История городов будущего - Брук Дэниэл (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗
В ажиотаже строительства самого динамичного города на Земле Фрэнк Джей Рейвен поддался иррациональной восторженности в оценке перспектив Шанхая. В исследовании рынка недвижимости, проведенном Asia Realty в 1920-х годах, говорится: «Быстрый рост строительства за последние несколько лет позволяет считать Шанхай главным городом этого континента»42. Далее следует оптимистичный прогноз развития города до 1950 года: «Растущее число иностранных обитателей со всех концов света, непрерывно повышающееся качество жизни»43.
Будучи безусловной финансовой столицей Азии и сохраняя экономический рост, даже когда Запад погряз в Великой депрессии 1930-х годов, Шанхай уж точно не был второразрядным городом. Когда получивший образование в Лондоне, но работавший в Шанхае архитектор Джордж Леопольд Уилсон отправился в 1931 году в Европу и Америку, чтобы ознакомиться с новейшими достижениями архитектуры, в письме домой он писал: «В вопросах совершенствования методов работы Шанхаю сегодня учиться особо не у кого»44. Примерно та же мысль считывалась в рекламе спроектированного Уилсоном отеля Cathay, гласившей: «На свете две главные башни: одна в Париже, и это, конечно, башня Эйфеля, другая в Шанхае – и это Cathay»45. Если уж на то пошло, это тот редкий случай, когда реклама прибедняется: в 1930-е годы отель Cathay был куда интереснее, чем железный каркас на берегу Сены. Тамошняя ночная жизнь, в которой было место и кабаре, и опиуму, совмещала парижскую элегантность с бесшабашной ажитацией Чикаго времен Аль-Капоне. Путеводитель тех лет «Все о Шанхае» приходил к довольно нескромному выводу: «Сегодня и не разберешь, то ли Шанхай – это восточный Париж, то ли Париж – это западный Шанхай»46.
Безумный строительный бум в Шанхае 1920–1930-х годов дает все основания полагать, что шанхайландцы не предвидели надвигающегося хаоса мировой войны и маоизма. Напротив, построенное в 1922 году новое здание Муниципального совета Шанхая с его мощным серым корпусом и массивными полуколоннами свидетельствует о крайней степени самонадеянности. Впрочем, как и оптимистичные умозаключения экспертов компании Asia Realty: «Даже… в условиях политического кризиса, среди плодящихся заговоров и контрзаговоров, Шанхай продолжает расти, а его бизнес – развиваться»47. И все же в путеводителе «Все о Шанхае» есть ощущение пира во время чумы: этот город может погибнуть в любой момент, и потому тут еще интереснее. Авторы этого панегирика мегаполису на берегах Хуанпу упиваются его зыбкостью, воспевая «город миссионеров и проституток», «лимузины с облаченными в шелка китайскими мультимиллионерами и их до зубов вооруженными китайскими и русскими телохранителями» и даже «коммунистические заговоры». Все это и делает город таким «живым, чувственным, бодрым… таким кинематографичным». И потому «Шанхай не сравнить ни с чем!»48. Текст как будто умоляет: не стоит откладывать, это нужно увидеть, пока еще не поздно.
Однако ни шанхайландцы, ни шанхайцы не могли осознать одного: чем более динамичным и космополитичным становился их город, тем меньше у него оставалось шансов выжить. В самом успехе Шанхая скрывались семена его разрушения, поскольку с каждым новым небоскребом или роскошным ночным клубом он все дальше отдалялся от остального Китая. Каким бы стремительным ни был его рост, Шанхай был обречен оставаться в тени гигантской страны, населенной сотнями миллионов крестьян. И многих из них уже вооружил Мао Цзэдун, направив стволы их винтовок прямо в капиталистическое сердце Китая.
6. Город под пятой прогресса. Бомбей, 1896–1947
Кинотеатр Eros. © Dwivedi Sh., Mehrotra R. Bombay: The Cities Within. Eminence Designs, 2001
22 июня 1897 года королева Виктория праздновала свой Бриллиантовый юбилей – шестидесятую годовщину восшествия на престол. Империя находилась на пике могущества, примерно четверть всего населения земного шара были подданными британской короны1. В этот день с восходом солнца в каждой из британских колоний – от Новой Зеландии на востоке до Канады на западе – начинались тщательно спланированные торжества. Великолепие празднований в Индии соответствовало ее статусу жемчужины в короне империи. В Хайдарабаде по этому случаю даровали свободу каждому десятому заключенному; в Бангалоре торжественно открыли памятник императрице Индии в виде хрупкой красавицы. А вот urbs prima in Indis оказался в затруднительном положении. Бомбей не мог предложить королеве ничего более впечатляющего, чем лучшее неоготическое здание города – построенный Фредериком Уильямом Стивенсом вокзал, который в день Золотого юбилея десять лет назад уже был назван в ее честь вокзалом Виктория.
