Мой брат якудза - Раз Яков (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗

Сэнсэй!

Я знаю, что ты много лет искал меня. Может быть, я буду обязан тебе жизнью, может быть, я буду обязан тебе смертью, но ты — мой брат, и поэтому я должен рассказать тебе свою историю.

Ты видишь, я спешу, у меня нет времени, поэтому ограничусь самым главным. Сейчас я выгляжу не так, как тогда, когда ты меня знал. Нет больше глаз навыкате, меня больше не обзывают жабой. Но глаз, смотрящий в сторону, можно было изменить лишь немного. Может, получится у другого хирурга. Я попробую навсегда избавиться и от этого тоже. Шрам скрыли. Я зашил веко, чтобы меня не опознали по подмигиванию. Вот до чего дошел! Я не думаю, что ты меня узнаешь, я и сам себя не узнаю.

Я родился в деревне рядом с Хакодатэ, на острове Хоккайдо. Я айноко — полукровка. Мама — японка, отец из племен айну. Может быть, и он — полукровка, я не знаю, он недолго с нами жил — утонул на рыбацкой лодке в Охотском море. У меня есть его снимки. Высокий, волосатый, глаза навыкате, длинная борода. Одним словом, человек из преданий. А я — «рыбацкий сын без дома», ты помнишь этот стих у Юкихиры? Мама любила древнюю японскую поэзию, это она выбрала мне имя в честь поэта Аривара Но Юкихира, который написал этот стихотворение. Может быть, моя любовь к поэзии перешла ко мне от мамы? Может, из-за Юкихиры?

Как правило, полукровки рождаются красивыми, но я стал исключением.

Нам было тяжело после смерти отца. Мой старший брат, Ёсинори (для своих просто Ёси), зарабатывал: работал на стройке, в туризме, в заповедниках, водителем грузовика, — потом сошелся с хулиганами. Стал исчезать, поздно возвращаться, приносить деньги, снова исчезать. Он всегда хорошо ко мне относился, как в книжках, добродушный преступник. Но всегда был устрашающим на вид. Нам нельзя было спорить по поводу денег, которые он приносил. Он отказывался говорить, кто его друзья, никогда не приводил их домой. Ёси брал нас в путешествия, как правило по Хоккайдо. Два раза мы ездили в далекий Токио.

Иногда мне нравилось ездить в Хакодатэ, в храм молчальников. Там царила атмосфера дальних стран, далеких религий, распятых богов. Мне всегда нравился бог гайдзин, с опущенной головой, с гвоздями в руках и стекающей ему на грудь кровью. Я любил песчаник, аллею, ведущую к храму, зимние деревья, похожие на белые грибы, любил масло, пирожное и повидло, которые готовили монахи. Любил и самих монахов, и они любили меня. Я любил их белые рясы, любил Мадонну с грустным лицом, окруженную красными листьями по осени. Там, в храме, было какое-то очарование небесной страны.

Я любил рассказы монахов о Божьей Матери, об Иисусе, о распятии, о страданиях, которые Он на себя взял, чтобы спасти мир. О, Боже мой, Боже мой, зачем Ты оставил меня? Особенно мне нравился рассказ о злодее Бар Аба, который избежал распятия. Я любил значение его имени — отцовский сын.

Я читал книги со всего мира, Ёси это радовало. Его радовало, что я читал на английском и испанском. Когда-нибудь это тебе пригодится, говорил он.

Когда мне было шестнадцать, он сказал мне: пойдем. Я пошел с ним. Маленький склад недалеко от города. Там было примерно двадцать человек с коротко остриженными головами, с бритыми головами, у некоторых завивка пама, большинство в темных очках, некоторые в кимоно. Брат сказал мне: сиди в стороне и не произноси ни слова. Во время церемонии кто-то налил саке в маленькую стопку. Они говорили что-то на непонятном японском. Брат стоял в центре. Кто-то в кимоно поменялся с ним стопками, они выпили, дали клятву, как в кино про якудза. Мои руки дрожали. Потом, по дороге домой, брат сказал: «Теперь это мои братья. Не меньше, чем ты. Хорошие люди. Они помогут мне приносить еду в дом. Я хотел, чтобы ты это увидел. Может быть, когда-то и ты тоже, кто знает? Но похоже, ты пойдешь учиться в университет. Тем лучше, тем лучше». Я слушал это с дрожью в коленках.

