Откровения Екатерины Медичи - Гортнер Кристофер Уильям (читать книги регистрация .TXT) 📗
— Слишком поздно, — проговорил он, понизив голос, и я согласно кивнула:
— Да, слишком поздно для тех несчастных, невинно убиенных… но не для нас. Я верю в это. Так вы поужинаете со мной?
Мы уселись друг против друга. Вошла Лукреция с первым блюдом — жареный гусь с гарниром из артишоков из моих садов. Колиньи был явно изумлен, и я пояснила:
— Я сама привезла семена из Тосканы. Во всем мире нет артишоков лучше флорентийских.
— Они… превосходны, — восхитился он, попробовав блюдо. — Подобное угощение я скорее ожидал бы встретить в сельском доме.
— Шенонсо и есть сельский дом. — Я налила в его кубок кларета. — Терпеть не могу трапезы при дворе. Блюда так долго доставляют из кухни, что еда прибывает на стол холодной, и вдобавок все так обильно сдобрено специями либо полито соусом, что не разберешь, чего ешь. Вдалеке от двора я питаюсь тем, что производит мое хозяйство. Гусь был выращен и зарезан здесь, и даже это вино сделано из винограда, собранного в моих виноградниках.
— Здоровье вашего величества! — Колиньи поднял кубок.
— Екатерина, — поправила я, когда наши кубки со звоном соприкоснулись. — Зовите меня Екатериной.
Мы замолчали, поскольку принесли новое блюдо — цыплят, зажаренных в укропном соусе. Колиньи ел с аппетитом, а я с удовольствием отметила, что его манеры за столом не отличаются утонченностью, — в душе он как был, так и остался сельским мальчишкой. То была одна из причин, по которым он мне нравился. Для меня, проведшей столько лет среди жеманных придворных и коварных любовниц, потворствующих греху церковников и спесивых аристократов, Колиньи был воплощением всех рыцарских черт, которые еще сохранились во Франции.
— Я хочу, чтобы вы знали, — я прервала молчание первой, — мой сын сожалеет о том, что произошло в Амбуазе. Он не осознавал, насколько чудовищной окажется кара, задуманная Гизами.
— Разве на указе о казни не стояла подпись его величества? — Колиньи окинул меня задумчивым взглядом.
— Стояла. — Я судорожно сглотнула. — Но Франциск был болен, и Гизы вынудили его подписать. Он не понимал, что делает. Я видела, как ужасно он чувствовал себя, наблюдая за казнью этих несчастных.
— Но не так ужасно, как их вдовы и дети. — Колиньи откинулся в кресле. Вошла Лукреция, чтобы убрать наши тарелки. — Ваше величество… я хотел сказать, Екатерина… Боюсь, что это деяние лишило гугенотских вождей доверия к его величеству. Они считают короля таким же кровожадным тираном, как Филипп Испанский, который тысячами убивает протестантов в своих владениях.
В его голосе звучал гнев. Его вера в меня была предана, и я, допивая вино и вновь наполняя кубок, обнаружила, что руки мои дрожат.
— Я знаю, как низко упала репутация моего сына. И знаю, что, если ничего не предпринять, положение только ухудшится. Но меня отчасти утешает, что точно так же очернено имя Гизов. — С этими словами я взяла портфель, лежавший сбоку от меня, и подтолкнула его через стол к Колиньи. — Здесь вы найдете эдикт, который, я надеюсь, ратифицирует парламент, — эдикт, предоставляющий гугенотам свободу совести. Мы одолеем Гизов и защитим ваших братьев по вере, однако мне потребуется ваша помощь.
В напряженном молчании Колиньи читал эдикт, который я готовила столько дней. Прошла, казалось, целая вечность.
— Что вы имеете в виду под свободой совести? — наконец заговорил он. — Здесь сказано, что гугенотов не станут преследовать, если они будут придерживаться закона, однако нынешний закон запрещает все молитвенные собрания.
— Этот закон будет изменен. Согласно моему эдикту гугеноты, несправедливо обиженные, смогут подавать прошения королю, а также проводить богослужения в предназначенных для этой цели храмах.
— Мудрый ход. — Колиньи кивнул. — Он сделает недействительным эдикт Гизов о казнях. — Он отложил документ. — И вы полагаете, что король его подпишет?
— Франциск сейчас под моей опекой. Он понимает, что наше положение требует безотлагательных действий.
