Моя жизнь со Старцем Иосифом - Филофейский Ефрем "Старец Ефрем Филофейский" (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
— Старче, скит поручил мне сделать сбор пожертвований на престольный праздник, на расходы. Дай мне благословение, чтобы я пошел по монастырям.
— Отец Афанасий, посиди здесь. Позже пойдешь.
— Но, Старче, я не могу! Я должен идти, а то не успею.
— Отец Афанасий, садись, иначе будешь каяться.
— Но я не могу, Старче! Дай мне свое благословение, и я пойду. Я не могу, я должен идти, я не успеваю.
Увидел Старец, что тот не слушает, и тогда внезапно сказал:
— Ох, воздуха! Задыхаюсь!
— Что случилось?
— Возьми картонку и помаши мне!
Конечно, дышать ему было трудно, но в тот момент он не задыхался, он сказал так, чтобы удержать отца Афанасия, ведь потом того мучила бы мысль, что он не оказался рядом со Старцем в его последние минуты, и им овладело бы отчаяние. Только Старцу удавалось удерживать его в рамках. Старец, видимо, подумал: «Теперь, когда меня не будет, если им овладеет отчаяние, кто его остановит?» И чтобы тот не мучился, Старец, снисходя к его состоянию, сказал, что ему не хватает воздуха. Бедный отец Афанасий взял картонку и стал обмахивать Старца — и таким образом Старец его удержал. Дело одной минуты. Несмотря на то что Старец готовился умереть, ум его работал прекрасно.
Отец Арсений, услышав отца Афанасия, вышел из своей келлии рядом, поскольку тот обычно сильно докучал Старцу. Он вышел, чтобы оградить Старца, и начал ругать отца Афанасия:
— Не разговаривай так со Старцем! Не смей так себя вести с ним!
Но лишь только отец Арсений увидел, что Старец, похоже, опять задыхается, он дернул за веревку, привязанную к колокольчику в каливе отца Харалампия внизу. Это служило сигналом в случаях, когда тому и отцу Тимофею было необходимо подняться. Когда отец Арсений отчитывал отца Афанасия, Старец, улучив момент, сказал:
— Отец Арсений, сними-ка мне носки и разотри немного ноги, от этого мне легче, а то они опухли.
Он хотел, чтобы ему было полегче? Человек уходил! Никогда в жизни Старец так не делал. А сейчас он это сделал, чтобы отец Арсений не видел, что он уходит, ибо тот был весьма прост. Лишь только отец Арсений наклонился — подошел конец.
Старец две-три минуты пристально смотрел вверх, на небо, он, казалось, видел, что кто-то идет. Это, должно быть, был архангел Михаил, который пообещал ему прийти, сказав: «До времени». Старец попытался заговорить с отцами, сказать им, что он видит: он всегда оставался учителем. Он хотел заговорить, но остановился, словно онемел. Ему не было позволено заговорить в тот час.
Затем он обернулся и, исполненный ясности и невыразимого душевного восторга, сказал:
— Все кончено, ухожу, благословите.
С этими словами он взял за руку отца Арсения, своего неразлучного сподвижника, чтобы приветствовать его в последний раз. Затем приподнял голову вправо, два-три раза спокойно приоткрыл уста и глаза, три раза вздохнул — и все. В здравом уме и ясной памяти предал душу в руки Того, Которого желал и Которому работал от юности.
Но отцы не верили, что Старец умрет. И они не сразу поняли, что он ушел, так как он ушел очень спокойно и в полном рассудке. Поэтому отец Афанасий все еще продолжал его обмахивать, а отец Арсений держал его голову, когда пришли отец Харалампий и отец Тимофей.
Как только отец Тимофей приблизился, так сразу сказал им:
— Остановитесь, старцы. Оставьте его голову. Он умер! Что вы держите его? Кончено! Умер!
Тогда они поняли и послали отца Тимофея сообщить мне и другим. Когда ко мне пришел отец Тимофей, я только прикрыл глаза для молитвы. Не прошло и четверти часа, как Старец сказал нам разойтись.