Ёси хорошо о нас заботился. Потом он переехал жить в Саппоро. Через два года после этого я поступил в университет в Саппоро, мама тоже переехала туда, и мы жили вместе. Брат все оплачивал. Иногда я ходил к нему в офис. Постепенно я понял, что он вращается там, в мире татуированных людей, и они уважают его. Я понимал это, но ничего не говорил. Как-то он сказал мне: «У меня есть „дом“ в якудза». Значит, он стал маленьким боссом. «Я вижу, — сказал я. — Надеюсь, ты не убиваешь людей». «Мы не убиваем людей, — сказал он. — Посмотри на меня, разве я могу кого-то убить?» — «Каждый может». Он отвесил мне пощечину.

До двадцати трех лет я ни разу не был с женщиной, книги были для меня всем. В двадцать три я встретил Саюми, дочь Ханаоки, владельца Сельскохозяйственного банка на Хоккайдо, подозрительного человека невысокого роста. В первую ночь с Саюми я хотел покончить со своей невинностью, думал, что это естественно, что так все делают. Она рассмеялась и отказала. Только через полгода позволила. Она вытащила меня в город, и там мы друг другу отдались. Я был ей благодарен, чувствовал, будто достиг сатори ⁶⁰. Целовал ее, как женщину, как духовного наставника. До этого я не знал, что соединение двух тел может быть настолько духовным, между нами не было никакого стеснения. «Научи меня, — просил я ее, — а я буду тебе защитником».

Мы писали друг другу стихи танка. Она работала продавцом в магазине одежды. Она моделировала детскую одежду, приносила моей маме кукол из кусочков ткани, которые собирала. Раз в неделю ходила к старому и улыбчивому учителю дзадзен ⁶¹, бухгалтеру, ради денег, и учителю дзен — для души.

Ёси, брат, стал все меньше и меньше появляться дома.

Я вел хозяйство. Следил за затратами и сбережениями. Он хвалил меня за мои экономические способности. Однажды предложил идти учиться бизнесу. Я сказал ему: «Ты что, сошел с ума? Может, я еще и астрофизику пойду учить?» Но сомнение было посеяно.

Я решил пойти на вторую степень. Сначала пошел изучать литературу, получил степень магистра, написав работу по творчеству по Октавио Пасу. С того времени я заинтересовался испанской поэзией, а потом открыл для себя и замечательную современную филиппинскую поэзию на испанском, английском и тагальском. Оттуда и мое знакомство с Хосе Гарсия Вилия. Я влюбился в него, сам не зная почему.

На втором году учебы я записался и на экономический факультет, который окончил с отличием. Мне предлагали продолжить академическую карьеру в университете, но я не хотел. Зачем мне это?

Я стал жить с Саюми. Мы начали небольшое дело по изготовлению тряпичных кукол. Было здорово, было весело. Мы создавали славные игрушки из обрезков ткани. Начали торговать на Хоккайдо, а потом и в Токио. Стали много зарабатывать. Ёси не любил слушать о том, как я зарабатываю. «Ты создан для большего, куклы — это не для тебя», — говорил он. Но я любил наших кукол.

Мы знали, что никогда не расстанемся, я и Саюми. Это была любовь, о которой пишут самые романтические книги. Я не понимал, о чем говорит Вилия в своих мрачных стихах. Почему он пишет о конце любви? Что он знает об этом? Ненормальный, думал я. Мы смеялись как сумасшедшие. Читали друг другу стихи. Одна комната в нашей квартире была заполнена разноцветными обрезками разных тканей. Нас переполняло счастье.

