Ваниль и шоколад - Модиньяни Ева (книга жизни txt) 📗

7

Андреа появился, как и обещал, к ужину. Пирипиккьо продемонстрировал олимпийские достижения по прыжкам в высоту и радостно облизал языком лицо и уши хозяина. Дети встретили отца также восторженно. Только Пенелопа и кошка остались на своих местах: одна в кухне, занятая приготовлением ужина, другая в ванной, в корзине для стирки.

– Вот, это вам, – сказал Андреа, протягивая детям компакт-диски с автографами певцов, выступавших на фестивале. Потом он решительным шагом вошел в кухню. – А это тебе, родная. – Он протянул жене букет алых роз.

Пенелопа ненавидела это фальшивое представление, ставшее в их семье чем-то вроде обряда. Ей хотелось накричать на него и надавать пощечин. Вместо этого она сделала вид, что страшно занята приготовлением майонеза, и таким образом уклонилась от его объятий. У нее было множество веских причин швырнуть мужу в лицо эти розы. Она выдавила из себя «спасибо» и еще больше занервничала, увидев, с какой радостью дети встретили возвращение отца. Ее они никогда не встречали с таким восторгом.

– Какие вы у меня пятнистые! А что? Вам даже идет, – заметил Андреа. Пенелопа не сомневалась, что Андреа вспомнил о болезни детей только сейчас, когда вернулся домой. – Значит, вы выздоравливаете? Господи, как же я рад увидеть свою семью! Вы хорошо себя вели? Не огорчали маму?

Вот он, добренький, любящий папочка, нежный муж. Ну как не любить такого!

Нахмуренное лицо Пенелопы выдавало обуревавшие ее чувства, но Андреа делал вид, что ничего не замечает.

Пенелопа сняла пену с кипящего бульона. Душа у нее точно так же вскипала гневом, только снять пену было некому. Дети помчались вслед за отцом, когда он пошел в ванную мыть руки, а Пенелопа тем временем накрыла на стол, проклиная свое воспитание, не позволявшее ей открыто выразить свои чувства и высказать начистоту мужу все, что о нем думает.

– Стол накрыт! – объявила она.

Дети прибежали, цепляясь за отца, сиявшего именинной улыбкой.

– А ты, дорогая, разве не сядешь с нами? – спросил Андреа и подошел, чтобы чмокнуть ее в щеку.

Пенелопа заметила несколько серебряных нитей в его черных волосах. Первый звонок подступающей старости. Сможет ли она остаться с ним, когда вырастут дети, а они оба состарятся?

– Начинайте есть, пока рис не остыл. Я сейчас приду, – сказала она.

Скрывшись в ванной, она посмотрела на себя в зеркало. Может, есть какой-то порок, какой-то недостаток в этом лице, в этом теле? Что-то, толкнувшее ее любимого мужа на измену в самый первый раз? Всегда ведь бывает первый раз, и именно он имеет значение. Дальше интрижки идут по банальной схеме.

– Что со мной не так? – прошептала Пенелопа, обращаясь к своему отражению.

Однако именно это лицо и это женственное, гармонично сложенное тело привлекли внимание такого красавца, как Раймондо Теодоли, а десять лет назад очаровали Андреа. Должно быть, она просто не способна продержаться на длинной дистанции. После первого опыта муж в ней разочаровался. Возможно, и Мортимер разочаровался бы, продлись их знакомство дольше.

Она открыла аптечку и приняла успокоительное, надеясь, что таблетка поможет ей взять себя в руки и смягчит обуревавшее ее желание взорваться. В коридоре рядом с ванной Андреа оставил свои вещи. Сумка была открыта, внутри царил обычный беспорядок: грязное белье вперемешку с чистым, листы бумаги, заметки от руки… Ей, как всегда, предстояло навести порядок.

Пенелопа принялась отделять чистые вещи от грязных, собирать и сортировать бумаги. Среди них она нашла складную картонку спичек сувенирного размера, из тех, что дарят в некоторых ресторанах, с моментальным снимком на верхней стороне упаковки. На фотографии был изображен Андреа в обнимку с платиновой блондинкой, скорее раздетой, чем одетой. Ее лицо было повернуто в профиль, губы вытянуты, как будто она хотела укусить Андреа за ухо, а он улыбался ей во все тридцать два зуба. Пенелопа открыла упаковку и прочла написанные фломастером слова: «With love. Sally». [16] Дальше шли три ряда крестиков, означавших поцелуи. Несомненно, это та самая женщина, ее голос она услышала в трубке, когда позвонила в гостиничный номер Андреа.

