Принц Волков (ЛП) - Кринард Сьюзен (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
– Незнакомец стал ухаживать за Мэри–Роуз и через некоторое время был уже не способен оставить ее. Он решил обосноваться в Лоувелле, отказаться от тех дел, ради которых приехал. Мэри–Роуз сказала своим родителям и жителям деревни, что полюбила этого незнакомца и останется с ним. Но они ругали ее, говорили, что этому мужчине не место в ее жизни, и что он может принести ей только боль и горе. Мэри–Роуз не вняла их предупреждениям и напоследок услышала, что, если она возьмет этого мужчину в мужья, то пусть больше не появляется в деревне. С большой печалью Мэри–Роуз приняла это условие. Она покинула деревню и пошла за мужчиной, которого выбрала. Он выстроил хижину в лесу и купил столько прилегающей территории, на сколько хватило его сбережений. Мэри–Роуз даже не догадывалась, что он разбогател, разоряя дикие места, которые она так любила. Но, когда он зажил вместе с ней, то оставил все это в прошлом. Их совместная жизнь была счастливой на протяжении первых лет. Мэри–Роуз продолжала бродить по лесам: ее супруг восхищался ее любовью к жизни и свободе. Он время от времени уезжал по делам, но всегда возвращался с подарком для нее, и все было хорошо между ними. Однажды Мэри–Роуз обнаружила, что ожидает ребенка, мужчина не мог бы подарить ей ничего лучше этого. Он кормил ее редкими деликатесами, привозимыми в город, и преданно ухаживал за ней. И вот у них родился сын, который унаследовал ее темные волосы и ее глаза, а от отца взял большой рост и мощную фигуру. Он стал частью обоих миров.
– Ты, – выдохнула Джой. Он почувствовал, как ее глаза внимательно скользят по нему, и чуть не задрожал под этим пристальным взглядом. Хотя то, что он почувствовал, было не раздражение, а скорее нечто, похожее на беспокойство.
– Да, – со вздохом согласился он. – В течение первых лет у мальчика было все, что он ни пожелает. Мать учила его разным премудростям леса, а отец брал с собой в город и показывал ему достижения цивилизации. Но счастье было недолгим, – Люк снова закрыл глаза. – Мэри–Роуз так и не избавилась от своей дикости. Настало время, и малыша отняли от груди матери. А Мэри–Роуз стала исчезать, иногда на несколько дней, оставляя мальчика на попечении мужа. Сначала ничего не предвещало беды, так как бизнес отца позволял ему оставаться дома и заботиться о малыше или брать его в город в те дни, когда его мать уходила. Мальчик был слишком мал, чтобы понять, когда все изменилось. Он не понимал, что два мира его родителей были гораздо несовместимей, чем они казались. Об этом он узнал гораздо позднее.
Люк вслушался в свой голос, история, воскрешенная с кристаллической ясностью, подходила к неизбежному концу. Он вспомнил, как проснулся в тот первый раз, когда они поспорили, услышав отчетливый звук сердитых голосов на кухне: во французской речи матери были ошибки, которые она делала редко, только когда была сильно сердита или очень счастлива, и повышающийся до крика голос отца. Он сел в кровати, прислушиваясь, напуганный, не зная, что случилось, желающий пойти и остановить их. Это был только первый из многих конфликтов, которые последовали один за другим все чаще и чаще. Они всегда старались по возможности ссориться подальше от него, поэтому он никогда не слышал большую часть того, что они говорили друг другу, только знал, что это ранило их.
Он стал заставать обычно жизнерадостную мать в слезах, бесшумно плачущую в стороне, где, как она думала, никто не мог ее заметить. Он старался утешить ее, добиваясь ее улыбки, но печаль из глаз так и не ушла. Она стала исчезать на все большее и большее время в лесу, всегда возвращаясь с извинениями и стискивая его в нежных объятиях, чтобы он не сердился за то, что она на время покидала его. Но отец начал прерывать их безмятежные встречи и говорить матери, что ей не стоит уходить, что она должна остаться и заботиться об их сыне и доме, и оставить свои дикие выходки.