Однажды Саюми сказала мне, что у нее в животе ребенок. Я зарылся в тряпки с громкими возгласами радости.

Я никогда не рассказывал ей о Ёси. Может, она догадывалась.

Как-то Ёси гостил у мамы. Он негодовал, страшнее и ужасней обычного. Закрылся в моей комнате и долго говорил по телефону. Иногда оттуда доносились голоса, крики на жаргоне якудза. Я дрожал. Человек в комнате не был моим братом, это был демон. Я хотел заглянуть и проверить — может, кто-то зашел туда и украл моего брата? Нельзя было понять, о чем идет речь, но я услышал адрес, час и суть приказа.

Я пошел в то место в названное им время. Это был склад, похожий на тот, где проходила церемония клятвы брата. Рядом были припаркованы три черные машины. Я тихо прошел, трясущийся от страха, к одной из боковых стен. Было темно, у меня дрожали коленки. Я начал подглядывать.

Низкого роста мужчина стоял спиной ко мне, еще несколько человек стояли ко мне лицом, в центре стоял брат с грозным лицом. Он говорил тихо, и я не понял, что он сказал. Невысокий человек, стоящий спиной ко мне, вдруг упал на колени. Кто-то сказал ему: «Вставай!» Он встал, дрожа, и сказал что-то, чего я не расслышал.

И тогда я увидел струю, стекающую по его ногам.

Они отпустили его, вернули ему сумку. Он повернулся к двери, с мокрыми штанами. В тот момент я увидел его лицо, это был Ханаока, отец Саюми.

Я рухнул около стены склада. Там меня и нашел брат, он ударил меня в лицо, один раз, но этот удар до сих пор со мной, рядом с глазом остался шрам.

— Он плохой человек! — кричал он. — Ты слышишь? Он очень плохой человек! Ты знаешь, сколько семей этот человек сгубил и глазом не моргнув? Я вершу правосудие! Слышишь меня? Надо вернуть деньги тем, у кого этот подонок их отобрал! И чтобы я никогда больше тебя здесь не видел! В следующий раз одним ударом не отделаешься! А сейчас вали отсюда!

Я не мог вернуться домой. Поехал в храм молчальников и там переночевал. Я пошел к настоятелю и рассказал ему все. Он сказал мне: «Иди к ней и попроси прощения, сделай что-нибудь, чтобы искупить грехи твоего брата, и помолись». «Но я ведь не христианин», — сказал я. «Неважно, помолись». И перекрестил меня. А дрожь в коленях все еще не покидала меня.

На следующее утро я вернулся домой. Саюми молча лежала на футоне ⁶². Не спросила ни о чем, ничего не сказала. И тогда я ей все рассказал. Она продолжала молчать, потом подошла к раковине, и ее стошнило. Я пошел за ней, и меня тоже стошнило.

На следующее утро я нашел ее стоящей у входа в «тряпочную» комнату с расставленными ногами и красной лужей между ног.

В тот же день она ушла и не вернулась. Больше я ее не видел.

Я поехал в Токио, пробовал устроиться на разные работы. Работал продавцом в маленькой компании по сбыту витаминов, затем продавцом в книжном магазине, но всегда бросал, всегда уходил в другое место. И читал стихи. Но однажды я остался без копейки, кто-то подошел ко мне и предложил лоток в Сугамо, в районе босса Иэяси. Я знал, что за этим человеком стоит некий наблюдающий, который засылает людей, и незаметно приводит в порядок мою жизнь. К тому времени он уже стал уважаемым боссом на Хоккайдо.