В своем показном веселье город на Аравийском море, казалось, не выходил за рамки простого соблюдения формальностей. Еще в прошлом году в беднейших индийских районах началась эпидемия бубонной чумы, и в праздничные дни больных в Бомбее становилось все больше. Рядом с описаниями юбилейных торжеств, проходящих по всему субконтиненту, The Times of India печатала списки умерших в городе от чумы за последние сутки. За месяцы эпидемии статистика смертности, разбитая по кварталам, стала постоянной рубрикой ежедневной газеты – наравне с крикетом, железнодорожными расписаниями и прогнозом погоды.
Чума не просто истребляла жителей Бомбея; она давала повод усомниться в хвастливых британских разглагольствованиях о цивилизационной миссии метрополии и о Бомбее как будущем величайшем городе империи. Противоречия системы прямого правления издавна ярче всего проявлялись именно в urbs prima. Сегрегация в Бомбее была менее жесткой, чем во всей остальной Индии, и тем не менее многие учреждения тут по-прежнему были доступны только для белых. Местные элиты имели самый широкий в стране доступ к городскому управлению, но это лишь усиливало их недовольство отсутствием подлинных властных полномочий. Наконец, поскольку экономика Бомбея развивалась быстрее всего, ограничения, наложенные Британией на хозяйственную систему Индии, воспринимались здесь наиболее остро. Бомбейцев раздражало, что, будучи в двух шагах от достойного существования, они никак не могли его достичь. Эпидемия обнажила расовые и экономические реалии Бомбея, продемонстрировав, какую нищету и запустение британцы считали возможным скрывать за неоготическими фасадами своего образцового города.
Бубонная чума разразилась в городе, когда способы ее распространения оставались загадкой – связь с блохами, живущими на домашних грызунах, еще не была установлена. Тем не менее чиновникам от здравоохранения было очевидно, что заражение напрямую связано с антисанитарными условиями жизни: эпидемия бушевала в индийских трущобах, не затрагивая фешенебельных британских районов. Один британский чиновник пояснял в своей лекции: «Поражает не столько чрезвычайно высокий уровень смертности, гибель такого количества детей и стремительность распространения чумы. Поражает, как такое количество людей вообще могло существовать в подобных условиях и как при этом болезнь и эпидемия не привели к еще большим потерям. Во многих кварталах дома стоят настолько близко друг к другу, что это препятствует свободной циркуляции воздуха. В помещения вовсе не проникает солнце, а воздух полон зловонных испарений. Дорог нет, лишь извилистые тропинки и проходы с жуткими канавами. Более ранние дома построены вообще без учета потребности людей в свете и воздухе»2.
Чудовищные условия существования были обратной стороной промышленного бума. Индийские предприниматели Бомбея (и первый среди них – парс Джамшеджи Насарванджи Тата) научились обводить вокруг пальца колониальную экономическую систему. Они пользовались завезенными британцами технологиями, но пренебрегали ограничениями, делавшими из Индии сырьевой придаток и оставлявшими метрополии все процессы с высокой прибавочной стоимостью. В 1877 году Тата занялся текстильным производством и основал свою первую ткацкую фабрику в Нагпуре, что в 700 километрах от Бомбея вглубь материка, используя для доставки продукции в бомбейский порт железные дороги. Фабрика, названая Empress Mill в честь принятия королевой Викторией титула императрицы Индии, выпускала неплотную хлопчатобумажную ткань для китайского рынка, поскольку ткани высокой плотности могли производиться только в Британии. Примеру Таты последовали и другие предприниматели, и вскоре поперек острова Бомбей пролег промышленный пояс ткацких фабрик, каждая из которых находилась в непосредственной близости от железнодорожного узла и морского порта. К началу XX века на 82 предприятиях там работало 73 тысячи рабочих3 – текстильная промышленность стала ведущей отраслью города.
