Смерть и жизнь больших американских городов - Джекобс Джейн (читать бесплатно книги без сокращений .txt) 📗
Человеком, сотворившим в Питтсбурге этот двойной дисбаланс, был покойный Фрэнк Никола, бизнесмен в сфере недвижимости, который пятьдесят лет назад, в эпоху Города красоты, начал пропагандировать идею создания культурного центра на нетронутых лугах, принадлежавших молочной ферме. Проект получил хороший начальный импульс благодаря тому, что библиотека Карнеги и художественный центр уже получили в дар земельные участки от землевладений Шенли. Деловой центр Питтсбурга, так или иначе, не был в те дни подходящим местом для таких учреждений, потому что он был чрезвычайно мрачен, дымен и закопчён.
Сейчас, однако, питтсбургский даунтаун потенциально привлекателен для использования после рабочего дня благодаря широкомасштабным очистным работам, проведённым под эгидой организации бизнесменов Allegheny Conference. И, теоретически говоря, временной дисбаланс даунтауна должен вскоре быть отчасти исправлен благодаря возведению по соседству с ним спортивно-концертного зала, а позднее — жилых домов и зала для симфонических концертов. Но дух молочной фермы и очищенной от загрязняющих городских влияний культуры по-прежнему властвует над Питтсбургом. Всеми средствами — автомагистралями, парковыми полосами, парковочными площадками — проектировщики стремятся отделить новые постройки от делового, работающего даунтауна, гарантируя тем самым, что соседство это будет абстракцией, существующей только на картах, а не живой экономической реальностью, когда люди появляются на одних и тех же улицах в разное время. В упадке американских даунтаунов нет ничего таинственного, и объясняется он не тем, что они якобы становятся анахронизмами, и не тем, что их якобы лишили пользователей автомобили. Они становятся жертвами бессмысленного убийства, за которое во многом ответственна сознательная политика разграничения трудовых и развлекательных способов использования, порождаемая ложными идеями о «правильном» градостроительстве.
«Шахматные фигуры» первичного использования, разумеется, нельзя расставлять по городу произвольно, сообразуясь только с необходимостью распределять людей по времени дня и игнорируя специфические нужды самих этих способов использования: какое место будет подходящим для них.
Впрочем, нужды в такой произвольности в любом случае нет. Я уже давала время от времени волю своему восхищению сложным, подспудным порядком, присущим большим городам. Красота этого порядка отчасти связана с тем, что успех или неуспех смеси в целом и успех или неуспех её отдельных, специфических элементов, как правило, не противоречат друг другу, а пребывают в согласии. Я уже привела в этой главе некоторые примеры такого совпадения (или согласованности) интересов, а кое о чем упомянула косвенно; в частности, новые рабочие места, запланированные для Нижнего Манхэттена, не только усугубят фундаментальную проблему района как такового, но ещё и обременят новых служащих экономически неинтересным и неудобным городским окружением. Сейчас я дам очередной пример весьма сложной совокупности отрицательных явлений, возникающей, когда пренебрегают живительным внутренним городским порядком.
Ситуацию можно назвать «Суд и опера». Сорок пять лет назад в Сан-Франциско начали строить общественный центр, с которым все время затем возникали проблемы. Этот центр, расположенный около даунтауна, по замыслу, должен был притянуть даунтаун к себе, но на практике он, конечно, оттолкнул от себя все живое и собрал вокруг себя ту гниль, что обычно окружает подобные мёртвые, искусственные места. Центр, помимо других произвольно расставленных объектов в его парковых зонах, включает в себя оперный театр, здание городского совета, публичную библиотеку и различные муниципальные учреждения. Если считать оперный театр и библиотеку «шахматными фигурами», то как, спрашивается, они лучше всего могли бы помочь городу? Их следовало бы расположить раздельно в тесном соседстве с живущими интенсивной жизнью центральными офисами и магазинами. Это, а также вторичное разнообразие, которое они помогли бы создать и удержать, были бы, кроме того, более подходящим окружением для самих этих двух зданий. Оперный театр, как он есть, стоит вне всякой связи с чем бы то ни было, бессмысленно соседствуя с комнатой ожидания для желающих устроиться на муниципальную службу, расположенной с задней стороны здания городского совета. Что касается библиотеки, она ограничивает с одной стороны парк для неимущих.