Я любил бывать у Хирано-сан в «Мурасаки» на Голден Гай. Ты помнишь это место? Там нашла меня Маюми, девушка в оранжевом. Помнишь, как ты спросил меня про нее? Там она заговорила со мной и объявила, что я принадлежу ей, что ее отец, босс Сэкида, это большой босс якудза в Токио, что никто не должен знать про нас, что когда-нибудь мы оттуда сбежим, что когда-нибудь к нам придут богатство и смерть. Маюми знала, кто я, о чем я думаю, от кого убегаю, как будто была прикреплена к моему мозгу. Девушка сказала мне, что она — перевоплощение Саюми. Она была одержима и стала единственным убежищем для меня. Из-за Саюми, из-за ее отца, из-за траура, из-за стыда, из-за конца любви, из-за луж мочи и крови, из-за Бога, который меня оставил, из-за истекающих кровью отверстий в моих руках, как у того печального Божьего Сына, который висит на дереве в храме молчальников в Хакодатэ. Иногда стыд приходил ко мне в образе Саюми или в образе Божьей Матери, запрятанной там, в алькове, на снежном дне храма молчальников.

Маюми и я стали тайными любовниками, влюбленными обитателями кафе и парков, ей удавалось скрыться от телохранителей. Мы не спали вместе, только говорили. Сладость сумасшествия прилипла ко мне, и я решил плыть по течению жизни.

Как раз в то время, полный стыда, запутанный и ненормальный, я познакомился с тобой. Напуганный и измученный, находящий частичное утешение в стихах поэтов из далеких стран.

Как-то, возвращаясь поутру домой, я увидел, как босс Иэяси разговаривает с чимпира из Ямада-гуми на улице. Все произошло с молниеносной скоростью. Блеск ножа, возникшая опасность для босса Иэяси. Моя рука, нашедшая камень, вдребезги разбитые темные очки, потасовка, драка, вкус крови, стекающей по щеке в рот, и дрожь в коленках, которая и по сей день со мной. Побег, благодарность Иэяси и поражение: вторжение людей из Ямада-гуми в район Сугамо. «Беги отсюда, быстро, — сказали мне, — и сегодня же!»

Я пошел в «Мурасаки» и передал Маюми записку через Хирано-сана. В ней было указано место встречи и час.

И мы убежали.

Я хотел попрощаться с тобой, но не успел.

С того момента начались мои скитания. Ты знаешь об этом, ты ведь выяснял. Нас преследуют отец Маюми, босс Сэкида, и люди из Ямада-гуми. Один из боссов семьи Кёкусин-кай переправил меня на север. Дал мне новый паспорт. Первая небольшая пластическая операция. Разные работы. Игорный дом «Афины», разные услуги для боссов якудза на севере. Все это, я знаю, происходит благодаря содействию моего брата, Ёси. Я бегал с места на место, видел Ёси только один раз, у него тогда были свои проблемы.

Как-то мне сообщили о падении «дома» Ёси. Сам он исчез. Говорили, что сбежал, скорее всего, за границу. Мне тогда показалось, будто отец умер снова. Говорили, что он переехал в Бразилию и живет в Сан-Паулу. Маму я иногда видел, но в обстановке строжайшей секретности.

Работая охранником, в течение долгих часов ожидания у входов в игорные дома я мог думать, присматриваться и планировать. И наконец, однажды я понял, как связать зло со злом, зло из одного мира со злом из другого, делового мира, который называют порядочным в мире якудза. Но я все еще не решался, советовался с Маюми, она несколько дней это обдумывала. Пока однажды не сказала мне, что конкретно нужно сделать, и я это сделал.

Тогда, по совету Маюми, я устроил разговор с боссом Кимурой. Я предлагаю ему свои идеи, он их выслушивает. Помню его великодушие и внимание в тот день. Он чувствует, что есть возможность сделать новый ход. Мне была предоставлена возможность привести якудза к сегодняшней экономике. В то время меня звали Ватанабэ. С каждым новым именем я превращаюсь в нового человека.