Это была смерть настоящего святого. На нас она распространила ощущение Пасхи. Перед нами лежал мертвый человек, и была уместна скорбь, но в душе мы переживали Воскресение. И это чувство не иссякло до сих пор. Им всегда сопровождается воспоминание о приснопамятном святом Старце Иосифе.
Глава двадцать седьмая. Погребение
Старец словно спал. Мы подготовили его тело к погребению, облачили. Но когда мы начали это делать, его тело выскальзывало из наших рук, так как не потеряло гибкости. Монахи и монахини не окоченевают после смерти. Как гибко тело человека, когда он спит, таково и тело монаха после смерти. Он не окоченевает, как мирской человек, тело которого делается как деревянное. Сколько бы часов, сколько бы дней ни прошло до погребения — монах словно спит. Как если бы кто-нибудь спал и его переодевали, переносили и тому подобное, так бывает и с телом умершего монаха. От одного только пострига человек сразу приобретает это свойство, этот характерный и сверхъестественный признак. Почему? Потому что Бог, во-первых, хочет показать, как угодно Ему монашество, посвящение своей жизни Господу, а во-вторых, чтобы удостоверить, что смерть христианина — это сон. Поэтому и места погребения называются усыпальницами. Человек уснул и однажды проснется.
Даже если умрет грешный монах, он делается словно уснувший! Как только человек примет постриг, изменяются естественные телесные свойства. Сколь прекрасно, что Бог показывает нам, как Он любит монашество — девственный, подвижнический, вышеестественный образ жизни! Эта гибкость тела после смерти — сверхъестественное знамение, потому что и монашеская жизнь вышеестественна. Это таинство, потому что ни с кем другим такого не происходит, только с монахом, даже если он монах всего один час. Случается и такое.
* * *
Мы его положили в храме, и на следующий день я служил литургию. Мы ощущали Пасху, у нас было Воскресение, была Светлая Седмица. Скорби не было, была большая пасхальная радость. Так вышло само собой, нарочно мы этого не хотели. Я спросил у одного большого подвижника:
— Отче, почему мы ощутили Пасху, когда преставился наш Старец?
— Это характерное чувство, ощущение Пасхи, извещает нас, указывая на святость человека.
Когда радость закончилась, мы все недоумевали. Когда же посчитали дни, то оказалось, что это случилось на сороковой день. Ведь на сороковой день, по вере Церкви, душа Старца водворилась на своем месте — вот тогда наша радость закончилась. Сорок дней со дня преставления Старца мы чувствовали радость!
Действительно, святые оставляют людям свои мощи как источник радости, потому что они идут на Небо, не подвергаются суду, не испытывают затруднений на мытарствах. Они уладили свои дела с Богом, уладили свои счета, им не грозит наказание. Поэтому-то мы и не печалились. И в течение многих дней чувствовали такую радость, какую не чувствовали никогда при жизни Старца. Конечно, мы ощущали печаль от того, что лишились Старца, но основными чувствами в душе были мир и блаженство. Так возникло некое радостопечалие: радость и скорбь вместе.
Мы знаем, что в миру, когда люди умирают, они оставляют по себе скорбь, горечь, страх, ужас. Люди боятся войти в дом, где есть покойник, боятся привидений ушедших людей и тому подобное. Мы же, напротив, ощущали благодать. Конечно, с уходом Старца мы потеряли великую опору, нашего учителя, нашего отца, нашего, после Бога, хранителя. Но мы знали, что этот редкий для нашего времени человек Божий восходит к встрече с Богом, имея все необходимое для вечной жизни. И это было нашей честью и нашей славой.
На следующий день мы похоронили Старца. Погребение совершилось по его воле в том месте, где он и скончался. Пришли все отцы Нового Скита, ибо он любил всех и его все любили и почитали.
Глава двадцать восьмая. Чудеса после преставления
Когда Старец преставился, благословение Божие проявилось у нас не только в радости и блаженстве, но и в способностях ума. Отец Харалампий заметил, что после преставления Старца его ум очень прояснился. На погребение, в числе прочих, пришли два скитских священника, чтобы петь заупокойную службу, поскольку сам отец Харалампий петь не умел. Но тут начал петь и он, и возымел такое глубокое понимание тропарей, что ему трудно было это вместить. После такого он не мог спать два или три дня.