К несчастью, в таких делах одна ошибка ведёт к следующим. В 1958 году искали место для здания уголовного суда. Логично — и это все понимали — было построить его поблизости от других муниципальных учреждений ради удобства адвокатов и различных юридических служб. Но все понимали также, что рядом со зданием суда неизбежно возникнет вторичное разнообразие фирм, выплачивающих денежные залоги за подозреваемых, и отнюдь не шикарных баров. Как быть? Разместить суд поблизости от административных зданий ради удобства работы? Но сопутствующая ему среда никак не подходит для оперного театра, который и без того расположен, мягко говоря, не самым удачным образом!
Любое решение подобной глупой дилеммы неизбежно будет плохим. Выбрали вариант с расположением суда на неудобно далёком расстоянии от административных зданий, но оперный театр спасли от тесного загрязняющего контакта с некультурной жизнью.
Подобные удручающие градостроительные нестыковки возникают, как правило, отнюдь не из-за противоречий между требованиями города как организма и требованиями различных специфических способов использования. Чаще всего они возникают из-за жёстких, деспотичных теорий, противоречащих как общему городскому порядку, так и нуждам индивидуальных способов использования.
Этот пункт, касающийся неудобоваримых теорий — в данном случае эстетических, — столь важен, и эти теории в тех или иных формах столь губительны для хороших городских первичных смесей, что я исследую скрытое значение описанного случая чуть подробнее.
Элберт Питс, архитектор, который много лет как член вашингтонской комиссии по искусству высказывал по разным вопросам особые мнения, хорошо обрисовал конфликт подобного рода, и, хотя он говорил о Вашингтоне, его замечания вполне применимы к Сан-Франциско и многим другим городам:
Я считаю, что за рядом важных аспектов [нынешней вашингтонской градостроительной политики] стоят ложные основополагающие принципы. Эти принципы развились исторически и приобрели такую поддержку, обусловленную привычками и финансовыми интересами, что деятельные люди, руководящие архитектурным развитием Вашингтона, несомненно, принимают их без всяких оговорок, в чем мы, однако, не должны им подражать.
Если коротко, происходит следующее: столица государства отворачивается от города; правительственные здания сосредоточиваются вместе и отделяются от остальных городских зданий. Но идея Л'Анфана[29] была отнюдь не такова. Напротив, он прилагал все усилия, чтобы соединить одно с другим, сделать так, чтобы одно подкрепляло другое. Он размещал правительственные здания, рынки, здания национальных обществ и академий, государственные мемориалы в архитектурно выигрышных точках по всему городу с явной целью поставить печать столицы на каждую его часть. Здесь проявилось его здоровое человеческое чувство и здравое архитектурное суждение.
Но Чикагская выставка 1893 года положила начало архитектурной идеологии, которая рассматривает город как монументальный курдонер, резко отграниченный от своего хаотического мирского окружения. <…> Здесь нет ощущения города как единого организма, как порождающей матрицы, достойной своих монументов и находящейся с ними в дружбе. <…> Потери носят как эстетический, так и социальный характер.
На первый взгляд, это всего лишь столкновение двух эстетических концепций, дело вкуса, а о вкусах, как известно, не спорят. Но это глубже, чем вкус. Одна из этих концепций, концепция выделенных курдонеров, противоречит функциональным и экономическим нуждам как городов в целом, так и специфических способов их использования. Другой взгляд, отдающий предпочтение смешанному городу с индивидуальными архитектурными фокальными точками тесно окружёнными повседневной «матрицей», напротив, гармонирует с экономическим и иным функциональным поведением крупных городов[30].