Тогда же состоялись обсуждения у гейши Нано-тян, и нас ждал головокружительный успех. За короткое время я оказался в совете директоров банка N. Еще до встречи у Нано-тян мне было известно, что банк N — это материнская компания Сельскохозяйственного банка, который возглавлял Ханаока, отец Саюми. Тогда же я узнал о страшных вещах, которые творил Ханаока во время управления банком, и о десятках земледельцев, разорившихся из-за его коррупции. Я начал предпринимать меры по наказанию виновных с обеих сторон, и через несколько дней Ханаока был уволен. Я вспомнил о том, что мне рассказывал о нем брат. Я отомстил, но не почувствовал облегчения. Мстительное зло было для меня тенью, учителем, распятием, другом, братом, боссом.

Наш «дом», дом босса Кимуры, разбогател. Я стал вечной тенью, под именем, которое мне не принадлежит, в роскошной машине, которая мне не принадлежит, с деньгами, которые мне не принадлежат, и полный смелости, которая тоже мне не принадлежит. Каждый день я пытаюсь не быть негодяем и в то же время вижу, как порчусь и разлагаюсь с каждым днем. Каждый день я клянусь, что делаю зло, чтобы делать добро. У меня есть планы, о которых неизвестно даже Маюми. Она не знает, осуществлению каких планов способствует. Я становлюсь хуже с каждым днем, сильней и сильней.

И все это, сэнсэй, для того, чтобы отпустить грехи за ночь, когда я видел отца Саюми, обмочившегося и трясущегося при виде моего старшего брата. Чтобы он не был таким негодяем и чтобы такие негодяи, как он, были наказаны. Я хотел сделать что-то с большим размахом, что-то, не укладывающееся в существующие рамки, чтобы принести славу вскормившему меня дому, чтобы принести в мир добро. Как сказочный Джирочио, гангстер, который, возможно, и существовал на самом деле. Во мне было много добра и много зла, во мне было сумасшествие богов и бесов, я собирался нести в мир добро с размахом мифологической катастрофы.

Однажды посыльный передал мне сообщение от брата, что он в Сан-Паулу, пытается следить за мной. Брат просил, чтобы я тут же отправил маму к нему, потому что времена изменились, ей и мне здесь больше небезопасно и он даже не решается написать мне обычное письмо. В ту же неделю я отправил маму в Сан-Паулу, она поехала туда с одной маленькой потрепанной сумкой. В аэропорту она сказала мне: «Юкихира, ты рожден для того, чтобы писать стихи, а не для того, чем ты занимаешься сейчас. Ты меня уже убил, зачем же перевозить тело в другую страну?» Что я мог сказать в ответ на это?.. Низко поклонился ей и ушел.

И тогда, когда я поправил дела в своей семье и сам начал богатеть, пошел к боссу Кимуре. Быстрый, решительный, сумасшедший, любящий, предотвращающий земные грехи, я объявляю ему, что ухожу и не боюсь его гнева. Оставил ему обрубок мизинца. Сэнсэй, что такое обрубок мизинца по сравнению с вечной болью в моих руках из отверстий, пробитых гвоздями, по сравнению с болью у глаза, по сравнению с непрерывной дрожью в коленках, по сравнению с Богом, который бросил меня, по сравнению с ребенком, превратившимся в лужу у Саюми между ног? Я оставил мизинец там, у босса Кимуры, которого добавил к списку своих преследователей. Мы убежали. На самолете в Манилу мы лопались от смеха, я и Маюми. Босс Сэкида, босс Кимура, Ямада-гуми, полиция, а может, и мой брат, который, по всей видимости, решил вмешаться и положить конец позору, преследуют нас. Мы лопались от смеха. Стюардесса просила, чтобы мы успокоились, так как мешаем другим пассажирам.