Если бы ее муж хоть в отдаленной степени представлял, что почувствует жена, найдя эти спички, уж он нашел бы время выбросить их или по крайней мере спрятать. Но он так и не осознал, до чего больно ранят Пенелопу подобные находки. «Полный идиотизм!» – прошептала она.

Эти слова были обращены не к мужу, а к себе самой за то, что она все еще терпит, как дура. Рабыня привычек, условностей, принципов, не подлежащих обсуждению, лишь безоговорочному подчинению, она была так глупа, что сама пресекла в зародыше отношения, которые, возможно, могли бы сделать ее счастливой. «Господи, ну почему я такая идиотка!» – повторила Пенелопа и, спрятав спички в карман, вернулась в кухню. Хоть бы таблетка поскорее подействовала.

Муж и дети смотрели на нее, улыбаясь и перемигиваясь, как заговорщики. Пенелопа увидела на столе возле своего прибора пакетик с бантиком. Сюрприз. Она взяла его, развязала ленточку, сняла золоченую бумагу и открыла обтянутую синим бархатом коробочку. Внутри оказалось кольцо для ключей с золотым брелком в виде трилистника на счастье с выгравированной надписью: «Самой прекрасной маме на свете».

Ну вот еще один ненужный подарок – Пенелопе никогда не нравились брелоки. Андреа должен был бы это знать, но ему никогда не удавалось сделать жене подарок, который пришелся бы ей по вкусу. С непроницаемым видом она взвесила безделушку в руке. «На сумму, отданную за эту дребедень, – подумала Пенелопа, – можно было бы перекрасить стены в квартире и купить новые шторы в гостиную». Ей было ясно, что этим подарком муж намеревается купить себе прощение за очередную измену. Такое соображение не утешило Пенелопу, а лишь усилило досаду.

– Я выиграл в казино, – сказал Андреа, пока Пенелопа встряхивала между пальцами цепочку с трилистником.

Она знала, что дети ждут от нее возгласов восторга и поцелуев, но была в эту минуту слишком зла на мужа, чтобы им потакать.

– Свинья! – прошипела она сквозь зубы.

Его улыбка погасла. Дети тоже расслышали, но Пенелопа решила не разрушать иллюзию счастливой семьи, и пока Андреа сидел, опустив глаза в тарелку, громко сказала вслух:

– Вот это да! Чудесный подарок!

– А знаете, дети? Думаю, я и впрямь промазал. Маме этот брелок, похоже, не нравится, – с покаянным видом признал Андреа, ища сочувствия у детей. Они, конечно, встали на его сторону.

Пенелопа наконец села за стол. Она положила себе на тарелку только вареных овощей и кусочек телятины.

– Почему же? Мне очень лестно, что меня считают самой прекрасной мамой на свете, – сказала она, улыбнувшись Лючии и Даниэле. Потом погладила себя по карману и взглянула на Андреа. – А как поживает Салли? – спросила она и ощутила жгучую радость, увидев, как он бледнеет.

– Ты имеешь в виду солистку из шотландской рок-группы? – спросил он, стараясь выиграть время.

– Я тебя спросила, как она поживает, – неумолимо продолжала Пенелопа.

Дети навострили уши. Они почуяли неладное, хотя и не понимали, в чем дело.

– Наверное, неплохо, – еле слышно ответил Андреа. – По правде говоря, меня это не волнует, – добавил он, поднимаясь из-за стола. – Мне пора в редакцию.

Пенелопа встала.

– Заканчивайте ужин, – велела она детям. – А я провожу папу до дверей.

Сцена вспыхнула, как только они оказались в прихожей.

– Ты оставил эти спички на самом виду, – набросилась на мужа Пенелопа. – А если бы дети увидели? Что бы они подумали о своем папочке?

– Ничего бы они не подумали, если бы ты не забивала им голову всяким вздором. – Андреа выхватил у нее спички и разорвал упаковку на кусочки.

– А я? Я тоже ничего не должна думать? – она с трудом удерживалась от крика.

– Да брось, Пепе, ты же понимаешь, что это просто глупость. Что должен означать моментальный снимок, сделанный в ресторане, где было еще двести человек?