Люк до сих пор не понимал причину гнева родителей, который был настолько мощный, что он ассоциировал его с грозовой черной тучей, приносящей продолжительный весенний дождь. Но он видел горе матери, шел ей навстречу и становился все ближе и ближе, инстинктивно защищая ее от угрозы, которую видел в отце.
Наступил день, когда отец настолько разозлился, что подошел к матери Люка и занес руку, готовый ударить. Это был тот день, когда Люк встал между ними, используя свое тело как барьер, бросая вызов отцу каждой частичкой силы ребенка. Удар пришелся на него. А мать разразилась таким гневом, которого Люк никогда прежде не замечал за ней, так дико набросилась на отца, что тот удрал из хижины.
Это был первый раз, когда отец не вернулся. Он и потом уходил, но тоже всегда возвращался, чаще всего прося прощение у Люка и жены. Но уже никогда не было так, как прежде. Ссоры превратились в холодное молчание, а исчезновения родителей становились все продолжительнее. Один из них всегда приглядывал за Люком, но он осознал, что должен полагаться только на себя, быть готовым к новым ударам судьбы, которая разверзлась непостижимой пропастью под его ногами.
И вот однажды отец уехал и не вернулся. Он ждал. И мать ждала в утомленном молчании. Прошел год, а он все не возвращался. Он ничего не объяснил и не предупредил.
Люк помнил тот момент, когда мать осознала, что муж уже не вернется. Она никогда не говорила с ним об этом, никогда ничего не объясняла. Но он помнил ее безумные глаза в тот день, ее слезы, когда она обнимала его и покачивала из стороны в сторону, хотя он был уже достаточно большим, – Люк помнил ее спутанные черные волосы и глубокий голос, которым она пела колыбельную на ломаном французском. В тот день, казалось, в ней умер свет, и исчезла дикость. Люк намного позже понял, почему мать сломалась. Даже после того, как отец бросил их, жизнь продолжалась в почти нормальном, почти мирном ритме – короткое спокойствие после шторма. Мэри–Роуз продолжала учить Люка премудростям своего мира. Во всяком случае, ее настойчивость воспитать его частью обоих миров, в которых он жил, стала еще сильней. Она отдала его в начальную школу в Лоувелле, отказываясь принимать его незрелое решение остаться с ней, защищать ее, потому что отец этого не делал. Так как этого хотела она, он стал учиться, со всей своей энергией впитывая знания, которые, как она уверяла, были крайне необходимы ему в будущем. И не имел значения тот факт, что сама она очень мало знала о внешнем мире.
Ее сын, у него будут знания, которые так безвозвратно ускользнули от нее. Как много всего он понял только тогда, когда стало слишком поздно.
Он помнил долгие дни, когда боролся с собственной отчужденностью от других детей, упорно работая над собой в этом направлении на протяжении всех лет обучения. Он вырос, имея совсем немного друзей и не имея представления о деревни, в которой была воспитана его мать.
Что–то, может, едва уловимое изменение в осанке Джой или какой–то ночной звук, который ворвался в центр его мыслей, заставили Люка внезапно проанализировать собственный голос, излагающий воспоминания, будто они были не больше, чем неспособный причинить боль рассказ о незнакомых людях из другого измерения. Он прервался, отводя взгляд от гипнотических чар огня и сосредоточенного лица Джой.
– Именно из–за моей матери я преуспел в школе, – наконец, вымолвил он. – Только потому, что она хотела, я изучал мир отца, – он услышал собственный голос, произносящий слово: «Отец», слово, которое никогда ни при ком, кроме Джой, не произносил, начиная с того времени, когда муж матери бросил их. – Он оставил нам деньги на жизнь, его огромная щедрость выражалась кругленькой суммой в местном банке, плюс все земли, которые он раньше купил для мамы. Иногда в банке появлялись новые суммы. Она никогда не касалась этих денег, кроме тех, которые тратила на меня.
Скорбное уханье виргинского филина оборвало его на слове, он замолчал, прислушиваясь к языку намного более простому и более настоящему, чем тот, на котором он только что говорил. Со стороны казалось, что уханье является грустным и подходящим звуковым сопровождением к повествованию судьбы его матери.