В Маниле я творил чудеса. Под именем Фурукава и после серьезной пластической операции я стал неузнаваем. Кто мог меня остановить? Я подключился к корсиканцам в Лаосе, к китайцам в Гонконге, к бунтовщикам, сутенерам и производителям наркотиков на Филиппинах. Я перевозил оружие и проституток из разных мест, у меня даже была школа танцев, которую я назвал «Лас-Вегас». Там готовили девочек для отправки в Японию, для увеселительной индустрии и проституции. Я был империей, и все это происходило тайно. Никто не мог узнать о моей причастности к какому-либо вкладу или начинанию, законному или нет. Только в «Лас-Вегасе» я иногда подвергал себя опасности разоблачения, иногда бывал там, потому что люблю танцы. Да, поначалу я копил силы, чтобы через несколько месяцев вернуться и совершить огромный экономический переворот в якудза, переворот, который изменит все. Маюми все это время была со мной, она сильнее любого мужчины. У нас были вилла на булваре Роксас, две машины, прислуга и ручная обезьянка Октавио.

Я читал много стихов, которые напоминали мне о мирском поле битвы.

И вот однажды я получаю письмо от босса Окавы. Посланник сообщил, что гайдзин из Японии передал его. Для тебя лично, сказал он. Я спросил, как звали гайдзина, но посланник не знал, его только просили передать.

Я взволнованно распечатал письмо.

Мурата Юкихира-кун ⁶³!

Я скоро умру. Когда это письмо найдет тебя, возможно, меня здесь уже не будет. Я передаю тебе это письмо с Якобу-сэнсэем.

Я пишу тебе по двум причинам, одна из которых — это вмешательство Якобу-сэнсэя, вторая — это возможность исторических изменений в мире беспредела.

Ты в бегах и знаешь, что рано или поздно тебя найдут. Может, мы найдем тебя, может, босс Кимура, который накажет тебя за то, что ты ушел от него. Или босс Сэкида найдет тебя и сведет с тобой счеты за то, что ты выкрал его дочь, или Ямада-гуми найдут тебя и отомстят за того, которого, по их словам, ты убил десять лет назад, или же тебя найдет полиция. Я не знаю, на чьей стороне ты играешь там, на Филиппинах, но, несмотря на последние десять лет, полные испытаний, ты не сможешь выдержать это напряжение. Я о тебе спрашивал, ты из того же материала, что и моя дочь, Мицуко, вы созданы для книг и искусства. Когда тебя найдут на Филиппинах, законы Японии не смогут тебе помочь, к тому же ты ведь больше не относишься ни к одной семье якудза.

Ты должен быть благодарен Якобу-сэнсэю, который так хочет тебя найти. Я не знаю почему. Если он не опоздает, то спасет тебе жизнь. Надеюсь, это письмо найдет тебя раньше твоих преследователей.

Ты также должен благодарить своего брата, который много сделал для семьи Кёкусин-кай на Хоккайдо. Без него мы не были бы самой большой семьей в той области. Я надеюсь, что у него все хорошо, где бы он ни находился.

Во имя твоего брата и во имя Якобу-сэнсэя я предлагаю тебе жизнь, возвращение в семью и достойное существование.

Но есть и еще одна причина. Ты пока один из немногих, кто понимает значение будущего современной якудза. Ты в полной мере осознаешь значение нового закона против преступных группировок. С этого момента не оружие дает силу, не кулак, не запугивание владельцев маленьких клубов и разных компаний, а власть, власть над экономикой в новой форме, власть над политикой. Игра по их правилам. Я вижу, что ты это понимаешь. Я также вижу, что ты в состоянии воплотить это в жизнь.

Я обеспокоен будущим мира беспредела. Знаю, что спасти его могут только модернизация и международные связи. Ты можешь это сделать, и нам нужен такой человек, как ты.

Но нужно заплатить за содеянное, извиниться, сделать что-нибудь. Я знаю, что у тебя налажены связи с людьми из «Змеиной головы». Сегодня они — наши враги и в Японии, и по всей Юго-Восточной Азии. Они сильны, мы должны это признать. Но мы больше не можем пребывать в пределах маленькой Японии. Если хочешь вернуться — приведи к нам «Змеиную голову», заключи с ними союз, предложи им территории в Японии и за ее пределами. Семья Кёкусин-кай и «Змеиная голова» могут вместе управлять землями на юго-востоке Азии. Я даю тебе полномочия вести с ними переговоры. Тецуя Фудзита, мой преемник, который сейчас в тюрьме, проверит договор и подпишет соглашение, когда придет время.

