Миры Империума - Лаумер Джон Кейт (Кит) (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
Дверь у меня за спиной захлопнулась с пугающе громким металлическим стуком. Я несколько раз втянул ноздрями подкрашенный воздух, но не смог уловить ни малейшего намека на дым. Осмотр дверного косяка также оправдал самые неприятные ожидания: на ровной темно-коричневой поверхности отсутствовал даже намек на отпечаток горящей ладони.
Я пересек холл и вломился в пустой кабинет. На письменном столе, поверх стопки бумаг стоял глиняный горшочек, заполненный субстанцией, более всего напоминавшей спекшуюся грязь. Одинокий сухой листок лежал на столе рядом с ним. Настольные часы показывали пять минут первого. Я протянул руку мимо них, снял телефонную трубку, понажимал на рычаг. Тишина в динамике по непроницаемости могла соперничать с бетонной стеной. Я еще понажимал, однако не добился даже треска статического электричества в проводах. Попытки установить связь, предпринятые в соседнем кабинете, привели к тому же результату. Телефоны были мертвы. Как и мои надежды спокойно дожить до глубокой старости в обитой подушками келье.
Шаги по коридору отдавались громким стуком. Я добрался до парадного входа, отпихнул тяжелую дверь и застыл на верхней ступеньке, глядя сверху вниз на свою машину, по-прежнему стоящую там, где ее оставили. Два автомобиля эскорта исчезли. Позади машины чернело окошко караулки. Отсутствовало и уличное освещение, а городские башни лишились их обычного жизнерадостного узора из лампочек. Вот только как перебои с электричеством могли повлиять на работу газовых фонарей на столбах? Мой взгляд устремился вверх. Вместо неба надо мной висела сплошная непроницаемая пелена, и даже звезды утонули в ее черноте.
Я забрался в машину, повернул зажигание и нажал педаль стартера. Ничего не произошло. Я исторг из себя нецензурный комментарий и попробовал снова. Ничего. Клаксон также не работал, а повороты тумблера включения фар не давали ничего, кроме сухих щелчков.
Я вылез из машины, постоял с минуту в нерешительности, затем направился вокруг здания к сетевым гаражам на задворках. Не дойдя дотуда, я сбавил скорость и остановился. Окна гаражей мрачно темнели, тяжелые двери были заперты и перегорожены засовами. Я в очередной раз глубоко вздохнул и тут впервые заметил, насколько безжизненным сделался утративший всякое движение воздух. Пройдя обратно по подъездной аллее, я миновал непривычно пустой караульный пост и вышел на улицу. Она исчезала в сумраке, безмолвная и темная. Как и следовало ожидать. Такси тоже не показывалось. У края тротуара стояло несколько машин. Я направился к мосту и заметил посередине его дуги черный силуэт автомобиля. Почему-то вид его меня поразил. Сквозь раздраженное недовольство, набиравшее силу где-то в районе пониже третьей пуговицы моей сорочки, стало понемногу проступать чувство тревоги. Подойдя к машине, я заглянул в нее через поднятое боковое стекло. Внутри — никого. Я вознамерился было оттолкать машину к обочине, но, оценив свое состояние на данный момент, двинулся дальше.
На Густав-Адольфсторг мне повстречалось еще больше пустых автомобилей, несуразно застывших посереди улицы. Я обследовал угловатый открытый микроавтобус для экскурсий. Из замка зажигания торчал повернутый в рабочее положение ключ. Тумблер освещения находился в режиме «фары включены». Я проверил следующую машину. Та же картина. Складывалось впечатление, будто сегодня вечером на город обрушилась эпидемия поломок зажигания у автомобилей и аварий на всех окрестных электростанциях — совпадение, отнюдь не добавившее мне радости.
Бледный в зловещем свете, словно при затмении, я пересек площадь со статуей героического всадника посередине, миновал темный фасад Оперного театра, пересек Арсеналсгатан, свернул на Вастра Традгарсгатан, прошел мимо забранных ставнями лавок. Город был абсолютно неподвижен. Даже самый слабый ветерок не шевелил безжизненный воздух, а ворчание двигателей не нарушало тишину. Ни шелеста шагов, ни гула отдаленных разговоров. Первичное чувство тревоги стремительно разрослось до полномасштабного холодного ужаса.