Колиньи поднял кубок. Свет свечей играл на граненом стекле, осыпая золотистыми искорками светлые волоски на его руках.
— Так вы предполагаете узаконить гугенотскую веру? — Он поднял на меня глаза. — Если это так, то вам станут противиться не только Рим и Испания, но и многие католические вельможи. Никто не пожелает одобрить существования бок о бок двух наших религий.
Я собиралась было дать уклончивый ответ, поскольку сама не заглядывала так далеко, но потом решила, что к исполнению этого замысла лучше всего приступать с полной откровенностью.
— Я не могу сказать, когда сумею, если вообще сумею, узаконить вашу веру. Как вы уже сказали, препятствий к этому много, а я не могу позволить себе враждовать ни с Испанией, ни с Римом. Однако же для меня всего важнее, чтобы в стране царил мир. В противном случае мы потеряем слишком многое, если не все.
Колиньи мелкими глотками потягивал вино, не сводя с меня глаз. Он не сказал ни слова, и мне подумалось, что я, возможно, излишне открылась ему. В конце концов, я по-прежнему почти ничего о нем не знаю.
— Чем я могу вам помочь? — наконец спросил он.
— Вы ведь общаетесь с пасторами и другими вождями гугенотов? — Я позволила себе улыбнуться. — Расскажите им о моем эдикте. Пускай обратятся с проповедями к своей пастве, посоветуют своим единоверцам соблюдать сдержанность, дабы никаких беспорядков не случилось, пока я буду убеждать парламент.
Голос мой набрал силу: мысленно я видела страну, освобожденную наконец от террора Гизов.
— Я не виню гугенотов за то, что они жаждут мести, но, если мы хотим выжить, нам всем надлежит быть терпимее.
— А как же Гизы? Вожди гугенотов хотят, чтобы их убрали из правительства. Они видят в Гизах хладнокровных убийц, которые должны сполна расплатиться за свои злодеяния.
— Согласна. Однако я не могу отставить их силой… По крайней мере пока. И все же я верю в это новое начинание, верю, как никогда в жизни… И знаю, что, пока Гизы остаются у власти, Франция не увидит мира.
Колиньи откинулся на спинку кресла, провел рукой по коротко остриженным волосам.
— Полагаю, что выражу мнение большинства наших вождей, если скажу, что мы тоже желаем мира. И однако же, не все станут внимать голосу разума.
— Вот как? Объясните.
Я знала, что объяснение мне не понравится, но все же должна была его услышать. Мне необходимо распознать и преодолеть все препятствия на пути к своей цели, и неважно, кто их будет воздвигать.
— Проще говоря, казнь в Амбуазе разделила моих братьев по вере на две группы. Первая желает жить, ничего не страшась. Вторая хочет того же, но вдобавок устранения Гизов и места для нас в правительстве. Разобраться во всем этом нелегко: многие люди переходят из одной группы в другую в зависимости от личных обстоятельств. Если человек ищет только права свободно исповедовать свою веру, но его дом сожгут, поле уничтожат на корню, а над дочерьми надругается разъезд Гизов, такой человек наверняка изменит свою позицию.
— Стало быть, нам надлежит заняться и религиозными, и политическими вопросами, — заключила я и добавила, заметив, как переменился его взгляд: — Я буду стремиться к тому, чтобы ввести влиятельных гугенотов в Совет. Надеюсь, различия в вере не помешают нам найти общий язык.
— Когда это время настанет, — Колиньи обхватил рукой подбородок, — я с большой охотой приму должность при дворе. Нам надобно трудиться вместе, если мы хотим вернуть Франции былое величие.
И лицо его, впервые за весь вечер, осветила искренняя улыбка.
— Я верю, что вы заботитесь о наших насущных интересах. Поэтому я поговорю с нашими вождями и пасторами, и мы проследим, чтобы никто не замыслил возмездия за Амбуаз. Правда, это потребует времени. Сейчас люди рассеяны, никто не рискует собираться. Мне придется встречаться со сторонниками поодиночке.
— Ничего большего я и не прошу. — Впервые за много недель я почувствовала, что и в самом деле смогу отстранить Гизов от власти. Протянув руку к кувшину с вином, я сказала: — Надеюсь, вам понравится комната, которую для вас приготовили. Она невелика, но сейчас, когда со мной дети, свободного места в замке немного.