(Ниже описаны детали договора, который Окава просит предложить людям из «Змеиной головы».)

И последнее. Не вмешивай в это Якобу-сэнсэя, ему ничего не известно о содержании этого письма, и он не знает, насколько близок был к тебе и к опасности. Оберегай его издалека.

Сразу же после заключения союза со «Змеиной головой» свяжись с нашими людьми и приезжай в Японию: тебе небезопасно оставаться на Филиппинах, каким бы богатым и могущественным ты ни был.

Когда вернешься, проведем сакадзуки — церемонию перемирия, получишь почетное место в семье и личную охрану.

Не медли.

Хироаки Окава.

Это основное, что было там написано.

Тогда ты вернулся ко мне, но я думал о тебе все эти годы. Думал о странном братстве, об отношениях, которые невозможно объяснить, о короткой дружбе, о том, что мы не успели друг другу сказать, о прощании, которого не было, о том, как близки и как далеки мы были, о том, как мы отдаляемся друг от друга, о том, насколько я недостоин тебя сейчас, и о том, что я не хотел бы с тобой больше встречаться, никогда. Из-за стыда.

И вот ты вернулся. Я даже не мог вспомнить, как ты выглядел. В моей памяти ты был чем-то расплывчатым, человеком, которого, может, и не было вовсе.

Я решил действовать, пошел к людям из «Змеиной головы», к Чарли Лонгу, их боссу в Маниле. С ним у меня были разные дела за последние два года. Но там меня ждал сюрприз. После того как я объяснил ему, что предлагаю сделать, то есть обновить союз с Кёкусин-кай, он решил, что я хочу его продать, и начал спрашивать обо мне своих шпионов, разбросанных по всей Маниле и Восточной Азии. Я сидел у него два дня с привязанными к стулу руками, прорезающими мясо веревками, с приставленным к горлу ножом и свечой, готовой в любой момент подпалить меня. Я не мог говорить от страха. Два дня я сидел там без еды, без сна, мочась под себя.

Как обычно, Маюми выручила меня. На второй день они разрешили мне один телефонный разговор с ней, в их присутствии. На третий день она ворвалась в дом к Чарли Лонгу. Прошла через одного телохранителя, дала пощечину другому, оказавшемуся на ее пути, и заорала: «Чарли Лонг! Лонг! Выходи! Надо поговорить!» Даже телохранители замешкались и не знали, что делать, такая она была ненормальная. Может быть, ее взгляд сбил их с толку, я не знаю. Лонг вышел к ней, и через пять минут уже вел переговоры, пока я находился в другой комнате.

Через десять минут они меня позвали. Тогда я не знал, как она убедила их выслушать меня. Маюми сказала мне: «Объясни им!» И я объяснил. На протяжении трех часов я объяснял свои планы и идеи. Они убрали нож и свечу. Оставалось лишь обсудить экономические и политические детали, способы сохранения интересов и вопросы обоюдной безопасности. Чарли Лонг смотрел на Маюми с большой ненавистью и в то же время с большим уважением. Казалось, что он очень заинтересован в этих переговорах. Меня отпустили.

