Дежавю - Фрейзер Сюзан (книги бесплатно без TXT) 📗
Марк смотрит прямо в глаза и кивает, гладя ладонью лицо.
Тут до меня доходит.
— Ой, черт побери, Марк! Чарли прав. Я действительно безнадежна! Правда?
— Чарли? — улыбается он.
— Да… — Я замолкаю, поняв всю нелепость ситуации.
— Все хорошо, Энни. — Он заключает меня в крепкие объятия. — Я ведь тоже все время думаю о нем.
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
Мы уезжаем. Марк забирает меня с работы в пятницу вечером, и мы едем в Квиберон в старом ржавом фургончике. Мы добрались туда к полуночи и решили до утра поспать в машине. Скрип открывающейся двери и холодный ветер в лицо заставляют меня проснуться. Марк уже одет и готов выйти на улицу в старой любимой выцветшей джинсовой куртке и джинсах, вытертых на коленях до белизны. Я чувствую запах рогаликов.
— Reveille-toi ( Подъем), сонья! — Он спускается на землю, холодной рукой пролезает под одеяло и щекочет мне пятки.
Я издаю стон, натягивая одеяло на голову, вспомнив о Чарли, о том, как он недовольным голосом ворчал из-под одеяла: «Не сонья, а соня. Говори правильно, папа!»
И я вспоминаю, как мы первый раз поехали вместе с ним в кемпинг. Тогда ему было четыре. В Австралии был пасхальный уик-энд. Дождь лил как из ведра, не переставая, вселяя надежу, что он победит засуху и наполнит водохранилище у дамбы Варрагамба. А мы ехали на юг вдоль побережья. На крыше нашей машины был дешевый багажник. Он держался только с помощью полотенец, пропущенных сквозь салон через приоткрытые окна и связывающих концы креплений багажника между собой. Вода просачивалась по ним в салон, капая нам на колени, и всякий раз, когда Марк резко тормозил, наши «пятые точки» съезжали с мокрой кожи сидений. А тормозить Марку приходилось очень часто. Нам даже пришлось остановиться и достать палатку из багажника, чтобы защитить Чарли от наводнения в салоне. Растянув ее по углам кузова, мы посадили в нее Чарли. Не могу забыть о том, как он буквально светился от счастья, глядя на нас через полиэтиленовое окно палатки, и то и дело повторял: «Мне очень нравится кемпинг!» — пока, наконец, не заснул в своем маленьком пластиковом раю.
Потянувшись за джинсами, я думаю о том, накатит ли на меня очередная волна тошноты, когда я сяду? Я еще не сказала Марку. Я просто не готова.
Мы берем рюкзаки, палатку и направляемся на паром. Мне нравится, что тяжесть рюкзака оттягивает плечи назад. Мы идем к пристани, соленый ветер играет моими волосами, а чайки приветствуют нас восторженными криками. Мне очень хорошо. Атлантический океан серо-синего цвета. Я не вижу горизонта вдали, предо мной — бескрайняя синева, без начала и конца.
Ветер швыряет соленые капли на стекло иллюминатора парома, а мы, уютно устроившись внутри, сидим и потягиваем дымящийся кофе из пластиковых стаканчиков. На бумажных тарелочках лежат еще теплые рогалики с растаявшим маслом. Я голодна, и меня не тошнит. Даже волны, что раскачивают нас вместе с оранжевыми сиденьями, не вызывают негативных ощущений. Может, к началу четвертого месяца это наконец прошло. Марк сидит напротив и улыбается, как ребенок. Я улыбаюсь в ответ, надеясь, что он оставит мне третий рогалик. Но тут он отворачивается, устремляя взгляд в океан. Он чем-то озабочен.
— J'etais fache. J'etais bete, Энни.
Я не понимаю, о чем он говорит. Он злился на себя. Я поступил глупо, говорит Марк. Я не попрощался с ним!
— С Чарли?
— Non, — тихо говорит Марк. — Mon pere. Я не попрощался с Морисом.
От неожиданности я поперхнулась. Кофе обжег мне горло, сердце учащенно забилось, и я машу рукой перед открытым ртом, чтобы не было так горячо.
— Я был так зол! — Он тянется ко мне и крепко сжимает в руке мою ладонь. — Я винил себя.
Я смотрю в иллюминатор, на белые гребешки волн, которые разбегаются в стороны от железной громадины парома.
— Я знаю, Марк. Ты мог бы мне об этом и не говорить.
