-то здесь при чем?
– Есть один мальчик… Джоэл. Ему семнадцать. Он стал парнем по вызову, а теперь, кажется, пропал.
– А Генри при чем? – повторил Крэйг.
– Я видела в субботу днем, как Джоэл садится в машину на Стрэнде. В машине был Генри. Он что, тоже под прикрытием?
– Нет… он – нет.
Глаза у Крэйга словно разучились моргать.
– Выходит, он сутенер? Крэйг, так это за ним ты охотишься? За Генри?
Крэйг открыл дверцу «вольво». Лицо его было напряженным.
– Говоришь, этот Джоэл – мальчик по вызову?
– Да.
– И в последний раз ты его видела в субботу днем?
– Да.
Крэйг поскреб голову.
– Его нет лишь пару ночей?
– Похоже, так, – ответила я. – Но…
– Послушай, может, он объявится этим же вечером. Или у тебя есть серьезные основания подозревать, что с ним что-то случилось?
Я вспомнила выражение лица Джоэла, когда он садился в «мерседес». Представила, как он устраивается рядом с этой жирной тушей.
– Нет. Серьезных оснований нет. Просто инстинкт.
Крэйг обогнул машину, подошел ко мне. Взял за руку, слегка сжал.
– Твой друг Джоэл оказался не в самой приятной компании, но Генри Фишер ничего ему не сделает, если не будет серьезной причины.
Мистер Фишер…
– Точно?
– Сама посуди, Кэтрин. Профессиональные собачники не топят в речке элитных щенков, верно?
Лучше бы он этого не говорил. Я зажмурилась, надеясь, что когда открою глаза, то окажусь где-нибудь далеко. Но я осталась здесь. Крэйг снова был на мостовой – садился в машину.
Он уже завел было мотор, но наклонился к окошку и крикнул:
– Подожди до завтрашнего утра. Не объявится – звони мне.
Его глаза отливали холодной, какой-то неподвижной голубизной.
4
Моя мама любила танцевать, но отец отнял ее силы, отнял танцы. Когда я была маленькая, она рассказывала, как ходила танцевать со своим приятелем Аланом. У них это получалось так хорошо, что все вокруг останавливались и просто смотрели на них. Алан кружил маму, подбрасывал в воздух, подхватывал… Вместе они побеждали на конкурсах, выигрывали призы. Каждое воскресенье они отправлялись на танцы в какое-то местечко, которое мама называла «Прыгалкой». Папа тоже приходил туда, но не танцевал. Он был застенчив, серьезен и неуклюж. Просто отирался где-нибудь у стенки и смотрел на маму. Он был влюблен в нее, а она и не знала, что он есть на свете, – так говорила она сама. Я и сейчас слышала мамин голос:
– Он был моим тайным поклонником. Он смотрел на нас с Аланом и мечтал, будто я с ним.
Не то чтобы у отца не было подружек – в «Прыгалке» ему всегда находилась пара. Но на танцплощадке он непременно забивался в угол, а его приятельница отплясывала с каким-нибудь другим парнем. Отцу не было дела до девушек, его интересовала только мама, но он не осмеливался заговорить с ней: она была слишком красива и не его круга.
Дальше мама рассказывала, как отец «спас» ее от Алана, оказавшегося изрядной свиньей. История была довольно туманная. Однажды мама застукала Алана на задворках «Прыгалки» с другой девицей, а отец галантно вмешался и таким образом завоевал ее. Мое воображение дополняло картину: мама горько плачет, а папа хватает Алана и впечатывает ему в морду; затем отряхивается, поправляет галстук и, взяв маму под руку, провожает ее домой, переступив через подлеца Алана, валяющегося в отключке на обочине.
Когда я стала постарше, мама рассказывала эту историю несколько по-другому. Отец уже не был тайным поклонником, спасшим ее от двуличного Алана. Теперь он стал скучным тощим занудой, который давным-давно запал на нее и воспользовался ее минутной слабостью. Мама наконец выложила подробности, которые опускала прежде: когда она прихватила Алана с той девицей, то набросилась на него с оскорблениями, а девицу ударила по лицу. Потом вернулась в клуб и напилась. Глушила стакан за стаканом, тут к ней и подсел отец. Он слушал мамины горестные излияния и поддакивал, а она все косела и косела. К тому времени, как танцы закончились, мама набралась так, что уже не держалась на ногах, и отцу пришлось вести ее домой. По пути она его заблевала и чувствовала себя из-за этого такой виноватой, что на следующий день, когда он позвонил и предложил встретиться, ей было неловко сказать «нет».
Я знаю, что мама была очень подвижной. Характер у нее был из тех, которые называют «сложными»: невротичная, порывистая женщина со склонностью к депрессии. Танцы – обратная сторона той же монеты; так уж мама была устроена. Кончились танцы – и депрессия взяла свое. Самоубийство давно уже дремало в глубинах ее существа; заложенное в генах, запрятанное в психологии, оно только ждало своего часа… И отец с его холодностью, со страхом попасть в неловкое положение, со своими идеями о том, как должна держать себя супруга директора, попросту вытравил из нее танцы, хотя именно танцы его к маме и привлекли. Он выпустил на волю ее склонность к самоубийству.
Я раздумывала об этом, пока ехала через Брикстон в Херн-Хилл. Видит бог, мне и так было над чем поломать голову, но эта история из прошлого моих родителей тоже невесть каким образом пришлась ко двору – и навалилась на меня.
У некоторых есть способность оставаться как бы в неприкосновенности, что бы ни происходило в их жизни. Люди, события, проблемы отлетают от них, как теннисные мячики от стенки. А стенка остается целой и невредимой. Я не хочу сказать, будто считаю таких людей бесчувственными. Нет, я просто думаю, что у них есть защитная оболочка, они приспособлены к выживанию. С мамой все иначе. Это как если бы теннисный мяч упал на цветок, сломал стебель и смял лепестки.
Порт-Кросс-роуд. Я заглянула в щель для почты. Записка, оставленная мной Джоэлу, так и валялась на коврике у двери. В мою тупую больную голову пришла идея. В магазине на углу я купила клейкую ленту и парацетамол, на улице вскрыла упаковку парацетамола и приняла пару таблеток, с трудом проглотив их без воды, а оставшееся лекарство сунула в карман куртки. Потом вернулась к двери Джоэла, отмотала несколько дюймов клейкой ленты и отгрызла ее зубами от рулона. Опустившись на корточки, я залепила лентой щель между дверью и полом. Если кто-нибудь войдет, липучка оторвется. После этого я снова села в кеб. Хорошо, когда что-то предпримешь – пусть даже что-то бестолковое.
Я ехала по Тауэрскому мосту в сторону Брик-лейн и обдумывала, что скажу Стефу. Я хотела выложить ему все, что знаю, предупредить… О чем? Что мне, собственно говоря, известно? Что «тот человек» – полицейский под прикрытием и не надо хранить его деньги? А как я все это объясню?
Я рискую жизнью, рассказывая тебе это.
А вдруг так и есть?
Нет, ничего-то я Стефу рассказать не могу. Чувство долга перед Крэйгом не позволяет – как бы мне это ни было поперек горла. А как заявиться к Стефу, зная то, что знаю, и ничего не сказать?
Я вытащила из бардачка голубой мобильник и позвонила Винни. Никто не отвечал. Где ее носит, когда она действительно нужна?
Чтоб ты треснул, Крэйг Саммер, чертов хрен.