Теперь можно было организовать встречу предводителей семей на нейтральной территории, например на острове Пхукет. Начали ходить разные слухи о грядущем союзе, что соответствовало нашему плану. Даже еженедельник «Асахи Гейно» опубликовал заметку о слухах по поводу исторического союза между японской семьей Кёкусин-кай и китайской «Змеиной головой». Я спросил Маюми о том, что она сделала в тот день и как ей удалось убедить их поговорить со мной. Она ответила: «Детали не имеют значения. Знай, у каждого из боссов, с которыми ты имеешь дело, будь они китайцы, корсиканцы, филиппинцы или таиландцы, всегда есть кто-то, кто может забрать его, его сына, отца или мать. Например, кто-то всегда стережет мать Пьетро Демирелли в его маленькой деревне на Корсике, и, пока тот не объявился из Вьентьяна, или с маковых полей, или с золотого треугольника на Корсике, ему лучше сдаться или хотя бы поговорить. Чарли Лонг от этого тоже не защищен, он признался в этом во время одного телефонного разговора со своей матерью, находящейся на хорошо охраняемой вилле в Джакарте. Он также сказал мне, что я заплачу за это, когда придет время. Но из этого сложился исторический союз, который поможет и ему, и тебе, а также и его матери в Джакарте. Все это стоило мне десяти не очень высоких зарплат солдатам, которым надо отпустить грехи за какие-то промахи. Один из Тайпея, один из маленькой деревушки на Корсике, один из Бангкока, один из Вьентьяна и один, особенно натренированный, из Джакарты. Это лишь неотложная помощь, насилием в итоге ничего не достигнуть. Не забывай, что я выросла среди профессионалов этого дела. Откуда у меня деньги? Мои проценты от папиных капиталов».

Ее речь была похожа на слова героини какого-то сумасшедшего фильма.

Союз между Кёкусин-кай и «Змеиной головой» был заключен. Я вышел на связь с людьми из семьи в Японии, и мне сообщили, что церемония перемирия состоится в Японии через два месяца, но я не испытываю никакой радости.

И вот однажды я просто не смог вернуться на свою виллу в Маниле. Моя филиппинская прислуга предупредила меня по телефону, что «устрашающего вида японцы» захватили виллу на бульваре Роксас и ждут меня. Я понял, что преследователи меня нашли, и несколько дней прятался. После этого, когда мне сообщили, что вилла пуста, я попытался войти, взять немного денег и обезьянку Октавио и скрыться в Малайзии, Австралии или Бразилии, мне уже было все равно. Но когда я вошел в дом, началась стрельба. Неужели кто-то меня предал? Или произошла какая-то ошибка? Тогда мне удалось скрыться. О том инциденте писали в газетах. Октавио остался там, я видел его, испуганного, на снимке в газете. Я снова пустился в бега.

И вот в один момент я от всего устал, все большое и маленькое, мечты и падения, жизнь и смерть, превратилось в один ком. Мне было уже неважно, буду ли я высоко или низко, мертвый или живой, с деньгами или без, с Маюми или без.

Сейчас я в Гонконге, и знаю, что не смогу находиться здесь долгое время. Маюми исчезла в день полета. Я даже не знаю, жива она или нет. Я никогда не забуду, как смотрел на нее Чарли Лонг — с уважением, полным ненависти. Ее тоже будут преследовать всю жизнь, но она любит это ощущение, ненормальная, и она выживет. Может быть, когда-то Чарли Лонг и забудет об обиде. Может, уважит, может, побоится за свою мать в Джакарте, может, передумает, кто знает?

Отстанут ли преследователи от меня? Ведь меня простили, будет проведена большая церемония перемирия, с большими призами и кучей денег, но меня там не будет. Кто преследует меня сейчас? Ямада-гуми? Ведь человек, пострадавший в Сугамо десять лет назад, не был убит, я уверен, и он — мелкий чимпира.

Сэнсэй, я не знаю, вернусь ли в мир беспредела. Я не знаю, вернусь ли в этот мир вообще. Я собираюсь покаяться во всем содеянном. Мне не нужны деньги, которые я заработал. Если мне удастся добраться до них раньше Маюми, я все раздам. В этой жизни я проиграл, понимаешь? Проиграл.

И вот новое предательство на подходе.

Сейчас у меня нет сил вернуть тебе свой долг, я никогда не смогу вернуть его.

Я не могу сказать тебе «Прощай».

Прости меня,

Юки.