Он наклоняется вперед:
— Mais si, Энни, это правда… Je veux que tu saches. Я был зол, я злился на себя… потому что знал, Энни, я уже все знал! — Марк тяжело выдохнул сквозь зубы и вытер лоб рукой.
Я провела ладонью по его щеке.
— Что ты уже знал?
Он посмотрел мне в глаза:
— Я знал, что он болен. Я знал еще до того, как мы уехали. Я видел это, tu sais? Я видел, как он уставал…
Я задумчиво улыбаюсь, качая головой. Потому что помню первый звонок Розы, когда она все рассказала. Я помню шок, я помню боль в его глазах.
— Нет, Марк, ты не знал. Мы не…
— Si, Энни, я знал! У нас с отцом были такие отношения, что нам иногда не надо было даже ничего говорить друг другу.
Тогда я поняла, что он действительно прав. Я вспомнила их разговоры с отцом, их понимающее молчание… Как же я завидовала им, их родственному взаимопониманию, их взаимной привязанности!
— Eh plus… Он даже пытался поговорить со мной об этом, Энни. — Марк поморщился. Его рана действительно все еще кровоточила. — Однажды, когда мы были у реки.
— Он знал? — Я хватаю Марка за колено.
— Oui. — Марк трет лоб и прижимает руки к вискам, тяжело дыша. — И я не позволил ему заговорить об этом. Я видел, что он взволнован. Я видел это в его глазах. Но я не позволил ему сказать мне об этом. Я не хотел слышать ничего неприятного! Merde, Энни! Quand j'y pense!
Сейчас я вижу в глазах Марка стыд и тяжесть вины.
— Oui, je sais… Я не хотел признавать это, Энни!
Я снова слышу слова Чарли и вижу перед собой его лицо.
— Почему, Марк?
— Ты хотела домой. И я хотел отвезти тебя. Я думал, что тебе это действительно нужно, я думал, что ты наконец готова увидеться со своей матерью…
— О Марк!
— Je sais. — Грустная улыбка тронула его губы. — Я не так тебя понял. Я все неправильно понял.
Нет, думаю я, ты не все неправильно понял. Марк. Он знал кое-что обо мне, в чем даже я сама не могла себе признаться… Марк знал то, что я прятала сама от себя в самом дальнем углу своего сердца, как прячут пару старых ботинок в самом дальнем углу шкафа. Не он один отказывался признавать очевидное.
— Et puis… ( А затем…) Когда позвонила моя мать, я испугался, Энни. И я почувствовал себя виноватым, очень виноватым. Я запаниковал. Я подумал: как я могу быть отцом, мужем? Я ведь просто мальчишка, глупый мальчишка.
— Не ты один, — вздохнула я.
Я помню, как мы летели в Австралию. Я помню это радостное возбуждение, трепет в сердце, когда самолет, словно огромный орел, высматривающий добычу, завис над берегом океана, над Сиднеем. Когда наконец самолет замер на бетонной полосе аэропорта Кингсфорд Смит, я, держа руку Марка в своей руке, выглянула из иллюминатора и увидела марево, струящееся над землей. Вот я и дома, подумала я тогда.
У меня было столько планов! Я свожу его на пляж Бонди, мы пойдем на пикник в Сентенниал парк; выпьем по паре пива в баре в Паддингтоне; отведаем рыбу с картошкой на верфи Манли. Мы можем прокатиться по всему побережью… Я была взволнована, мне так хотелось показать Марку места, где я выросла. Мне просто не терпелось показать этому французу из Озер мой мир.
Но как только мы вышли из ворот зала прилетов, толкая перед собой тележку с багажом вниз по спуску, следуя за вереницей других усталых путешественников, я увидела перед собой море радостных лиц. Это были встречающие — родственники, друзья и знакомые прилетевших пассажиров. Именно тогда я почувствовала едва различимую боль в глубине моего сердца.
Я ощутила пустоту.
Тогда я захотела, чтобы сейчас в толпе появилось и ее лицо, лицо моей мамы, похожей на Норму Джин. «Это Марк, мам!» — произнесла бы с гордостью я и посмеялась над ее неловкостью, когда он будет целовать ее в обе щеки.
Но откуда ей было здесь взяться? Ведь я даже ни разу не позвонила своей матери, не сообщила ей, что приезжаю.
Я не сделала первый шаг.
Мы сидим вместе и смотрим на чаек, которые провожают нас к заливу. Но когда пассажиры начинают собирать свои вещи и направляются к выходу, Марк поворачивается ко мне:
