Принц Вианы - Старицкий Дмитрий (полная версия книги .TXT) 📗

— Не обратил внимания. Все вчера так сильно дымило…

— На ней сарацины привезли для баварца белых арабских меринов по заказу дюка нашего Франциска.

— Сарацины? — Тут бровь пришлось поднимать уже мне.

Интересно. Во всех учебниках с арабами у Европы в эти века постоянная война. И если не Крестовый поход, то Реконкиста. Разве что только Генуя и Венеция с ними торговали, вперемежку с войной же.

— У них есть охранная грамота от дюка, — подмигнул мне меняла, — и право в наших водах ходить под бретонским флагом.

— Как же зовут этого достойного господина, который ведет торговлю с принцами и самим императором?

— Вельзер, ваше высочество. Иммануил Вельзер. Агент банковского дома из Аусбурга.

— Богатый дом?

— Очень богатый, — меняла даже глаза завел под брови и для убедительности развел руками, — два года назад они предложили римскому императору бочку флоринов за дворянский титул для семьи, только император на это не согласился.

— Бочку? — удивился я, прикидывая, сколько в стандартную сорокаведерную бочку можно уместить золотых монет. — Сто тысяч флоринов? Или больше?

— Сто тридцать тысяч триста шестнадцать монет, ваше высочество, — выдал меняла точную цифру. — К тому же он берет только четверть годовой лихвы с долга, а любой еврей вряд ли даст вам кредит на условиях меньше чем сорок долей со ста в год. Поэтому и говорят, что если вам отказали в займе христиане, то еврей тут как тут. Но это не так. Без надежного залога еврей не работает даже за большой гешефт. А Вельзеры и Фуггеры берут у императора в обеспечение долга такие ненадежные залоги, как серебряные рудники.

— Интересные сведения, — не удержался я от реплики, хотя подмывало спросить, чем же так ненадежны серебряные рудники как залог.

Тут же прикусил язык, но слова уже вылетели. Блин горелый, этот пацанчик и сюда, в мою, казалось бы, безраздельную епархию добрался со своими торопыжными гормонами.

Меняла с достоинством поклонился, медленно выпрямился и спросил с некоторой торжественностью:

— Стоят эти сведения двух тысяч флоринов, ваше высочество?

Ага, хитрый аид уже унюхал свою выгоду и запустил намек на мое первое деловое предложение.

— Стоят, — ответил я утвердительно и совершенно серьезно. — Равнозначный обмен.

— На что? — Меняла был весь внимание.

— Папа подписал буллу Томасу Торквемаде, духовнику кастильской рениа [182], об особых условиях инквизиции в Кастилии. Евреев изгонят с Пиренеев, а тех, кто из них уже крестился, будут долго преследовать: не совершают ли они еврейские обряды тайком. За малейшие подозрения маранов [183] будут пытать, а потом сжигать на площадях.

— Бог не попустит такого, ваше высочество, — убежденно произнес старик.

— Уже попустил. На очереди Арагон и Португалия.

— И что же делать этим несчастным, чтобы спастись? — В глазах менялы появилась неподдельная озабоченность.

— Покинуть Кастилию самим, пока Торквемада не развернулся в полную силу. Пока они смогут спокойно, а не за бесценок, продать свои дома и уйти со всем скарбом. Можно и ко мне в Байону или Фуа, как это уже сделали ваши одноверцы из Прованса. Будете вести себя как гости, а не как хозяева, — с басками уживетесь. Они пока веротерпимы. А для бытовой ненависти у них есть каготы [184]. Деловой активности в ближайшие годы в моих землях будет много. Своих капиталов нам на все не хватит.

— Но инквизиция будет и у вас такая же, я так понимаю?

— Пока мой дядя — кардинал примас церкви в Наварре, кастильской инквизиции у меня не будет. Но сами понимаете, болтать на площадях об этом не стоит. Навредите только сами себе.