Срезая путь через угол парка, я обогнул стеклянные выставочные стенды, забитые изделиями сельских ремесленников, и торопливо зашагал по бесплодной глине.
Неправильность происходящего слегка потеснила общую озабоченность. Я оглядел широкое пространство мертвой земли, обшарил взглядом сад, странным образом совершенно голый. Посыпанные гравием дорожки остались на месте. Обложенные плиткой водоемы с мертво торчащими устьями фонтанов, ракушка летней эстрады, выкрашенные зеленым скамейки, стальные фонарные столбы с приделанными к ним урнами и расписанием трамваев в аккуратных рамках — все это никуда не исчезло. Но ни листика, ни травинки, ни единого дерева или цветущего куста, ни хотя бы следа великолепной клумбы призовых рододендронов, занимавших отдел ротогравюр в популярном журнале всего неделю назад, мне на глаза не попалось. Я отвернулся и заспешил дальше, постепенно переходя на бег. Тревога превратилась в неизъяснимый ужас, который схватил меня за горло и хлынул в желудок, словно грязная вода в трюм тонущей галеры.
Я толчком распахнул железные ворота и, сипя от бега, как лопнувший котел, уставился на пустые черные окна. Мой дом выглядел совершенно необитаемым, а кругом неумолимо царила атмосфера всеобщей заброшенности и запустения. Идя по подъездной дорожке, я тупо глядел на полосу голой почвы, зеленевшую всего несколько часов назад. Там, где высились тополя, теперь на сером фоне чернели странные ямы шириной в фут. Только россыпь сухих листьев осталась от недавно росших тут деревьев. Громко хрустел под подошвами гравий. Ступив на бывший газон, я почувствовал, как нога уходит в сухую, крошащуюся землю. На ступеньках я оглянулся. Лишь цепочка моих собственных следов служила доказательством некогда существовавшей здесь жизни — она да россыпь дохлых насекомых под каретными фонарями. Дверь открылась. Я вошел внутрь, постоял, храня погребальное молчание, и ощутил, как высоко в груди болезненными толчками колотится сердце.
— Барбра!
Из горла вырвался полный холодного ужаса сухой хрип. Я нырнул в неосвещенный коридор, перескакивая через четыре ступеньки, взлетел по лестнице, пинком распахнул двери гостиной и промчался в спальню. Встретившая меня тишина шокированным упреком отозвалась на шум моего появления, всколыхнувший ее болезненную неподвижность. Я, спотыкаясь, вышел вон и завопил, призывая Люка, на самом деле уже не надеясь получить ответ, а просто из стремления разбить ужасное, зловещее безмолвие, отогнать страх пред тем, на что опасался наткнуться в темных мертвых комнатах.
Я обследовал одно помещение за другим, вернулся назад и обшарил все чуланы, крича, с грохотом распахивая двери настежь, уже не сражаясь с поднимающейся внутри у меня паникой, а давая ей выход в буйном действии.
Никого. Все комнаты пребывали в идеальном порядке, предметы мебели стояли на привычных местах, занавеси были тщательно задернуты, и бронзовые часы с неподвижным маятником хранили молчание. А в цветочных горшках, где несколько часов назад вольготно раскинули свою зелень широколистные растения, осталась только мертвая земля. Я стоял посреди темной библиотеки, тупо глядел наружу на мрачное металлическое свечение ночного неба и, чувствуя, как тишина втекает обратно в дом, словно осязаемая субстанция, снова пытался овладеть собой, чтобы признать истину: Барбра исчезла. Исчезла вместе со всеми остальными живыми существами в столице Империума.
Сначала я не заметил этого звука. Я сидел в пустом салоне, устремив мимо края тяжелых парчовых портьер пустой взгляд на пустую улицу, и думал, что прислушиваюсь к стуку моего пустого сердца...
Затем он проник в уши: равномерное буханье, еле уловимое, далеко-далеко — но все-таки звук — в безмолвном городе. Я подскочил, бросился к двери и оказался снаружи на ступенях прежде, чем меня посетила мысль об осторожности. Буханье теперь сделалось отчетливее: ритмичный топот, как от марширующего подразделения. Все ближе и ближе.