На площади у входа в меняльную лавку Микал, оглаживая вороного, уже теребил мое стремя, готовясь его поддержать. Он пытался поначалу на самом деле играть роль живой ступеньки, становясь на четвереньки, только мне это претило, отдавало дешевым голливудским Востоком. Сошлись на том, что он руками поддерживает мне стремя, когда я сажусь в седло, становясь, таким образом, фактически королевским стремянным. Чую, по этому поводу еще буча будет в Наварре. Стремянной — это все же придворная должность для нобилитета.

«А шли бы они все лесом… Надо будет — в рыцари раба посвящу. И идальгию [185] дам с короной сеньора. И щит раскрашу». — С этой злорадной мыслью я взобрался на спину своего вороного андалузца.

Микал, перекинув сумку с деньгами на грудь, также оседлал своего каракового жеребца. И наша кавалькада шагом поехала в обход торговой площади по часовой стрелке, раздвигая конями небольшую толпу, собравшуюся оценивать наших лошадей. Будто бы мы их как конские барышники на продажу выставили. Пришлось вперед выдвигать стрелка, который не задумался над тем, надо или не надо пускать в дело древко своей рогатины. Только тогда и удалось вырваться из этого тесного плена.

Хотелось, конечно, пройтись по рынку, присмотреть себе что-либо полезное в быту, да и просто поглазеть, но с такими деньгами лучше этого не делать. Двух охранников в такой толпе может оказаться недостаточно.

Остановились на площади только у лавки оружейника, что находилась на первом этаже каменного дома около собора. Там я подобрал себе простую по дизайну итальянскую дагу за двадцать денье. Может, и не такую понтовую, как у моего раба, зато простая пластинчатая гарда хорошо защищала руку. А толстое трехгранное лезвие надежнее будет принимать на себя удар меча противника, чем плоское. Для вражеского же клинка у этого кинжала для левой руки и ловушка была предусмотрена в виде загибающихся вперед усов крестовины.

Еще не удержался и там же купил себе богато украшенный пистолет с колесцовым замком. Явно восточной работы. По крайней мере, этот характерный декор с яшмой и бирюзой в серебре у нас в музее проходил как «турецкий». Калибром где-то миллиметров шестнадцать-семнадцать. С большим «яблоком» на конце рукояти, которое можно использовать как дубинку, благо ствол граненый крепкий и длинный, сантиметров тридцати. Вдогонку мне впарили длинный ключ к замку пистолета.

И еще пулелейку.

Мерку для пороха.

Пороховницу из бычьего рога в серебряной отделке.

Маленькую пороховую натруску из кожи с серебром.

Лядунку с перевязью.

Фунт свинца и десяток готовых пуль.

Войлочные пыжи.

Складной шомпол.

Мешочек кристаллов пирита для замка.

Щетку-ершик для чистки ствола.

И вощеную коробку пороха в запас.

Поясную сумку тисненой кожи для всех этих причиндалов.

В добавку — ольстер, седельную кобуру, потому что такой аппарат носить за поясом явно проблематично, разве что, как турку, обматывать талию целой штукой шелка.

Несмотря на то, что пришлось за всю эту амуницию выложить целых полтора золотых, я был доволен. Все же это привычное мне оружие. Огнестрельное. Я бы даже сказал — крупнокалиберное. Неоднократно проверено в деле музейщиками в разных городах. С моим участием. По пьяни, естественно. Да и киношных мастеров сколько раз консультировать приходилось, и по изготовлению таких кунштюков, и по их применению. Богатая у меня в этом практика для человека рубежа миллениума.

Грех жаловаться, качественные мне достались ништяки, потому как надуть старого музейщика тут еще спецы не выросли. От такого осознания настроение поднялось на несколько градусов.

Кстати, больше никакого огнестрела в лавке не было, даже примитивного, типа ручниц. Как приняли всей кучей на комиссию — так, видно, мне все и продали комплектом.

А вот за арбалет типа аркебуз, такой же, что мне достался от шотландского барона, тут запрашивали все три золотых экю. За самый дешевый, без художественной отделки драгоценными металлами. Даже простой боевой арбалет был дороже этого роскошного пистолета, что стало для меня новостью. Век живи — век учись, все равно помрешь неучем.